Карен Фоссум - Глаз Эвы
Эва встала рядом с ним и заглянула вниз. Все сияло.
– Господи! Сияет – просто как фамильное серебро.
– Ну, а я что говорил! – Он повернулся к ней и осклабился. Одного клыка во рту не хватало. – Отличная машина «Опель». Очень просто устроено, каждый сам может все починить.
– Возможно, но я сама этим заниматься не буду…
– Ну, ясное дело. У меня тут есть кое‑какие детали, я вам прямо с ними продам, на случай, если что‑то случится с машиной.
– А что вы себе вместо нее думаете покупать?
– Еще не решил, жутко хочется «БМВ». Посмотрим. Я помню про предложение, от которого не смогу отказаться.
Он снова нырнул в мотор, а Эва уставилась на его отвислый зад, обтянутый тесными джинсами; куртка задралась, между нею и ремнем обнажилась полоска кожи, белая и потная, как тесто.
– Помните, я говорил, что масло подтекает? Мне кажется, это здесь. Тут надо просто прокладку поменять, и все дела. Тридцать крон стоит, не больше. У меня наверняка дома где‑то такая валяется.
Эва не отвечала. Она все смотрела и смотрела на его задницу, белую кожу и пряди светлых волос. На затылке волосы начали редеть. Она забыла, что надо отвечать. Вокруг было тихо, она слышала шум реки, ровный и успокаивающий. Бедняга шофер, думала она, наверняка все еще сидит в комнате для допросов. Ему уже надоел растворимый кофе, мучается из‑за того, что у него нет алиби. Алиби у человека есть не всегда, а иногда бывает и такое, на которое лучше не ссылаться. Может, у него есть подружка, и если он ее втянет в это дело, то его брак рухнет, если он уже не рухнул из‑за его ареста. И у соседей теперь сложится о нем совершенно определенное мнение, и внукам его надо будет придумать, что говорить соплякам в школе, когда пойдут слухи о том, что их дедушка, возможно, и есть тот, кто пришил шлюху на Торденшоллсгате. Не исключено, что у него слабое сердце, может, с ним инфаркт случился, и он умер прямо во время допроса! Или же у него вообще нет никакой подружки на стороне, он просто мечтал о ней, просто ездил по городу, чтобы побыть одному, ненадолго выбраться из дома. Останавливался у ларька, покупал себе сосиску, перекусывал или же просто гулял вдоль реки и дышал свежим воздухом. И ведь никто в это не поверит, потому что взрослые мужики, дедушки, не катаются по вечерам в машине без всякой цели, независимо от того, совершают ли они преступления на сексуальной почве или же у них есть любовница. Насчет ларька с сосисками – придумайте что‑нибудь получше. Итак, в последний раз спрашиваем: «Когда вы были у Майи Дурбан?»
– Вот, смотрите. Фонарик.
Он снова выпрямился. И впихнул фонарь ей в руку. Она стояла и светила в траву.
– Или я могу посветить, а вы посмотрите.
– Нет, – выдавила она с трудом. – Не стоит. Все выглядит прекрасно. Я вам доверяю. Когда машину покупаешь, многое зависит от доверия.
– Мне кажется, будет лучше, если вы все‑таки посмотрите. Все в идеальном состоянии, не все так много возятся с машиной, как я. И до меня у нее был только один владелец. И кроме меня на ней больше никто не ездил, у жены прав нет. Так что ваше предложение действительно должно быть хорошим, вот что я вам скажу. Мне хочется, чтобы вы все посмотрели, мне не хочется, чтобы вы потом ко мне притащились и стали бы плакаться.
– Ну, я же не совсем идиотка, – сказала она устало. – Что касается именно этой машины, то мне кажется, вам можно доверять.
– Можете биться об заклад. Но у женщин сегодня одно, завтра другое. Случается, что у них какие‑то свои задние мысли, скажем так.
«Это он про нож», – подумала она. Он втянул сопли носом и продолжал: – Я должен быть уверен в том, что с вами можно иметь дело!
Она дрожала. Подняла фонарь и направила луч ему в лицо.
– Можно. Я заплачу, и я получу то, что мне нужно. Вам не кажется странным, что все можно купить за деньги?
– Вы мне еще ничего не предложили.
– Предложу после проверки в Союзе автомобилистов.
– Мне показалось, вы сказали, что доверяете мне?
– Только в том, что касается автомобиля.
Он фыркнул.
– Какого черта! Что вы имеете в виду?
– Сами догадайтесь.
Река поднималась, изгибалась дугой, бурлила, а потом падала снова.
Он недоверчиво покачал головой и еще раз исчез под капотом.
– Чертовы бабские штучки, – пробормотал он. – Приехать сюда, вытащить ни в чем не повинного парня из теплого гаража в эту проклятую погоду, и только для того, чтобы языком молоть!
– Ни в чем не повинного?
Эва почувствовала, как земля уходит у нее из‑под ног. Она как бы увяла, ощутила вдруг невероятную усталость, ей даже пришлось опереться на машину. Она стояла слева, как раз у той штанги, которая поддерживала крышку капота.
– Я только имел в виду, – пробормотал он из глубины мотора, – что машина была нужна вам. И я приехал, как мы и договорились. И не понимаю, что это вас так разозлило, черт возьми!
– Разозлило? – ухватилась она за слово. – Вы называете это – разозлиться? Я видела вещи и похуже, когда люди совсем срывались с катушек из‑за какой‑то ерунды!
Он обернулся и подозрительно посмотрел на нее.
– Господи! Вы что, шизофреничка?
И снова исчез под крышкой капота.
Эва тяжело дышала и чувствовала, как ее охватывает невероятная ярость, она испытала даже облегчение от этого, ярость росла и росла, она была раскаленной, как поток лавы, она шла откуда‑то из области живота, потом поднималась к груди, достигала рук, и она яростно замахала руками в темноте, почувствовала, что рука ударилась обо что‑то, и услышала скребущий звук. Штанга, которая удерживала крышку капота, отцепилась. Тяжелая металлическая крышка со стуком упала. Его зад и ноги свисали на землю, остального видно не было.
Эва попятилась от машины и закричала. Из‑под капота доносились какие‑то звуки и страшные ругательства. Она с ужасом смотрела на капот машины, наверное, он очень тяжелый; вот он приподнялся, снова упал, а потом снова приподнялся. Сердце Эвы колотилось так, что, ей казалось, даже он это слышал. Она явно вывела его из себя, как и Майя в тот вечер, его слепая ярость сейчас направлена против нее, еще несколько секунд – и он высвободится и бросится на нее, обрушится на нее изо всех своих сил, поэтому она сделала несколько шагов вперед, нашла карман на ноге, сунула туда руку и нащупала нож. И вытащила его из чехла.
– Дьявол!
Он хотел выбраться, повернуться, но Эва подскочила к машине и налегла на крышку всем своим весом. Он дико закричал, крик его раздавался, как из банки.
– Что ты делаешь, сука?
– Теряю над собой контроль! – прокричала она.
– Ты спятила!
– Это ты спятил!
– Что тебе надо, черт побери?
Эва перевела дух и крикнула:
– Я хочу знать, почему Майя должна была умереть!
Наступила мертвая тишина. Он продолжал двигаться, но не мог высвободиться ни на сантиметр. Она слышала его дыхание, он дышал очень часто.
– Какого черта ты…
– Ах, тебе хочется это знать!
Она по‑прежнему лежала на капоте, он уже не двигался больше, он сипел, как загнанная собака, лицо его было вдавлено в мотор.
– Я тебе сейчас все объясню, – промычал он. – Это был несчастный случай!
– Нет, ты врешь!
– У нее был нож, черт побери!
Внезапно он сделал резкий рывок, и крышка приподнялась. Эва соскользнула с нее и упала на траву, но продолжала держать нож обеими руками, она видела кулаки, которыми убили Майю, видела, как они сжимаются.
– И у меня тоже нож!
Она вскочила и снова бросилась к машине, он опять упал, сначала нож попал ему в бок, вошел удивительно легко, как в свежий хлеб. Он лежал под крышкой, как мышь, попавшая в ловушку. Она выдернула нож, по рукам ее заструилось что‑то теплое, но он не заорал, только издал короткий и словно бы удивленный стон. Он хотел снова поднапрячься и высвободил одну руку, но тут его настиг второй удар – в поясницу, она почувствовала, что на этот раз нож встретил какое‑то сопротивление, словно бы попал в кость, ей пришлось приложить усилие, чтобы вытащить его снова, и вот именно в этот момент у него подогнулись колени. Он сполз ниже на землю, хотя верхняя часть туловища по‑прежнему оставалась под крышкой, но она уже не могла остановиться, потому что он все еще шевелился; она должна была остановить его, заставить его прекратить так отвратительно стонать. Через секунду она вошла в ритм, которому стал повиноваться нож, она продолжала раз за разом всаживать в него лезвие, попадая ему в спину и в бок, а иногда нож царапал обшивку машины, решетку, щиток; и, наконец, заметила, что он больше не двигается, но он по‑прежнему висел на машине, он был похож на забитую свинью, на свиную тушу, висящую на крюке.
Эва не могла удержаться на ногах под порывами сырого и холодного ветра. Она упала ничком и лежала, уткнувшись лицом в траву. Река, пенясь, неслась вперед – как раньше, абсолютно безразличная. Вокруг было тихо. Она с удивлением почувствовала, что все ее тело словно бы парализовало, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, все мышцы, казалось, одеревенели, даже пальцы отказывались слушаться. Она надеялась, что их скоро найдут. Земля была холодная и мокрая, и она быстро начала замерзать.
