Донна Леон - Гибель веры
Глаза ее были не так спокойны, как голос, и комиссар не сделал попытки ее задержать.
— Не могли бы вы назвать мне пансион, где остановились?
— «Пергола».
— На Лидо?
— Да.
— А людей, которые помогли вам?
— Зачем вам их имена? — Она не на шутку встревожилась.
— Потому что не люблю пребывать в неведении, — дал он честный ответ.
— Сасси, Витторио Сасси. Улица Морозини, номер одиннадцать.
— Спасибо. — Имена он записывать не стал.
Она повернулась к двери, и на миг ему показалось, — сейчас спросит, что он собирается делать в связи с тем, что уже узнал, но она не спросила. Он встал, обошел стол с намерением по крайней мере открыть перед ней дверь, но она его опередила. Сама открыла дверь, глянула на него, не улыбнулась и вышла из кабинета.
Глава 2
Брунетти вернулся к созерцанию своих штиблет, но мысли его унеслись далеко. Ими полностью завладела его мать, годами странствовавшая по неизведанным тропам безумия. Страх за ее безопасность бился в сознании раненой птицей, хотя комиссар прекрасно знал, что для нее осталась лишь одна, последняя, окончательная безопасность — та, которой он не мог желать для нее сердцем, что бы ни подсказывал разум. Невольно его затянуло в воспоминания о последних шести годах, и он не заметил, в какой момент стал перебирать их, словно бусины каких-то отвратительных четок.
Внезапным яростным пинком Брунетти закрыл ящик и поднялся. Сестра Иммаколата — пока он не мог называть ее иначе — уверяла, что его матери ничего не угрожает, но не было и доказательств того, что опасность существует для прочих. Старики умирают, и часто это освобождение для них и для окружающих, вот и у него… Он снова подошел к столу, взял список, который она ему оставила, снова пробежал глазами: имена, возраст…
Как узнать побольше о людях из списка, об их жизни и смерти… Сестра Иммаколата указала даты смертей, по ним можно найти в муниципалитете свидетельства о смерти. Вот и первая тропинка в обширном бюрократическом лабиринте, которая приведет его прямехонько к завещаниям. Паутинка… любопытство его должно быть легким и воздушным, как паутинка, вопросы — деликатными, как прикосновение кошачьих усов. Брунетти попытался вспомнить, говорил ли когда-нибудь сестре Иммаколате, что он комиссар полиции. Возможно, упоминал когда-нибудь, в один из тех долгих дней, когда мать позволяла ему держать себя за руку, — но только если эта славная молодая женщина, к которой она так привязалась, оставалась с ними в комнате. Они о чем-то разговаривали — он и сестра, вдвоем, мать, бывало, молчала часами, лишь что-то тихонько напевала. Сестра Иммаколата никогда ничего не рассказывала о себе, как будто облачение убило ее личность, — во всяком случае, он ничего не помнит. Скорее, он ей рассказывал, чем занимается, когда перебирал разное, чтобы заполнить эти бесконечные тягостные часы. И она услышала и запомнила и вот пришла к нему год спустя со своим рассказом и тайным страхом.
Много лет назад Брунетти не допускал или с трудом допускал возможность совершения людьми некоторых поступков. Когда-то он был убежден или убеждал себя: есть пределы человеческой безнравственности. Постепенно, навидавшись ужасных примеров того, насколько далеко заходят преступники ради удовлетворения своих разнообразных страстей (жадность из них самая распространенная, но далеко не самая неодолимая), он убедился, что эта иллюзия тонет в неумолимом приливе преступности. И наконец сам себя ощутил в положении того рехнувшегося ирландского короля, чье имя ему никогда не удавалось правильно произнести, который стоял на берегу моря и рубил набегающие волны мечом, взбешенный неповиновением неуклонно прибывающих вод.
Теперь его больше не удивляло, что стариков убивают ради их состояния, его удивлял способ их устранения, потому что, по крайней мере на первый взгляд, он был чреват осечками и разоблачениями.
За годы работы Брунетти усвоил, что первым делом нужно брать след, оставленный деньгами. Место, где он начинается, обычно известно: это персона, у которой деньги отняты, силой или хитростью. Конец следа отыскать трудно, хотя и жизненно важно, ибо там находится тот, кто применил силу или хитрость. Cui bono[9].
Если сестра Иммаколата права (он заставил себя начать с этого «если»), следует начинать поиск с завещаний.
Он удивился, застав синьорину Элеттру за компьютером, а не за чтением газеты или решением кроссворда в ознаменование продолжительного отсутствия Патты.
— Синьорина, что вы знаете о завещаниях? — спросил он, входя.
— Что у меня его нет, — с улыбкой бросила она через плечо.
«И пусть оно вам никогда не понадобится», — неожиданно для себя подумал Брунетти и, улыбнувшись в ответ, посерьезнел.
— А тогда — о чужих завещаниях?
Поняв, что он задал этот вопрос не просто так, она повернулась на крутящемся стуле и оказалась лицом к нему.
— Я хотел бы выяснить содержание завещаний пяти человек, которые умерли в этом году, здесь — в доме престарелых Сан-Леонардо.
— Они были венецианцами? — спросила она.
— Не знаю. А что, разве есть какая-то разница?
— Все завещания оглашает нотариус, который их составлял, независимо от того, где человек умер. Если завещания составлены здесь, в Венеции, тогда имя нотариуса — все, что мне нужно.
— А если его у меня нет?
— Тогда посложнее.
— Посложнее?
Улыбка ее осталась спокойной, голос — ровным.
— Вы не хотите просто связаться с наследниками и попросить копии, комиссар. Это наводит меня на мысль, что никто не должен знать, что вы ими интересуетесь. — Она снова улыбнулась. — Есть центральная нотариальная контора. Там вся документация хранится в компьютере, значит ее можно извлечь. А вот если нотариус работает в какой-нибудь деревушке, которая еще не компьютеризирована — это труднее.
— Если завещания составлены здесь — сможете вы их раздобыть?
— Конечно.
— Как?
Она опустила глаза и смахнула с юбки невидимую соринку.
— Боюсь, что незаконно.
— Что именно незаконно?
— Путь, которым я ее получу.
— То есть?
— Не уверена, что вы поймете, комиссар, точнее, что смогу вам правильно объяснить. Есть способы вычисления кодов, которые дают доступ практически к любой информации. Чем более открыта эта информация — муниципалитет, архивы, — тем легче подобрать код. А когда он у кого-то есть, это вроде… ну, как если бы все ушли домой, оставив открытой дверь офиса и включенный свет.
— Это относится ко всем правительственным учреждениям? — обеспокоенно осведомился он.
— Мне кажется, вы предпочли бы этого не знать. — Она не улыбнулась, отвечая.
— Насколько доступна эта информация? — спросил он.
— Я бы сказала — ее доступность прямо пропорциональна искусству лица, которое добывает сведения.
— И насколько искусны вы, синьорина?
Улыбка мелькнула снова.
— Вот на этот вопрос я предпочла бы не отвечать, комиссар.
Брунетти пристально вгляделся в ее лицо: нежные очертания, две едва заметные морщинки, бегущие от внешних уголков глаз, — результат частых улыбок — и склонился к тому, что эта особа вряд ли владеет криминальными навыками, а тем более имеет криминальные намерения.
И не подумав вспомнить о служебной присяге, он спросил:
— Но если бы завещатели жили здесь, вы сумели бы получить эту информацию?
Комиссар подметил, что она старалась говорить нейтральным голосом, но нотки гордости в нем все же прорывались.
— Бюро записей актов гражданского состояния, комиссар?
Его позабавил снисходительный тон, которым бывшая служащая Банка Италии произнесла название правительственной конторы, но он только кивнул в ответ.
— Имена главных наследников будут у вас после обеда, комиссар. Поиск копий завещаний займет день-два.
Что ж, только молодые и привлекательные могут позволить себе так рисоваться.
— После обеда — это замечательно, синьорина. — Комиссар положил ей на стол листок с именами и датами смерти и ушел к себе в кабинет.
Усевшись за свой стол, взглянул на два записанных имени: «Д-р Фабио Мессини, падре Пио Кавалетти». Ни то, ни другое ему не знакомы, но в таком богатом всякого рода связями обществе, как в Венеции, для желающего получить сведения это ничего не значит.
Комиссар позвонил в отдел, где сидели полицейские:
— Вьянелло, можете подойти сюда на минутку? И прихватите с собой Мьотти, ладно?
Ожидая прибытия этих двоих, Брунетти машинально чертил что-то под именами и, только когда Вьянелло и Мьотти появились в дверях, понял, что получились крестики. Он отложил ручку и жестом показал полицейским на стулья перед своим столом.
Вьянелло сел, форма его распахнулась, и Брунетти заметил — здорово похудел с зимы.
