Александр Золотько - Игра втемную
– А разве все, кто в вагоне, – не ваши люди?
– Ты всегда со своими подковырками, Саша, а я ведь серьезно. Думаешь, у меня нет врагов?
– Обижаете, Давид Абрамович. Что-что, а это я знаю. Мне, если помните, от них тоже немного досталось. – Я совершенно сознательно напомнил Давиду Абрамовичу историю, когда после его информации в нашем еженедельнике на меня чуть не подали в суд. Надо отдать должное, когда запахло жареным, и адвокат врага связалась со мной по телефону, чтобы назначить встречу в суде, Давид Абрамович предоставил письменные показания, заверенные нотариусом. После чего потенциальный истец должен был либо подать в суд на Давида Абрамовича, либо заткнуться. Истец почему-то выбрал второе.
– У тебя плохое настроение? – насторожился Давид Абрамович.
– Можно сказать и так… – я почувствовал, что сейчас ляпну что-нибудь не то, но удержаться не смог. – У меня есть к вам просьба.
– Я слушаю.
И сразу же вернулось ощущение нереальности происходящего. Невозможно, чтобы я сказал это, чтобы у меня возникла необходимость в подобной услуге, чтобы я просил об услуге такого человека. И одновременно пришла уверенность в правильности моего поступка. Я нуждался хотя бы в элементарной безопасности или хоть в какой-нибудь защите.
– Со мной случилось несколько странных происшествий. Я не смогу вам всего этого подробно объяснить, – я помолчал, и Давид Абрамович не стал меня ни подгонять, ни перебивать. Он просто молча сидел рядом, глядя под ноги.
– Если уйти от подробностей и деталей, то ситуация выглядит так: у меня появилась мания преследования, ощущение, что меня просто могут убить. – Я посмотрел на Давида Абрамовича, но он никак не отреагировал. И я продолжал.
– Я не знаю, как именно готовятся убийства. Надеюсь, не очень много в нашем городе людей, готовых их осуществлять. И еще меньше тех людей, кто дает разрешение на такие дела. Мне хотелось бы вовремя знать, если вдруг такой запрос поступит на мое имя.
– Не очень понимаю, почему ты обратился именно ко мне… – увидев выражение моего лица, Давид Абрамович осекся и замолчал. Потом вдруг вскочил:
– Чуть не проехал мимо, совсем мы заболтались с тобой, – он протянул мне руку и, чуть наклонившись, тихо сказал:
– Я тебя когда-то здорово подвел. Я это помню. – И вместе с толпой вышел из вагона, а я остался с надеждой, что не совершил очередной глупости. Хотя, хуже чем есть, уже не будет. Вот если бы в пакетиках оказалась действительно наркота… Или, если бы там все-таки был сахар, его обнаружил бы любознательный таможенник. Трудно точно представить всю процедуру, но меня бы наверняка арестовали и препроводили в совершенно официальное и достаточно изолированное место. Там бы меня допрашивали, жизнерадостно посмеиваясь над оправданиями. «Простите, господа начальники!» – сказал бы я, а мне сказали бы: «Тамбовский волк тебе господин!» Й держали бы там, пока не прибыли бы результаты исследования порошка. Часов в семь меня бы задержали, прошли бы все формальности, минул бы весь день. К вечеру, в лучшем случае, пакетики попали бы в лабораторию, а работа над ними была бы отложена до следующего дня. То есть, до сегодняшнего. А сегодня как раз седьмое марта, и девочки из лаборатории предпочитают лить не реактивы в пробирки, а шампанское в бокалы. Плюс – короткий день, предпраздничный. То есть, можно на законном основании уйти часа в два. Исследования порошка откладываются до послезавтра, до четверга. К вечеру четверга анализы были бы проведены и оформлены.
В пятницу при нормальном течении жизни результаты поступили бы на стол следователя к обеду, или после обеда. И он, если бы я был у него единственным подследственным, вызвал бы меня пред свои ясны очи только на следующий день. А это уже суббота. Следом – воскресенье. Я сижу до понедельника, в лучшем случае. Целую неделю отсидки мог обеспечить мне неизвестный доброжелатель во вшивых клоповниках, да еще нервотрепка и необходимость объяснений. Плюс возможные осложнения из-за международных отношений. И никто не станет слушать нытья газетчика о подставке. И мне не останется ничего, как плюнуть на все и представить произошедшее как не совсем удачный журналистский эксперимент. Взгляд, так сказать, изнутри.
Если следовать моему же принципу и оставаться логичным в рамках предложенной версии, то все это напоминает очень серьезное предупреждение. Кто-то меня предупредил. Кто-то, кто не хочет моего полного устранения, моего полного уничтожения. Он хочет, чтобы я пока перестал дергаться. Пока. Это «пока» меня так передернуло, что я, наконец, вышел из состояния прострации и заметил, что проехал до конечной и сижу в пустом вагоне.
Перебираясь на другую линию до рынка, петляя между пешеходами, в вагоне метро и на эскалаторе я взвешивал мысль, пришедшую мне в голову. Кто-то хочет, чтобы я пока замолчал. Значит, наступит момент, когда он захочет со мной поговорить или сделает это через кого-нибудь. Любит он меня или ненавидит, но не хочет полностью вырубать. Он что-то еще имеет ко мне, так что здесь я напрасно сунулся к Давиду Абрамовичу с просьбой. С другой стороны… Этого я даже обдумывать не стал, просто отправился за покупками.
7 марта 1995 года, вторник, 12-30, Москва.
– Вы обратили внимание, Александр Павлович, что мы с вами стали встречаться гораздо чаще? И встречи эти в последнее время лишены былой конструктивности. Большей частью мы предаемся размышлениям о причинах больших и малых проколов. В Боснии Скат ведет себя, как слон в посудной лавке, и мы ничего не можем поделать. В Чечне мы чуть не попали впросак с Крезом. Теперь мы взяли под наблюдение журналиста и даже в этом случае не можем его толком обработать. Такое впечатление, что над нами тяготеет проклятие.
Александр Павлович слушал эту тираду Монстра не перебивая. Если все проколы на территории Москвы допустили его люди, то операцию в поезде обеспечивал лично Монстр по своим каналам и тоже с нулевым результатом. Радоваться по этому поводу особенно не приходилось, но равновесия в отношениях с Монстром это все-таки добавляло. «По крайней мере, сегодня не придется выслушивать его саркастических замечаний», – подумал Александр Павлович.
– Радует хотя бы то, что вещи Хохла мы проверить смогли и никаких бумаг там не оказалось. Правда, и ссадить его с поезда тоже не получилось. Загадочная личность этот наш корреспондент! Но работу с ним мы прекращать не будем, – Монстр откинулся в кресле.
Александр Павлович был удивлен. Монстр вел себя столь необычно, что это внушало сильное беспокойство. Он чего-то недоговаривал. И эта скрываемая информация очень интересовала Александра Павловича. Слишком многое было поставлено на операцию «Шок» и слишком много узлов завязалось вокруг нее.
Александр Павлович решил уходить, но Монстр всем своим видом демонстрировал нежелание прерывать разговор. Даже молчащий, он требовал к себе внимания. Тягостная пауза затянулась. Наконец, Монстр задумчиво постучал ребром ладони о край стола:
– Мы с вами очень давно знакомы и можем друг другу доверять.
«С первым согласен полностью, а вот со вторым – такой глупости я не совершу никогда!» – подумал Александр Павлович, но вслух возражать не стал.
– Скажите мне, Александр Павлович, как вы оцениваете шансы на успех «Шока»? Вам никогда не приходило в голову, что мы взялись за неблагодарную и почти не выполнимую задачу? Мы решились сделать такой пустяк, как навести порядок в хлеву, именуемом Россией. Вернуть ей былое могущество и звание Великой державы. А разве это кому-нибудь нужно? С каким восторгом вся эта братия топтала славу и продавала интересы России! Миллионы проголосовали за ее уничтожение. Миллионы! И вот теперь мы должны заставить эти же миллионы проголосовать за сильную власть. Но даже если это и произойдет, даже если толпа потребует ежовых рукавиц и крепкой узды – кто выгадает от этого? Аналитики утверждают, что выборы в Госдуму выиграют коммунисты. Что это даст нам всем? Вам никогда не приходило это в голову?
Естественно, в голову Александру Павловичу это приходило. Он ясно представлял себе ближайшие последствия «Шока», но никогда не пытался проанализировать дальнейшие последствия. Если даже им удастся сдвинуть этот камень с места, то не исключено, что этот же камень их и раздавит. Уже давно Александра Павловича мучило ощущение собственной зависимости. Он повиновался некой силе, не понимая ни целей, ни последствий происходящего. Иногда у него даже возникало желание заняться тщательным изучением этой проблемы и выяснить, кого конкретно представляет Монстр, но всякий раз срабатывало чувство самосохранения. Монстр подобного любопытства не простил бы никогда. Он регулярно проверял лояльность всех своих сотрудников и союзников. А какие цели он преследовал на самом деле – не знал никто.
– Но, впрочем, все это не более чем риторические вопросы. И мы уже не в том возрасте, чтобы вдаваться в лирику. Давайте о деле. Нашим Хохлом можете не заниматься – им займутся другие. Тем более, что для этого намечается удобный повод. Обратите внимание на деятельность Виктора Николаевича в Боснии, хотя и там, я думаю, скоро будет восстановлен статус кво. Самое главное сейчас – это работа в Чечне. Все наши отвлекающие маневры стоили нам слишком дорого, чтобы проводить новые. Почистите Чечню самым безжалостным образом. Пусть борцы за независимость готовят свою операцию без малейшей помехи. Подстегивайте Виктора Николаевича с переброской всех сил на поиски в Боснию, но помните, информацию о Втором близнеце мы должны получить первыми. И первыми успеть принять меры. Вам все понятно?
