Николай Леонов - Волчий билет
— Квартирки здесь, думаю, подходящие, — задрав голову, сказал Нестеренко. — Шестой этаж нестандартный, потолки выше, окна выдают. Они даже среди своих иерархию устанавливают.
Котов листал блокнот, делал пометки.
— Многие на даче живут, иные в отпусках, — рассуждал он. — Оправдаться всегда можно, только факт остается фактом: почти половину нужных людей мы не повидали. Лев Иванович нас не поймет, а Станислав скажет слова недобрые.
— Если людей нет, где их взять? — философски спросил Нестеренко. — Да и кто в шесть утра в окно смотрит?
— Славянская у тебя душа, Валентин, широкая и спокойная. И работаешь ты как истый комсомолец. Честно, но от сих и до сих.
— Твой Христос чему учит? — беззлобно ответил Нестеренко. — Возлюби ближнего... А ты меня целый день грызешь, словно у меня нужный свидетель есть, да я его прячу. Правильно вас, евреев, не любят, беспокойный народ. Не был бы ты отличным мужиком и хорошим напарником, послал бы я тебя. Долго мы еще тут будем топтаться? Вон отставник уже второй раз своего вислоухого гулять повел, а я с трех часов не евши.
— Не заработал. — Котов взглянул на часы. — Куда же запропастилась бабка из сорок восьмой квартиры? Соседи говорят, она больше чем на час не уходит. Универсам и обратно.
— Это не она? — Нестеренко был дальнозорким и увидел худую женщину, которая вышла из подворотни, неторопливо, но уверенно направляясь в их сторону.
Котов прищурился, пробормотал:
— Может случиться, она тут еще не проходила.
— Пока мы по лестницам лазали, тут полк солдат мог пройти, — ответил Нестеренко.
— Сходи к вертухаю, узнай, который час. Нечего бабушку вдвоем пугать.
Нестеренко послушно перешел на другую сторону улицы. Котов отошел от подъезда, когда женщина приблизилась, шагнул навстречу.
— Здравствуйте, — вежливо сказал он и поклонился.
— Здравствуй, сынок, — ответила женщина.
— Александра Матвеевна? — спросил Котов.
— Она самая. Только не говорите, что вы из жэка. Вы из милиции.
Котов открыл перед ней дверь, ответил смущенно:
— Александра Матвеевна, не от хорошей жизни к вам пристаю. Знаете, в доме напротив несчастье произошло, разобраться следует, — пустил пробный шар Котов, открывая дверь лифта.
— Ужас! Видела! А делом вы нужным занимаетесь и вежливый, говорить приятно. — Брикова достала из сумки ключи, отперла дверь.
Котов тщательно вытер ноги, прошел за хозяйкой в большую светлую комнату, огляделся, подошел к окну. Дом “слуг народа” гордо возвышался напротив, но был на три этажа выше. Опер сразу отметил, что около окна стояло кресло с гнутой спинкой, видно, лет ему было примерно столько, сколько и хозяйке. На широком подоконнике лежала открытая книга, очки и театральный бинокль.
Хозяйка заметила интерес милиционера, молодо рассмеялась.
— Мой наблюдательный пункт, — поспешно добавила. — Вы не думайте, что я больно любопытная, только день сейчас длинный, читать устаю, так за людьми наблюдаю, интересно. Я сейчас вас чаем угощу, варенье у меня — просто объедение.
— Спасибо, Александра Матвеевна, чаю выпью с удовольствием, а варенье — увольте, нельзя мне сладкое. — Котов подумал: пенсионерка, лишнего иметь не может. Он оглядел комнату, отметил множество фотографий, чистоту, свежий воздух и невидимый достаток. Обстановка старинная, но крепкая, видимо, реставрированная, потолок побелен, обои свежие.
Хозяйка была наблюдательна и любопытство гостя заметила.
— Повезло мне, сын старший в министерстве служит. Начальник. Деньгами помогает, недавно меня к себе на дачу отвез, ремонт сделал.
Котов знал: перебивать хозяйку не следует, одна живет, у нее потребность поговорить.
— У сына большая семья? — спросил он.
— Семья! — Хозяйка махнула рукой. — Слезы. Не будем об этом, да и вам недосуг, у вас свои дела, вас же эти несчастные интересуют. Я почему в милицию позвонила? Хотя и видела мало, решила — а может, людям нужно. Но у вас на телефоне такой хам, ужас просто. И не выслушал, говорит мне: мол, гражданочка, у нас каждый день из окон бросаются, оставьте телефон, я к вам человека пришлю. Я рассердилась, думаю, болтает парень, булку прожевать не может. Он когда разговаривал, жевал.
Чайник вскипел, хозяйка накрыла на стол, чашки были прозрачные, страшно в руку взять, вазочка с вареньем тоже старинная.
Котов пригубил чай, сказал:
— Чай у вас, Александра Матвеевна, отменный. Так в котором часу вы встали?
— Проснулась я сегодня без пяти пять. — Хозяйка указала на большие, висевшие на стене ходики с гирьками. — Я эти часы с рождения помню, они нас переживут. Ну, полежала немного, чувствую, не засну, начала подниматься. Кровать застелила, присела, старыми костями хрустнула, привычка такая с юности — физкультурницей прежде была. Чайник поставила, умылась, то да се, смотрю, уже без пятнадцати шесть. Думаю, сейчас седой в красном костюме побежит, я к окну подошла. В этом доме начальство живет, один седой первым выбегает. Но, видно, рано было, я его не увидела, взгляд подняла, а на крыше парочка сидит, милуется. Я так в кресло и осела. Время-то — шести нет, а они уже на крышу забрались, отчаянные ребятишки, я им крикнуть хотела, да решила, не услышат. Я про чай и забыла, сижу, смотрю, бинокль мамин взяла, он театральный, но все одно видно лучше. Девушка ему голову на плечо положила, а он как бы ее обнимает.
Александра Матвеевна платочком смахнула слезу.
— В глазах стоят, голубки. Тихо сидят, не разговаривают, и музыка откуда-то идет. Я еще подумала, музыка ребятам совсем не подходит. Вроде как церковная, музыка-то. — Хозяйка замолчала, повернулась к иконе, перекрестилась. — Вот и тогда перекрестилась, — голос у нее треснул, женщина беззвучно заплакала.
— Александра Матвеевна, голубушка, не обессудьте, сядьте, пожалуйста, в кресло, — сказал Котов, хотел женщине помочь подняться, но она отстранилась, встала сама, выпрямилась, кивнула на стену, увешанную фотографиями. — Я, сударь, своих сколько схоронила, мне грех свою слабость показывать.
Подошла к окну, кресло слегка передвинула, взяла бинокль.
— Так я сидела, на секунду на Божью Матерь взглянула. — Она указала на икону. — Перекрестилась трижды, повернулась к окну... А они летят. Он чуть впереди... Летят, и словно не люди, а игрушки сломанные...
Котов так ясно представил летящие “игрушки”, что шумно выдохнул и глотнул уже остывшего чая.
— Молодые, им только жить... Они еще и не начинали. И чего им так плохо было?
— Считаете, сами... Никто не подтолкнул? — спросил Котов.
— Да кто же мог? Они же одни на крыше сидели. — Александра Матвеевна замолчала, отвернулась.
Котов молчал, чувствовал: хозяйка что-то вспоминает и хочет вспомнить.
— Одни, — не очень уверенно повторила Брикова, перекрестилась. — Надо же было мне в тот самый момент к богу повернуться. И крестилась трижды... Видно, черт попутал.
— Александра Матвеевна, может, видели кого? Тень мелькнула? Нам каждая малость важна. — Котов взглядом не сверлил, смотрел в сторону. — Если виноватый есть, его найти необходимо. Люди ведь погибли.
— Да что ты меня уговариваешь? — неожиданно вспылила хозяйка. — Я сама себе покоя не даю. Не знаю я! Вроде почудилось. Я же на несчастных глядела, только потом взгляд подняла, и вроде тень мелькнула. Там крыша плоская, а я снизу смотрю. Если у края человек стоит, его видно, а два шага отойдет — и пропадет. Года три тому рабочие там шурудили, я такой феномен и отметила. То человека видно, а чуть сдвинется — пропадет. Вот тебе крест!
— Да я вам верю, Александра Матвеевна. Вы валерьяночки выпейте, я схожу вниз, пошлю товарища на крышу, вернусь, мы вместе посмотрим.
Котов спустился, объяснил напарнику ситуацию, сказал:
— Лезь, а я из окна гляну.
Нестеренко кивнул, глянул на охранника, провел ладонью по лицу, вспомнил, что был полковником, и словно затвердел.
— Иди, Гриша, я там буду. — И пошел к калитке. — Сержант, как на крышу подняться? — Достал из кармана удостоверение, не развернул: частное сыскное агентство было у ментов не в почете.
Сержант на “ксиву” даже не глянул, кивнул:
— Я вас давно заметил, открыто держитесь, понял, снова контора вернулась. На крышу уже лазили, лазили... — Он махнул рукой. — Как туда подняться, не знаю, я тут стою. Вроде дом обойти требуется. В нем холуев хватает, подскажут.
— Спасибо. — Нестеренко прошел на заповедную территорию. В это время к воротам машина подошла, страж бросился открывать “Вольво” поравнялся с Нестеренко, остановился. Шофер грубо спросил:
— И долго вы тут ходить будете?
— Пока не надоест. — Нестеренко сейчас был снова полковником. Он обошел машину, взглянул на номера.
— Работайте, работайте! — донесся низкий голос из-за тонированных стекол. — Платону Викторовичу поклон и искренние соболезнования.
