Все лгут - Гребе Камилла

– Она отходчива.

Мы замолкаем. Мимо по направлению к гаражу проносится полицейский автомобиль. Сирена постепенно утихает.

Манфред поворачивается спиной к ветру и прикуривает сигарету. Затянувшись, он заходится кашлем.

– Но в одном она права, – вдруг говорит он.

– Будил?

– М-м.

Он глубоко затягивается, выпускает дым в вечернее небо и снова кашляет.

– Что-то мы явно упускаем, – повторяет он, не глядя на меня.

– Я знаю.

– Нам стоит заново изучить старые материалы.

– Я над этим работаю.

Манфред тушит окурок о фонарный столб и бросает его наземь. Оранжевый огонек вспыхивает и гаснет.

– Мне пора домой. Афсанех рассвирепеет, если я не вернусь к тому времени, как нужно будет укладывать Надью.

– Проваливай, – говорю я, думая о Ли и об осколках потерянного времени.

Но в следующий миг перед внутренним взором возникает лицо Марии – я еще помню тепло ее ладони, гладившей мою голову.

– Уверен?

– Мне больше нечем заняться, – отвечаю я.

Мой рабочий стол завален бумагами – отчетами криминалистов, выписками из заключений судебных экспертов, фотографиями, протоколами допросов и списками пассажиров из аэропорта Арланда.

Каждый раз, когда мне приходится возвращаться к старым истрепанным документам, все повторяется. Все, что было задвинуто в самые темные углы памяти, с непреодолимой силой рвется наружу. Я вспоминаю отчаяние в глазах Марии, растерянность Винсента, страх на лице Самира, когда мы пришли за ним. Я собственными глазами наблюдал растянутое во времени крушение семьи Фоукара, словно жестокую автокатастрофу в режиме slow motion.

День первый: мама, папа, дети. День второй: обломки кораблекрушения. Жалкие осколки того, что прежде было семьей.

Я бросаю взгляд на наручные часы. Они показывают почти два ночи.

Коллеги давным-давно разошлись по домам. Разумеется, кое-где работа не прекращается и сейчас, но на моем этаже пусто и царит тишина. Только глухо жужжит вентиляция.

Охотясь за недостающими деталями головоломки, я прочел все документы, подчеркнул важные моменты и сделал записи в своем блокноте. Меня не отпускает чувство, что я близок к какому-то решающему прорыву, как будто у меня за спиной все время кто-то стоит, ускользая в тень, едва я соберусь повернуть голову.

Я наливаю в видавшую виды чашку еще кофе из термоса, который заблаговременно наполнил в буфете. Едва делаю глоток, спазм скручивает мой желудок в безмолвном протесте, и меня накрывает внезапная волна дурноты.

Остаться – не вариант, это ничего не даст. Я слишком устал, чтобы из этого вышел хоть какой-то толк. Сейчас я не смог бы отличить тот самый недостающий кусочек мозаики, даже если бы он лежал прямо у меня перед носом.

Я принимаюсь сгребать бумаги, складываю их в аккуратные стопки и уже наклоняюсь, чтобы расстегнуть свои рваные сандалии, как вдруг прямо у меня перед глазами оказывается имя.

Я замираю, чувствуя, как сердце в груди начинает биться быстрее.

«Это невозможно» – мелькает у меня мысль. Это просто, черт возьми, невозможно.

Я хватаю мобильник, снова гляжу на часы и пару мгновений размышляю. Потом набираю номер.

– Да черт бы тебя побрал, – сонным голосом фыркает в трубку Манфред. – Ты вообще в курсе, который час?

Оставив без внимания его раздражение, я не трачу время на извинения и вежливые экивоки.

– Кажется, я знаю, что произошло, – сообщаю я. – Можешь приехать?

Ясмин, 2000

34

Я стою в темноте на утесе Кунгсклиппан. Передо мной простирается море – я слышу его шепот, когда далеко внизу, у меня под ногами, волны разбиваются о скалы у подножия утеса.

Я закрываю глаза, не в силах посмотреть вниз, на черную воду и острые скалы. Ледяной ветер треплет волосы, и одинокая снежинка опускается на щеку.

Внутри меня отчаяние и ужас.

«Это не со мной», – проносится у меня в голове. Все это не может быть со мной. Моя жизнь кончилась, еще не успев начаться. Как же, черт возьми, до этого дошло?

На самом деле мне доподлинно известно, как до этого дошло.

Том. Все началось с него.

Или нет?..

Быть может, вся эта история началась в тот вечер, когда погибли мама и Сильви? Или в то утро, когда папа принял решение переехать в Швецию – вот так просто, хотя все мои друзья оставались в Париже, и у меня не было ни малейшего желания перебираться в страну, где полгода царит лютая стужа, населенную самыми настоящими самодовольными социофобами.

– Тебе нужно сменить окружение, – сказал он. – Начать все заново.

Но мне к черту не нужно было никакое новое начало. К тому же он так это преподнес, что я почувствовала себя старой разбитой тачкой или зависшим компьютером, который необходимо перезагрузить – ctrl, alt, del.

В реальной жизни не бывает четкого начала ни у каких историй, но с чего-то же нужно начинать. Так что чем больше я об этом думала, тем сильнее убеждалась, что все началось с Тома.

В усадьбе Кунгсудд была вечеринка. Должно быть, это было в июне, потому что у меня как раз закончился учебный год в школе. Второй год в гимназии или, как говорила Мария, второй курс. По математике и химии я скатилась, так что у папы, само собой, сорвало крышу.

Казимир долго убалтывал меня прийти.

Мы не тусили вместе, но частенько пересекались – потому что жили по соседству. Я знала, что нравлюсь ему, и чувствовала на себе его взгляды. Но меня Казимир не интересовал, мне казалось, он чересчур косит под преппи[22] – эти короткие волосы, пикейные джемперочки… он даже носил гербовый перстень. Все это как будто дышало снобизмом, выставляя принадлежность к высшему сословию, а снобы и представители высшего сословия нисколько меня не интересовали.

Еще он был одержим спортом. А я, хоть и занималась баскетболом, спортом в принципе не особенно интересовалась. Единственной причиной, по которой я записалась в секцию, было то, что туда ходила моя подружка, ну и еще тренер был горяч. Я там не сильно преуспела – у меня слишком маленький рост и низкая скорость, но со временем я даже стала думать, что баскетбол – это круто.

Что до Казимира, то он играл в теннис, участвовал в парусных регатах и катался на горных лыжах. Казимир охотился, и, несмотря на то, что его семейство больше не держало лошадей в усадьбе, я уверена, что он продолжал заниматься верховой ездой.

Я все же считала его немного привлекательным: он был высок, с хорошей фигурой и коротким ежиком светлых волос, кончики которых после лета становились практически белыми. Кожа у него была загорелая, а брови немного выгорали на солнце, как и волосы. Улыбка Казимира была самоуверенной, а осанка – чванливой. С самооценкой у него был полный порядок.

– Заходи в пятницу вечером, – однажды, когда по дороге домой из школы я столкнулась с ним в лесу, бросил мне он. Это было за неделю до вечеринки.

– Не знаю, смогу ли, – ответила я, остановившись, потому что Казимир загородил узкую тропинку передо мной.

– Конечно сможешь.

– Может быть, – я сделала шаг вперед, чтобы он подвинулся в сторону. Но он остался стоять, засунув руки в задние карманы джинсов и ухмыляясь.

Я попятилась.

– Будет круто, – продолжал он. – Много выпивки. Может, немного покурим.

Я взглянула на него, слегка сдвинув брови. Неужто такой кадр, как Казимир, курит траву?

– Мне пора, – сказала я, делая шаг в сторону зарослей черники, чтобы обойти его. Черника путалась в ногах, под моей тяжестью одна веточка сломалась и хлестнула меня по икре.

Казимир отступил с тропы в сторону, снова оказавшись прямо у меня на пути.

Солнечный свет, пробивавшийся сквозь кроны деревьев, падал на его бесцветные волосы.

– Можешь подвинуться? – попросила я.

– Если ты пойдешь.