Елена Топильская - Ход с дамы пик

— А там все в розыске, — махнул рукой Жора и попросил нас подождать, гостеприимно предложив свой кабинет в качестве гостиничного номера. А сам на комбайне смотался в эту злосчастную Торфяновку и без всякого пулемета к двум часам ночи привез нам Карасика, оказавшегося молодым угрюмым парнем невысокого роста. Он развалясь сидел в дежурке, когда мы спустились к нему. Я снова предъявила свое удостоверение, и он спокойно кивнул. Дивясь такой невозмутимости, я подумала, что здесь, похоже, воздух такой, способствующий всеобщему умиротворению, и что неплохо бы всей прокуратурой и ГУВД переехать в Торфяновку.

— Я в розыске, — спокойно подтвердил задержанный Карасик. — Вы меня по убийству допрашивать будете?

— Да, — подтвердила я. — Вам нужен адвокат?

— Нет, зачем?

Я присела к столу, достала протокол допроса и стала заполнять графы данных о личности. Карасик охотно отвечал и расписался в протоколе под записью о своем нежелании иметь адвоката. Далее он охотно поведал мне об обстоятельствах совершения им убийства в Красносельском районе, совершенно не обратив внимания на то, что я допрашиваю его в качестве свидетеля.

Покончив с Красносельским районом, я положила на стол перед Карасиком фотографию убитого в субботу парня, ее сделали в морге, естественно, смыв с него грим и произведя туалет трупа, так что на первый взгляд могло показаться, что это фотография живого человека.

— Вы знаете его? — спросила я у Карасика, который с неподдельным интересом уставился на снимок.

— Да, — кивнул он, — знаю. А что?

— Расскажите, что знаете о нем, — попросила я.

— Это… — начал было Карасик, но внезапно вскинул на меня глаза: — А что это с ним? Это когда его сняли? Он живой вообще?

Я мучительно соображала, что ответить на этот вопрос. Сказать, что живой — и подорвать установившийся контакт, потому что он уже расчухал, что это фотография трупа, и не поверит мне. Признать, что мертвый — неизвестно, как отреагирует на это Карасик, то-то он так заволновался.

— А как вы думаете? — наконец спросила я. Былую безмятежность Карасика как рукой сняло. Он нервно отбросил снимок и заорал:

— Я так и думал! Все, больше слова не скажу, в камеру меня! Требую адвоката!

— Может быть, вы хотя бы скажете, как его зовут?

Но он меня уже не слушал. Его лицо посерело, и руки затряслись.

Я билась еще минут двадцать, потом сдалась. Пусть успокоится. И вообще, зря Кораблев с Синцовым бросили меня под танки, надо было им сначала с клиентом пообщаться.

Невзирая на полезный для нервной системы воздух окрестностей Торфяновки, я в весьма резкой форме высказала свои соображения операм. Синцов виновато посмотрел на меня, зато Кораблев и не думал каяться.

— Не валите с больной головы на здоровую, — отмахнулся он. — Ладно, поехали в Питер.

— А этот? — спросила я про Карасика. — Его с собой, что ли, повезем?

— Исключено. Пусть до утра сидит, потом за ним красносельские приедут.

Всю обратную дорогу я мучительно размышляла, могла ли я построить допрос так, чтобы он дал хоть какой-то результат? У меня было слишком мало данных, чтобы осторожно подойти к личности убитого. Использовать в допросе предъявление Ленькиной информации я не могла, иначе засветила бы оперативные мероприятия. Бесспорно было одно: зафиксированная следствием связь с убитым пугает Карасика больше, чем ответственность за его собственное преступление, между прочим, достаточно серьезная ответственность, лет на …дцать. Или ему плевать на то, что знает следствие, его пугает судьба убитого. А что из этого следует? Следует то, что Карасик был в делах с убитым, и именно в тех делах, за которые в субботу его приятель поплатился.

Как надо было спрашивать? — мучилась я, но так ничего и не придумала. Поняла только, что я, безусловно, способна к анализу. После допроса могу все разложить по полочкам, проанализировать ход допроса, отчетливо вижу все слабые места. Так я умная или нет, если вижу их после?

Я успела как раз к тому моменту, когда надо было будить Гошку в школу. Обследовав квартиру, я не нашла следов ночного разврата и чуть не до слез умилилась, обнаружив, что ребенок по собственной инициативе постирал свои носки.

Придя на работу и кое-как разобравшись с забытыми мной в течение прошлой недели старыми делами, на что у меня ушел практически целый день, я заперлась в кабинете, твердо решив не отвечать даже на телефонные звонки, и стала составлять план расследования серии убийств женщин и вновь возбужденного дела об убийстве неустановленного мужчины. Может, показать, с помощью Старосельцева, его фотографию по телевизору? Надо обсудить с операми, но позже. Кораблев и Синцов уехали на обыск по установленным местам проживания Карасика в городе. Еще одно постановление по факсу заслали в район Торфяновки, хотя туда, где в последнее время проживал Карасик, наверняка никто не поедет, пришлют нам протокол о том, что в ходе обыска предметов, представляющих интерес для следствия, и предметов, изъятых из гражданского оборота, не обнаружено.

Я вздохнула и собралась с мыслями. Раз имеет место полная неразбериха, целесообразно поступать так, как я поступала во всех затруднительных случаях. Надо проверить все. Сплошняком. Я достала из сейфа конверт с полароидной кассетой, подобранной мною в парадной, где была убита неустановленная бомжиха, присовокупила к ней дактилокарту трупа переодетого мужика, и еще одну дактилокарту — задержанного Карасика. Быстренько нашлепала постановление о назначении дактилоскопической экспертизы и позвонила криминалистам, предупредить, что подкину им еще материальчик. Криминалисты мне заодно сообщили, что кровавый отпечаток на двери парадной, изъятый Лешкой Горчаковым, не принадлежит убитому. Это хорошо, подумала я. Значит, это отпечаток Антоничева.

Заскребся Лешка, и я открыла ему дверь. Пока мы пили чай, я в красках рассказала ему о ночной поездке в область. Лешка ржал так, что из канцелярии позвонила Зоя и сказала, что непристойные звуки, которые издает Горчаков, мешают шефу проводить прием. По-моему, Зоя тихо влюблена в Горчакова. Она постоянно к нему цепляется, язвит, делает ему замечания…

Лешка сообщил мне, что Синцов запросил больницы — в надежде, что раненый Антоничев отлеживается где-нибудь в медицинском учреждении, но пока глухо. Может, он лечится по чужим документам или под другой фамилией, предположил Лешка. Перехват по машине Антоничева пока ничего не дал, он и его охранник, вместе с транспортным средством, как сквозь землю провалились.

— Леш, давай четко спланируем, что нужно установить, а то у меня чувство, как будто мы бестолково мечемся в потемках, — — сказала я.

— А так и есть, — отозвался Лешка.

— Ну так давай определимся. Я написала на листе бумаги: «пункт 1: установить личность убитого».

— Пункт два: установить характер связи между убитым и Карасиком, — добавил Лешка.

— Пункт три, — продолжила я, — установить возможные связи Антоничева. У кого-то ведь он останавливается, раз в гостиницах его нет. Может, покопаться в его институтских дружбах? Пункт четыре: установить возможные связи его охранника. Пункт пятый: установить, какое притяжение имела Черкасова к дому, где ее потом убили? Слушай, а может, кто-то из жильцов этого дома — связи Антоничева? Там вроде две супружеские пары, по возрасту подходящие. Вдруг это его институтские друзья?

— Можно, — согласился Лешка.

— Скажешь Синцову, ладно?

— Скажу. А ты что, поссорилась с ним?

— Да нет, с чего ты взял? — Я пожала плечами.

— Что я, слепой, что ли? Я же вижу, между вами какая-то кошка пробежала. Ты с журналистом, что ли, закрутила?

— Тьфу на тебя, Горчаков, — плюнула я. — У тебя одно на уме. Между прочим, журналист как-то очень вовремя появился в нашей компании, разнюхал все, что касается убийств женщин, и после этого мочат исполнителя убийств. Кораблев правильно сказал — а где был журналист в субботу в три часа? Да еще куртка у него в крови испачкана…

— Да ну, так можно и на тебя, и на меня подумать, — отмахнулся Лешка.

— Кстати, про журналиста. — Я набрала по телефону номер его пейджера и оставила сообщение, что срочно прошу связаться.

— В камеру его? — пошутил Лешка.

— У меня идея появилась. Синцов приедет, обсудим.

— Что за идея?

— По понятным причинам, показать фотографию Антоничева по телевизору и объявить, что мы разыскиваем сотрудника аппарата президента, мы не можем.

— Нет, если заранее найти себе другую работу, то можно, — отметил Лешка.

— А что, если показать фотографию Антоничева и описать его приметы, только объявить, что мы разыскиваем опасного преступника Сидорова Ивана Ивановича? Бывают же похожие люди. Если Антоничев живет под другой фамилией, это может дать результат.

— Пожалуй, — подумав, согласился Горчаков.