Анна Янсон - Серебряная корона
— А что именно?
— Да вот я и говорю, теперь вряд ли кто мне поверит. Когда ты зашла сюда, я сразу задумал: пусть она сядет за мой столик. Я пообещал сам себе, что тогда я расскажу тебе то, что знаю.
Рано утром, в тот день, когда Вильхельм Якобсон исчез с парома, в полицию пришел один мужик из Эксты и говорит, что у них в лесу недалеко от берега стоит машина. Причем уже почти сутки. Вроде бы ничего странного, но я проверил машину в госреестре автотранспортных средств, и это оказалась машина Трюгвесона!
— Но что такого особенного, что он поехал на место преступления на своей машине?
— Сначала я так и подумал, но потом стал размышлять. Ведь машина стояла там уже вечером накануне того, как исчез Вильхельм Якобсон. Мужик видел эту машину и раньше пару раз, на обочине гравийной дороги у берега. А теперь он оказался в городе, проходил мимо и просто из любопытства зашел спросить, чья же это машина. Я написал об этом докладную записку. Но в деле ее больше нет. Кто-то ее забрал. Что делать? — спросил юноша, видя, как меняется выражение лица Марии.
— Ты знаешь, как зовут того мужика из Эксты?
— Я записал его имя на листок и сунул в карман. Что мне делать, посоветуй?
— Попробуй найти того мужика. Не знаешь, где сейчас Трюгвесон?
— Думаю, пошел домой. Его искала жена. Он должен вернуться примерно через час. Не говори ему ничего! Он меня убьет!
Мария стояла с чашкой кофе в руке. Нужно было время, чтобы мысли приняли новое направление. Неужели это правда? Неужели дело настолько плохо?
Глава 46
— По-моему, это слишком надуманно, — сказал Хартман. — Наверняка есть более естественное объяснение тому, что его машина там стояла. Скорее всего, он ездит к любовнице. А может, мужик цифры перепутал? Ясно, что Трюгвесон — не убийца. Просто этот парень у нас на вахте решил свести с ним счеты. Трюгвесон — не самый приятный тип. Если начнется внутреннее расследование, то его на какое-то время отстранят от дел. А стажеру только этого и надо!
— Ты сам сказал, что не веришь, будто Хенрик виновен в обоих убийствах. Был ли у него хоть какой-то мотив? Допустим, он мог нечаянно убить Вильхельма, но Биргитту ему убивать было незачем. В этом вопросе я с тобой согласна, — сказала Мария. — Правда, здравый смысл подсказывает, что именно Дюне — тот, кого мы ищем. Однако всегда принято искать кого-то третьего, какого-нибудь анонима. Сколько раз мы слышали эту песенку про таинственного неизвестного, и тем не менее… Тем не менее — все это похоже на правду.
— И этот неизвестный кто-то подбросил оружие в дом Хенрика, а кочергу — под асфальт. Слишком надуманно. Концы с концами не сходятся.
— Чья идея была снять асфальт?
— Трюгвесона. — Хартман опешил.
— Ага, и он к тому же диабетик. Понимаешь, о чем я?
— Конечно! Но я бы не стал этого утверждать. По-моему, ты все же ошибаешься. Усталость, видно, сыграла с тобой злую шутку.
Они расписались на вахте у стажера и вышли на парковку. Тот проводил их взглядом, бледный от волнения. Сделанного не воротишь. Он лишь надеялся, что Мария Верн не станет об этом распространяться. Во всяком случае, ей он доверял больше, чем кому-либо другому. Если он ошибся, то уйдет отсюда и больше никогда не вернется! В этом он себе поклялся.
Они припарковались у Пороховой башни и прошли через Рыбную площадь к Рыбному переулку. Марию осенило, что они уже у самого Ботанического сада, а значит, Трюгвесон живет в двух минутах ходьбы от Башни Девы.
Рыбный переулок выглядел точь-в-точь как его изображают на открытках. Узкая улочка, сплошь увитая розами и клематисами. Узкие невысокие домики теснились один к другому, а пышно разросшаяся зелень в цветочных ящиках скрывала окна от посторонних взглядов.
Дверь оказалась приоткрыта. Мария позвонила, но никто не ответил. Она шагнула в темный коридор и услышала, что внутри дома кто-то есть. Что она скажет, когда встретит Томми Трюгвесона? Это большой вопрос. Мария пошла на звук, миновала маленькую уютную кухню, где на окне росли пряные травы, и встала в дверях в спальню, жестом велев Хартману оставаться там, где он стоял.
— Меня зовут Мария Верн, я из полиции, — представилась она женщине, которая укладывала одежду в два больших чемодана, полноватой краснощекой блондинке лет пятидесяти со стрижкой «каре» и в синем батиковом сарафане.
— Меня зовут Лиллемур Трюгвесон, — ответила женщина.
— Вижу, вы укладываете вещи, — сказала Мария, присев на край кровати. — Что, вдвоем уезжаете?
— Нет, только я. Уезжаю от него.
Лиллемур тоже опустилась на кровать. Она выглядела очень растроенной.
— Я думала, это он пришел.
— Его нет дома?
— Нет. Я попросила его зайти, чтобы отдать ему ключ. Мне нужно только забрать одежду. Остальное мы потом поделим. У меня сил больше нет.
Мария молча кивнула в ответ.
Лиллемур тщательно сложила блузку, которую держала в руках, разгладила на ней каждую морщинку.
— Так странно… Живешь с человеком всю жизнь и думаешь, что его знаешь. Оказывается — нет. По крайней мере, в нашем случае. Я всегда понимала, что у Томми есть какая-то тайна, к которой мне нет доступа. Что-то, связанное с его прежней жизнью, еще до встречи со мной. Вначале я с этим мирилась. Сначала это была лишь некая тень, смутное ощущение чего-то нехорошего. Но в последнее время тень стала разрастаться. И поглотила его полностью, когда умерла наша дочь. Он словно совсем отдалился от меня. Словно нечто в прошлом совершенно вытеснило настоящее. Ради него я решила переехать на Готланд и помочь ему разобраться с тем, что его мучает. Наверно, это была ошибка. Я не знаю. Когда мы сюда переехали, он сильно изменился. Я его больше не узнаю. Меня это пугает. По ночам его мучают кошмары. Он просыпается и кричит. Днем он работает, а вечером исчезает, не сказав куда. Иногда он просто врет. Раз он мне не доверяет, то я больше не хочу с ним оставаться.
— Он раньше жил на Готланде?
— В детстве ездил сюда каждое лето вместе с родителями. Но что-то произошло. Я думаю, он встретил другую женщину. Только ему от этого плохо. Если бы он влюбился и был счастлив, я бы почувствовала измену, но ситуация была хотя бы понятна. А сейчас я ничего не понимаю. На прошлой неделе я положила обручальное кольцо и серебряный браслет, его подарок, на обеденный стол и ушла. — Лиллемур вся сжалась.
— Можно мне взглянуть на браслет? — осторожно спросила Мария.
— Вон он, на бюро.
Мария издали разглядела, что на браслете, лежащем под овальным зеркалом, тот же рисунок, что и на других работах Биргитты Гульберг.
— Вы не знаете, где он взял этот браслет?
— Купил на площади. Я, может, что-то путаю, но, когда мы сюда переехали, он начал во сне говорить о серебре. Что он кого-то посадит. Потом он перестал об этом говорить, но кошмары стали еще хуже. Один раз я его спросила, кто это — Мона? Он часто говорит о ней во сне. Иногда он называет ее Синеглазкой. Когда он кричит во сне, я начинаю с ним спокойно беседовать, чтобы он утихомирился. Я ему это не говорила, но думаю, что подобная беседа может помочь, когда человека мучают кошмары.
— Мария, что случилось? Куда ты?
— Срочно в больницу! Нельзя оставлять Трюгвесона один на один с Моной!
Глава 47
С помощью лжи, говорят, можно далеко пойти, да нельзя назад воротиться.
Томми Трюгвесон миновал круговую развязку возле кондитерской «Норргатт» и покатил на своем велосипеде под горку в сторону больницы. Прошлое нахлынуло на него, и ничего нельзя было с этим поделать. Воздух застрял в горле, как черствый кусок. И разрастался в груди, так что боль отдавалась в левую руку. Так уже случалось и раньше. Это была расплата.
Тогда, в семидесятых, эта девушка была для него как наркотик. Он знал, это ошибка, но никак не мог остановиться. Знай он последствия, он бы никогда не предложил ей сигарету, встретив ее в первый раз у ограды танцплощадки. Длинные, до талии, светлые волосы, коротенькая блузка с бантом и белая мини-юбка. Глаза сильно подведены, на губах перламутровая помада. Было что-то беззащитное и ранимое во всем ее облике, когда он смотрел на нее украдкой. Она стояла одна и грызла костяшки пальцев, сдвинув худые коленки и чуть сутулясь. Когда он подошел, она выпрямилась и тряхнула головой, откинув челку. Притворилась, что не замечает его, но пару раз глянула искоса. Интерес явно имелся.
— Хорошо играют, — кивнул он в сторону группы на танцплощадке.
Она вздрогнула, и он удивился такой реакции. Как будто она пробудилась от тайных, недозволенных мыслей.
— Я тебя напугал?
— Нет, а что?
Оба замолчали. Она опустила глаза и сглотнула. В глубоком вырезе розовой блузки, едва доходившей до талии, виднелся пышный бюст. Юбку, слишком просторную, удерживал на бедрах широкий черный ремень с грубыми заклепками. Над ним виднелся пупок. Кожа у нее была золотистая от загара. Светлый пушок на руках стоял дыбом, он подумал, что ей холодно, и обнял ее. Она отступила на шаг назад.
