Фридрих Незнанский - Пуля для следователя
Селихов подавленно молчал.
— Да вы не стесняйтесь, Виктор Николаевич, выкладывайте все как на духу. — Турецкий встал и походил по кабинету, три шага в одну сторону, три — в другую. — Сами прекрасно понимаете, тот же Гордиенко выгораживать вас не станет. Будет несоответствие в ваших показаниях — устроим очную ставку. Есть такая неприятная процедура. Да в той же злополучной сауне были и другие свидетели. Ведь камера не робот, она не снимает сама по себе, ею управляют живые люди. Я уж не говорю о таком важном свидетеле, как сама Земцова. Ей-то совсем скрывать нечего.
— Это произошло через два месяца после моего вступления в должность, — выдавил Селихов. — К тому времени я слегка освоился в городе, и мне казалось, что меня окружает нормальный коллектив людей, с которыми можно не только работать, но и приятно проводить свободное время. У меня в жизни не так уж много праздников. Это еще с юности. Как праздник, обязательно провожу его в одиночестве. Вокруг собираются компании, веселятся. И у меня есть знакомые ровесники, но почему-то меня крайне редко куда-нибудь приглашали. А мне хотелось бывать в обществе. И если на Новый год я мог обмануть себя, сказать, что это семейный праздник и его нужно проводить дома, то Восьмое марта, Первое мая, Седьмое ноября я просто до слез переживал из-за своего одиночества. Даже в студенческие, казалось бы, лучшие годы, веселья мне не хватало. Потом я женился. Жена по натуре замкнутый человек, опять же в компаниях мы с ней оказывались редко. Короче говоря, когда мэр и начальник УВД по-свойски пригласили меня расслабиться на даче в Акуловке, я, ничего не подозревая, согласился с ребяческой радостью. Там собралось много народу, все шутили, от души веселились. На меня это произвело большое впечатление, было что вспомнить. Хотелось побывать там еще. Я понял, что Владимирцев и Гордиенко в Акуловке свои люди, приезжают туда регулярно. Мне же напрашиваться было неудобно, все-таки я солидное должностное лицо. Думал, если же пригласят, то ломаться не стану. А они словно испытывали мое терпение — пригласили в Акуловку второй раз только через месяц.
— Кто пригласил? — поинтересовался Турецкий.
— Мэр позвонил, Евгений Афанасьевич. Там снова было прекрасное застолье, непринужденное веселье, красивые женщины, причем не те, которых я видел в прошлый раз. Одна из них, Татьяна, мне особенно понравилась, и она отнеслась ко мне благосклонно. Я, рисуясь перед ней своей удалью, выпил лишнего, вдобавок меня опьянила ее доступность, поэтому я забыл обо всем на свете. Как говорится, потерял контроль над собой… остальное вы, наверное, знаете.
— Нет, только догадываемся. Поэтому лучше расскажите.
— Начальник УВД прислал мне с курьером кассету. По телефону сказал с усмешкой: «Это тебе сувенир, чтобы не задирал нос. Помни, мы тут все одной крови».
— Теперь следовало ожидать, что рано или поздно они попросят вас о какой-нибудь услуге. Какая была первая просьба?
— Вот про Земцову и была, — вздохнул прокурор.
— Гордиенко звонил?
— Да, Альберт Васильевич. Честно говоря, Татьяна мне очень понравилась, я даже надеялся на продолжение романа. Но, увы, все мои поползновения она встречала в штыки. Так что наша связь ограничилась одним разом.
Александр Борисович закурил, опять походил по кабинету. Сейчас он напоминал льва, готовящегося наброситься на свою жертву.
— Просьбу о трудоустройстве знакомой женщины, да еще на хорошее место, нельзя назвать противозаконной, не правда ли? — сказал Турецкий. — Для такого пустяка не имеет смысла пускать в ход эротическую съемку. Значит, для них это почему-то было важно. Почему?
— Я не стал спрашивать. Во-первых, боялся нарваться на скандал. Во-вторых, мне это было безразлично. Ну просят убрать Земцову. Может, она сама их шантажирует? Может, хотят помочь какому-то своему человеку. Не знаю.
— Ладно, к этому мы еще вернемся. А вот о чем-то явно противозаконном, о таком, что претило вашим принципам, они просили?
Лоб Селихова покрылся испариной.
— Просили, чтобы я отобрал у Поливанова два дела, которые он вел. Про убийство троих предпринимателей и про фальшивые доллары.
— Прямо-таки с этого начали? — недоверчиво посмотрел на допрашиваемого Александр Борисович и, не дождавшись ответа, сказал: — Хорошо, положим, что так. Попросили — значит чего-то боялись. А откуда они узнали, что Юрий Поливанов почти довел дело до конца?
— Ну я им рассказывал, — произнес после паузы прокурор и добавил: — Немножко.
— На этот раз вы знали, какие причины заставляли Гордиенко просить об отстранении успешно работающего следователя?
— В общих чертах. Он сказал, что там случайно оказались замешаны его знакомые, достойные люди, которые могут невинно пострадать.
— И вы поверили?! — вырвалось у Светланы.
— А что мне еще оставалось делать!
— Да есть много вариантов, как себя вести в подобной ситуации. Вы выбрали такой — не идти на обострение отношений с шантажистами. Выполнять их приказания, лишь бы оставили в покое. И все же есть основания полагать, что это была не первая их просьба.
Прокурор насторожился, а Турецкий иезуитски медленно достал и стал закуривать сигарету.
— Если вы помните, Виктор Николаевич, в свое время я спрашивал вас про отсутствующие в отобранных у Поливанова делах документы, — в частности, меня интересовал договор купли-продажи контрольного пакета акций зеленодольского металлургического, который якобы приобрел некий Балясников. Тогда вы сослались на неряшливость Поливанова, его неумение содержать бумаги в порядке. Теперь, Виктор Николаевич, я могу совершенно официально заявить вам, что этот договор, за который якобы проголосовало общее собрание акционеров, Юрий Павлович вам передавал. — Заметив, что прокурор хочет что-то сказать, Турецкий попросил жестом не перебивать его. — Договор был передан вам, есть совершенно точные подтверждения. Так что если кто и мог потерять его, то только вы, а уж никак не Поливанов. Благо Юрий Павлович понял, с кем имеет дело. Поэтому сохранились нотариально заверенные копии с этого и других документов… Вы желаете что-то спросить. Наверное, хотите узнать, откуда у нас появились эти материалы? Узнаете на суде.
— Меня сейчас арестуют?
— Нет! — жестко отрезал Турецкий. — Дадите подписку о невыезде. И боже вас упаси пересказывать кому-либо содержание нашего разговора.
Глава 4 У царя Траяна ослиные уши
Старшину милицейского СОБРа Артюхина хоронили с воинскими почестями. Стоял безветренный, морозный день. После салюта оружейные дымки подолгу неподвижно висели в воздухе. На похороны явился весь свободный от дежурства личный состав. На поминки же из коллег остались только капитан Росляков и майор Шаповалов. Не такие уж близкие они были погибшему Вячеславу люди, пошли же, чтобы уважить его родственников. А то все начальство сразу разъехалось, все собровцы сейчас находятся в командировке в Чечне. Неудобно получится — служил человек в милиции, а милиционеров на поминках нет.
Народу в двухкомнатной квартире набилось битком. Тесно, душно. Через час начали расходиться. И Росляков, и Шаповалов, сказав по поминальному тосту, тоже собрались уходить. Вдова Артюхина, Елена, вышла в коридор проводить сослуживцев мужа. Они сказали, чтобы в случае любой надобности обращалась к ним за помощью, оставили свои координаты. Узнав, что Росляков работает в дежурной части, Елена сказала:
— А ведь это я вам тогда звонила и сообщила про убийство следователя. Будто случайно его увидела.
Они не сразу поняли, что речь идет о Юрии Поливанове. Тогда Елена рассказала, в каком угнетенном состоянии Вячеслав вернулся в тот вечер домой и заставил ее пойти позвонить из телефона-автомата в милицию.
На следующее утро у Шаповалова прихватило сердце, хотя раньше никогда не болело. Жена Николая Михайловича хотя и не медик по образованию и ничем никогда не болела, однако очень увлекалась всякими лекарствами и знала, что в каких случаях нужно принимать. Оставила мужа дома и, строго-настрого приказав никуда не выходить, побежала на работу, откуда звонила каждый час и справлялась о самочувствии.
Николай Михайлович лежал и вспоминал Артюхина. Есть все-таки люди — не винтики. Выполнял парень приказы командования как положено, а внутри все бурлило от негодования. Вот и сгорел. Шаповалову ли его не понять. Многое знает из тех непотребств, которые творятся у них в милиции, а молчит. Правда, от этого уже совсем невмоготу, того и жди, сорвешься. Сейчас он самому себе напоминает того сказочного мальчика, который владел монаршим секретом и кричал ночью в яму: «У царя Траяна ослиные уши». Человеку необходимо выговориться, излить душу, иначе она засохнет, погибнет. Если бы Шаповалов мог рассказать все, что ему известно о закулисных махинациях милиции, земля бы перевернулась.
