Банда 2 - Виктор Алексеевич Пронин

и уходили старшие товарищи, появлялись новые юноши и девушки, столь же восторженные, неопытные и ко всему готовые, лишь бы остаться в этих коридорах, лишь бы зацепиться в журналистике. С опытом шел и неизбежный служебный рост — литературный работник через десять лет становился спецкором, собкором, завотделом, членом редколлегии, заместителем редактора и, наконец, редактором. Физиономия к этому времени, естественно, делалась потрепанной, но это уже не смущало, к ней за годы привыкаешь и начинаешь находить даже что-то привлекательное. Манеры же оставались прежними, мальчишескими, в этом тоже был признак неувядаемой молодости, готовности с кем угодно поговорить, подружиться, отправиться хоть на северный полюс, а если таковой поездки не предвидется, то можно хотя бы в ближайшей забегаловке распить бутылку-вторую и тем самым еще раз подтвердить — не стареют настоящие журналисты.

Из высоких партийных коридоров приходили редакторы массивные, застегнутые на все пуговицы, с выпирающими животами и тройными подбородками, недоступные и спесивые, больше всего озабоченные собственной значимостью и каким-то нечеловеческим ужасом перед самой простенькой опечаткой, неувязкой, ошибкой. А Цыкин, Цыкин был другим, — состарившийся, оживленный, доброжелательный мальчик с неизрасходованным интересом к жизни, к новым людям и неугасшим желанием выпить рюмку водки с хорошим человеком.

— Слушаю вас внимательно, Павел Николаевич, — сказал Цыкин, сложив руки на столе.

Пафнутьев ответил не сразу. Была явная опасность скатиться в разговор длинный, оживленный и бестолковый, после которого в блокнот записать будет нечего, кроме разве что телефона редактора.

— Меня интересует наш новый городской магнат... Байрамов.

— О! — воскликнул редактор обрадованно. — Вы видели какой обалденный конкурс он организовал? Вчера передавали по телевидению. Никогда не думал, что в нашем городе столько красавиц! Мы решили опубликовать портреты... Во весь рост, разумеется... Все финалистки будут на страницах нашей газеты. Моя идея! На редколлегии все поддержали. Тираж разойдется мгновенно. Просто мгновенно! Большая фотография, на три колонки, краткие биографические данные, черты характера... Можно даже привести и воспоминания школьных учителей, как вы думаете?

— Неплохо, — кивнул Пафнутьев.

— Когда я увидел этих девушек вчера по телевидению... Меня гордость обуяла!

— Только гордость?

— Ну и конечно, ощущение бесконечной утраты... — лицо Цыкина сморщилось в горестной гримасе. — Я не могу, к сожалению, всем им уделить достаточно внимания, которого они заслуживают.

— Да, это печально, — согласился Пафнутьев.

— Мы решили устроить, так называемый, круглый стол и собрать всех участниц в этом кабинете... Шампанское, фотографии, милая беседа...

— Они будут голые? — поинтересовался Пафнутьев.

— Кто? — не понял Цыкин.

— Девушки.

— Ну, почему голые... Одетые. Все будет очень прилично, достойно. Вчера, во время передачи...

— Я видел эту передачу, — Пафнутьев воспользовался мимолетной паузой и вернул разговор на более практическое направление. — Очень красивые девушки. Особенно одна... Но и те, которые отправятся на Кипр сопровождать нашего друга Байрамова...

— А мне показалось, что это он будет их сопровождать?

— Какая разница? Результат будет один.

— Какой? — быстро спросил Цыкин.

— Вернутся они уже не девушками, — серьезно ответил Пафнутьев.

Цыкин весело рассмеялся, промокнул глаза подвернувшимся листом бумаги, благодарно посмотрел на Пафнутьева, который так распотешил его.

— Ну, девушки, это же условность... Я не уверен, что они и сейчас еще хранят, так сказать, свое, так сказать...

— Богатство, — подсказал Пафнутьев.

— Вот именно!

— А Байрамов богат?

— О! Вы не представляете, что это за человек! Он недавно завез в дом престаречых сто матрацев, представляете? — морщины на лице редактора расположились в виде самой восторженной гримасы, которую он только мог изобразить. — Вы знаете, какие там были матрацы? На каждом померло не менее двадцати престарелых! А что они сделали с этими матрацами, прежде чем умереть... Говорить не буду. А он — новые! Бесплатно. Дар городу. Убедительно?

— Да, это прекрасно... А куда дели старые? — спросил Пафнутьев.

— Матрацы? Передали в пионерский лагерь.

— Разумно, — одобрил Пафнутьев. — С точки зрения рыночной экономики очень здравое решение.

— А вы видели, что сделал Байрамов с нашими подземными переходами в центре города? Ведь это были... Общественные туалеты! Разбитые лампочки, кучи дерьма на каждом углу, нищие с обнаженными язвами, пьяные в собственной блевотине... А теперь! Это сверкающие стеклом и сталью подземные универмаги! Заморские товары! Освещение, музыка! А продавцы! Вы видели, какие там продавцы?! Юные, ухоженные, вежливые! Каждую можно выдвигать на конкурс красоты!

— Да, я видел, — сегодня, кажется, Пафнутьев выбрал самую удачную манеру разговора — не спорил, со всем соглашался, все одобрял, хотя Цыкину этого было мало — он желал не просто одобрения, он желал восторгов. — Наши подземные переходы действительно стали рассадником новой жизни. Даже я, как-то попав туда, не смог отвертеться и пришлось купить бутылку водки. Кстати, отвратительной оказалась водка.

— В чем дело! — обрадованно воскликнул Цыкин. — Я угощу вас хорошей водкой! — и не ожидая согласия, вынул из тумбочки початую бутылку «Абсолюта», блюдечко с подсохшими корочками сыра и поставил все это перед Пафнутьевым. — По граммику? — он уже свинчивал пробку. Но пить в редакторском кресле ему, видимо, было неловко, и он, встав, обошел вокруг и присел к приставному столику с другой стороны.

— По граммику можно, — кивнул Пафнутьев. Хотя пить не хотелось, но он понимал, что за рюмкой разговор будет другим — откровеннее, доверчивее и, в конце концов, — полезнее.

Редактор с какой-то преувеличенной решимостью наполнил довольно объемистые граненые стопки, поднял свою, подождал, пока поднимет и Пафнутьев, молча чокнулся, выпил и тут же бросил в рот корочку сыра.

— Отличная водка!

— Да, водка те самая плохая, — сдержанно похвалил Пафнутьев.

— Не понравилась?! — ужаснулся Цыкин.

— Потрясающая водка! — поправился Пафнутьев.

— То-то же!

— Так вот Байрамов, — начал было Пафнутьев, но Цыкин, уже ощутив жаркий наплыв хмельного азарта, решительно его перебил.

— Может быть вы, Павел Николаевич, и не поверите, но ведь именно наша газета открыла этого представителя зарождающегося класса бизнесменов! Это сделали мы! Первыми!

— Поздравляю.

— Спасибо. Еще когда Байрамов купил первый овощной киоск на базаре, когда он начал завозить яблоки и картошку . Еще когда он только начинал торговать жвачкой и цветными презервативами в колбасном отделе гастронома... А решение было смелое, вам не кажется?

— Колбаса в цветном презервативе?

— Ха-ха! — рассмеялся Цыкин. — Просто тогда не было колбасы! Но представьте — реклама колбасная, а на прилавке презервативы! И в этих.., как их... В пупырушках. Народ толпился! Краснел от смущения, но товар расхватывал! — Цыкин опять свинтил крышку с бутылки.

— А в чем выразилось ваше открытие этого человека?

— Мы о нем писали! И как мы о нем писали! Только благодаря нам он смог так быстро и уверенно стать на ноги! И Байрамов не забывает редакцию, не забывает тех, кто породил его! Посмотрите, какие телефоны в отделах! Какие