Елена Топильская - Мания расследования
— В общем, не закапывайтесь. Своих-то дел сколько?
— Ой!… — я задумалась. А придя к себе, открыла сейф и посчитала.
Своих дел и вправду было прилично. Как всегда. Причем, в полном соответствии с законами Мерфи, каждое дело требовало вдвое больше времени, чем казалось поначалу. Свидетели не являлись, чихать они хотели на вызовы в прокуратуру, эксперты были завалены заданиями, поэтому сроки экспертиз выросли в несколько раз. Бюро пропусков следственного изолятора теперь закрывало свои двери ровно в шестнадцать часов, поэтому нечего было и планировать в один и тот же день на общественном транспорте добраться сначала до морга, а потом до тюрьмы, и до окончания рабочего дня вернуться в прокуратуру. Лешка Горчаков, устав месить на улицах грязь, мерзнуть на остановках и давиться в общественном транспорте, напрягся и купил старенькую машину. При этом ездить он стал без водительского удостоверения, и хотя с прокурорской корочкой» имел шансы отмазаться от гаишников, предъявлять ее на местах случайных ДТП не осмеливался. Поэтому все нажитое непосильным трудом уходило на возмещение ущерба пострадавшим автовладельцам. А страдали они с удивительной периодичностью.
— Представляешь, опять мужику бампер снес, — жаловался Лешка, стреляя у меня мелочь до зарплаты.
— Леша! Как тебе это удалось? У тебя ведь от дома до работы одни пробки! — удивлялась я. И Лешка объяснял:
— Ну так я ему в пробке бампер снес. Задумался, нажал на газ, и р-раз!
— О чем хоть задумался?
— Да так..,. Но мужик, конечно, обалдел… — мечтательно признавался Лешка.
— И сколько ты ему заплатил?
— Он сказал, сотню баксов…
— За бампер?! Он что, на «Мерседесе» ехал?
— На «восьмерке». А сколько надо?
— Да у него новый бампер стоит восемьсот рублей!
— Да-а?! — поражался этот простофиля. — А я еще поторговался. Говорю, сотни многовато, две тыщи рублей ему предложил. Он поломался и согласился на две с полтиной.
— И ты отдал?
— Отдал. После чего мужик резко подобрел, — с удовольствием вспоминал Горчаков, — заулыбался и даже участливо спросил, не соскользнула ли у меня нога.
— Еще бы ему не подобреть, — учила я уму-разуму недотепистого друга. — Он на тебе так наварился.
— Ну и ладно, — махал рукой Лешка. — Все равно я ему за моральный ущерб должен. Представляешь, стоишь ты в пробке, ничто не предвещает, и вдруг тебе кто-то со всего размаху в зад…
В общем, все, кто был посвящен в его автомобильные проблемы, в один голос утверждали, что на деньги, уплаченные пострадавшим, он бы вполне уже мог купить себе водительские права с доставкой на дом.
И после этого Горчаков регулярно принимается убеждать меня в том, что машина сильно облегчает ему жизнь. Смехотура! Пока он дохнет в своей колымаге, затертый между трамваем и припаркованным у тротуара транспортом, я успеваю на метро доехать до Финляндского вокзала, добежать до «Крестов», решить там свои следственные задачи (благо, «девочки», которые сидят на оформлении пропусков и выводе заключенных ровно столько же, сколько я хожу в изолятор, давно уже считают меня своей и без очереди оформляют мне талоны вызова) и помахать Лешке ручкой на обратном пути в метро.
Нет уж, в нашем городе надежнее рассчитывать не на тормозной коммунальный транспорт и даже не на частные автомобили, а на собственные ноги. Выглянув в окно, я полюбовалась жидкой зимней грязью, по колено в которой брели жители города, и порадовалась, что сегодня мне не надо никуда тащиться, а можно спокойно посидеть в кабинете, разобрать завалы на столе и произвести ревизию в сейфе. Год назад мы с Горчаковым поменялись столами. Он выклянчил в городской компьютер и работал теперь в основном за компьютерным столом, а я давно уже завистливо посматривала на его мебель — основательное сооружение Явлинской эпохи, покрытое зеленым сукном, я ныла, что с моего стола бумаги сваливаются.
Перетаскивая свое сокровище в мой кабинет, Лешка причитал, что этот двухтумбовый красавец на двадцать пять сантиметров длиннее моего, а поэтому я должна до самой своей смерти его (владельца стола) кормить, поить, писать за него представления и вытирать пыль в его кабинете.
Первое время после обмена Горчаков заходил в мой кабинет проведать стол, тер пальцем сукно, определяя степень причиненного мной износа, выискивал на тумбах свежие царапины, но уже через пару недель безуспешно пытаясь докопаться до сукна, проворчал, что если бы у меня был стол размером с Дворцовую площадь, я бы и его умудрилась в шесть секунд завалить макулатурой.
И это была чистая правда. Почему-то мне удобнее было работать среди кучи бумажек, сориентироваться в которых могла только я. Это Лешка, получив из нежных рук Зои почту, сразу сортировал ее и аккуратно раскладывал по «корочкам» с уголовными делами, да и те были сгруппированы у него в сейфе в порядке возрастания номеров. Я на такие подвиги была не способна. Максимум, на что я решалась, — это раздвинуть бумажные кучи в разные стороны, освобождая место для свежей почты, и придать им симметрию. К счастью, я все-таки сдавала в суд уголовные дела (конечно, реже, чем хотелось бы шефу, но все-таки…), поэтому часть бумажной массы время от времени извлекалась из кучек и подшивалась в «корочки», только благодаря этому я еще не заросла бумагами по уши.
Вернувшись к себе от прокурора, я пристроила на углу стола новое дело про Нагорного и добавила к общему развалу все папки, имевшиеся в сейфе. В итоге, когда раскаявшийся Горчаков заглянул ко мне в кабинет, желая принести извинения, он меня просто не увидел.
— Ну и чего? — сказал он в пространство, в надежде, что если я тут, я отвечу.
Я обиженно молчала.
— Маш, я хотел спросить… Может, тебе помочь?
— У-у, как совесть-то заговорила! — я высунулась из-за груды дел. — Еще что скажешь?
— Пойдем перекусим?
— Так. А еще что?
— У тебя деньги есть? В долг, до зарплаты?
— С этого бы и начинал.
— Неудобно, — потупился Горчаков. — А ты дело-то получила?
— Получила.
Мы помолчали. Горчаков явно чувствовал себя неловко, а как сгладить ситуацию, не знал. Зазвонил телефон, я сняла трубку и услышала голос нашего зонального прокурора, который повторил вопрос Горчакова.
— Получила, — ответила я и зональному прокурору.
— Там через две недели истекает шестимесячный срок следствия, — как-то уж слишком безразлично проговорил зональный, — вы план составьте и копию мне, вместе с постановлением о приостановлении уголовного дела.
— А… — вякнула я, но зональный уже разъединился.
— Фантастика, — сказала я Лешке, отнимая от уха теплую трубку. — Прислали нам самое громкое дело года и намекают, чтобы я в нем не копалась, а тихо отдала в архив.
— Кто намекает? — уточнил Горчаков.
— Сначала шеф, потом городская.
— Машка, не поддавайся на провокацию, — горячо заговорил друг и коллега, — ты его приостановишь, а потом кто-нибудь спохватится…
— Кто?
— Газетенка какая-нибудь разродится юбилейной статейкой, мол, год прошел, а Нагорного никто не ищет; или депутаты ЗАКСа запрос пришлют. Тут сразу станут выбирать виноватых, а кто виноват? Тот, кто последний дело приостановил и Нагорного не ищет. То есть ты.
Резон в его словах был. Но вряд ли все начальство дружно кинулось убеждать меня приостановить дело только в свете грядущих поисков виноватого. Да и потом, зачем тогда присылать дело именно мне? На свете полно следователей, которые с полувзгляда хватают начальственную мысль, не надо даже трудиться вслух произносить свои пожелания. Кому угодно дай это дело, и все будет так, как хотят сильные мира сего. Кроме того, есть еще вариант: если уж потом понадобится найти виноватого, поручите расследование нерадивому следопыту, он дело задвинет в пыльный угол без всяких указаний… Хотя нет, нерадивому такое дело не поручат. Если боссам придется отчитываться, они будут ссылаться на то, что дело поручено опытнейшему специалисту, работнику с большим стажем, но и тот ничего поделать не смог. Но чтобы составить план расследования, надо было хотя бы прочитать дело. Навалять этот документ просто из головы совесть не дозволяла, несмотря на то, что Горчаков настойчиво советовал поступить именно так.
— Ты ведь, Машка, больная, — по-отечески учил он меня жизни в кафе, куда мы все-таки спустились перекусить, — начнешь дело читать, наковыряешь блох всяких, то не так, это не этак, не дай Бог, переделывать станешь, увлечешься; потом тебя за уши от этого дерьма не оттащишь. Удумаешь депутатов каких-нибудь допрашивать с пристрастием, в бизнесе этого Нагорного копаться, так тебе не только выговор влепят за излишнее усердие, но еще и грохнут, тьфу-тьфу!
— Да ладно, — вяло возражала я. — Сто лет еще этот Нагорный не нужен. Я такое про него слышала, что если его закопали в болотах Ленобласти, воздух только чище стал. Просто вдруг я напишу в плане, что надо сделать то, что на самом деле уже сделано…
