Энн Перри - Палач из Гайд-парка
– Это ужасно, – сказала она и несколько раз гневно покачала головой. – Зачем вы мне все это рассказываете – такие чудовищные вещи?
– Я бы с радостью умолчал об этом, миссис Арледж, – прочувствованно сказал Томас. – Если бы от меня зависело, чтобы его тайна умерла вместе с ним, я обязательно бы так и поступил. Но мне необходимо было задать вам очень много вопросов, и по их характеру вы все равно догадались бы, что тут кроется нечто. – Он открыто взглянул на нее в надежде, что она ему верит. – И вы жили бы, обуреваемая страхами и ужасом, пока, возможно, не прочли обо всем этом в газетах.
Миссис Арледж беспомощно глядела на него, и на ее лице по-прежнему были написаны нежелание верить и стремление все отрицать.
– Какие вопросы? – спросила она наконец. Голос у нее был сдавленный, словно что-то мешало ей говорить, но наконец она, по-видимому, снова обрела возможность судить разумно и здраво, несмотря на весь ужас того, что случилось, на эту новую, прежде незнакомую боль.
– Например, были у вашего мужа еще какие-нибудь близкие друзья? – мягко спросил он. – Может быть, вы покажете мне подарки, которые он получил не от вас, или, возможно, вы знаете, кто их подарил… Не припомните ли случая, когда в последние три-четыре недели он был чем-нибудь сильно огорчен? Вы могли бы предположить, что он с кем-то поссорился или переживает очень трудную и тревожную в эмоциональном отношении ситуацию?
– Вы имеете в виду… вы хотите сказать, не поссорился ли он с этим человеком… еще из-за кого-нибудь? – Она быстро уловила суть вопроса и то, что он подразумевал.
– Да, это возможно, миссис Арледж.
Далси сильно побледнела.
– Да-да, полагаю, что так. И когда я оглядываюсь назад, все наполняется новым ужасным смыслом. – Она закрыла лицо руками и сидела, не шелохнувшись. Томас видел, как поднимаются и опадают ее плечи, как она тяжело дышит, пытаясь овладеть собой.
Питт встал и подошел к шкафу, взглянуть, нет ли там графина с шерри или мадерой. Он сразу увидел графин и снова подошел к ней со стаканом в руке. Подождал, пока миссис Арледж не взглянула на него.
– Спасибо, – тихо сказала она, принимая стакан дрожащими руками. – Вы очень добры и внимательны, суперинтендант. Мне очень жаль, что я так плохо собой владею. Я получила такой удар, какой мне и пригрезиться не мог в самых бредовых снах. И потребуется немало времени, чтобы поверить во все это. – Она взглянула на стакан в руках и отпила немного шерри. – А я, очевидно, должна этому верить?
– Боюсь, что так, миссис Арледж. Но ведь это не отменяет всего того хорошего, что в нем было, его щедрость, его любовь и почтительное отношение к прекрасному, его юмор…
– Как вы смеете… – начала она, но заставила себя замолчать. – Бедный Эйдан, – и подняла глаза. – Суперинтендант, неужели это нужно подвергать широкой огласке? Неужели нельзя позволить ему покоиться с миром? Он же не виноват, что его убили. Если бы он умер ночью во сне, никто никогда не узнал бы об этой стороне его жизни.
– Хотел бы я вам обещать, что никто ничего не узнает, – откровенно ответил Питт. – Но если тот человек замешан в смерти мистера Арледжа, тогда все будет известно сразу же, как его арестуют. И уж конечно, во время суда все выйдет наружу.
У Далси был такой вид, словно сообщение поразило ее как громом. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла сосредоточиться и задать следующий вопрос, а он беспомощно стоял рядом, от всей души желая хоть как-нибудь облегчить ее бремя.
– Вы верите, что этот… этот человек убил Эйдана, суперинтендант? – спросила она наконец, и голос ее выдавал то неимоверное усилие, с которым вдова держала себя в руках.
– Не знаю, – искренне ответил Томас. – Я склонен думать, что это не он. Нет никаких доказательств, что именно он убийца, но очень вероятно, что убийство Арледжа как-то связано с их дружбой.
Она нахмурилась, стараясь понять что-то непонятное и неуловимое.
– Не понимаю. Какое к этому отношение имел капитан Уинтроп? Или тот, другой – кондуктор омнибуса?
– Не знаю, – признался Питт. – Наверное, тут есть кто-то еще, чье имя нам пока неизвестно.
Миссис Арледж отвернулась и взглянула через окно в сад, залитый солнечным светом.
– Как это все отвратительно. Боюсь, я не в состоянии всего этого понять. – Она невольно содрогнулась. – Однако я, разумеется, окажу вам всю возможную помощь. Сейчас я думаю, что не знала Эйдана так хорошо, как воображала… Но вам только достаточно пожелать узнать все, что мне известно, и я расскажу.
– Благодарю. Я ценю вашу искренность, мэм, и ваше мужество.
Она взглянула на него со слабой улыбкой.
– Спрашивайте, суперинтендант, все, о чем вы хотите знать.
Томас провел у нее еще три часа, деликатно, но подробно расспрашивая о жизни Арледжа, задавал все вопросы, какие только мог придумать. Он опять осмотрел все принадлежавшие покойному вещи и взял с собой несколько мелочей личного обихода, которые она ему не дарила и которые, насколько ей было известно, он купил себе сам.
Вдова показала Питту все, о чем он просил, и ответила на все его вопросы с безыскусной искренностью, словно была слишком потрясена страшным открытием, чтобы оставить при себе даже те воспоминания, которые обычно бывают самыми дорогими и личными.
– Мы были женаты двадцать лет, – сказала она, задумчиво глядя на старую театральную программку. – Не знала, что он ее берег. Это был первый концерт, на который он меня пригласил. Я только что приехала из сельской местности, где выросла, и была очень наивна и необразованна. – Она все вертела в руках пожелтевшую от времени программку. – Вы бы тогда приняли меня за простушку, суперинтендант.
– Сомневаюсь, мэм, – с улыбкой ответил Томас, – я ведь тоже вырос в деревне.
Она быстро взглянула на него, и лицо ее впервые за все время потеплело.
– Неужели? Где? О, извините, это…
– Нет-нет. В Хертфордшире. В большом поместье. Мой отец был егерем. – Зачем он об этом рассказывает? Томас никогда и нигде об этом не упоминал; эта часть его прошлого вызывала болезненные воспоминания о потере, которая все еще язвила сердце; о несправедливости, которая никогда не могла быть позабыта.
– Да? – Ее ясные темно-голубые глаза смотрели на него с интересом, в котором не было ни тени неудовольствия. – Ну, значит, вы тоже любите землю, вы понимаете ее красоту, а иногда и то, что она бывает жестока? Ну, конечно, понимаете. – Она отвернулась и снова стала смотреть в окно, на крыши домов и небо. – Там кажется все настолько… чище… не правда ли? И честнее?
Питт подумал, что́ она должна сейчас чувствовать, какой гнев и смятение – при мысли о всех тех годах, которые она провела в замужестве, – и все было напрасно, они были полны предательством по отношению к ней, и даже лучшие ее воспоминания теперь напитались горечью. Далси оправилась бы от его смерти, эта чистая рана затянулась бы со временем; но рана от того, что он ее обманывал, останется навсегда. Арледж лишил ее не только будущего, но и прошлого. Вся ее сознательная жизнь, эти двадцать лет обратились в постыдное ничто.
– Да, – сказал Томас с глубоким чувством. – Гораздо честнее. Быстрое убийство одного животного другим есть необходимость природы и не может никого обесславить.
Она взглянула на него удивленно и даже с восхищением.
– Вы замечательный человек, суперинтендант. И я глубоко благодарна судьбе, что этим… ужасным делом занимаетесь именно вы. Я бы никогда не подумала, что кому-то удастся облегчить мне мою ношу, но вам это удалось.
Питт не знал, что и отвечать. Все слова казались невыразительными и плоскими, так что он молча улыбнулся и взял в руки другой клочок бумаги. Это было приглашение на охотничий бал. Медленно роясь в памяти, Далси припомнила, когда и как это было…
Томас ушел уже вечером, чувствуя сильную усталость и глубочайшую грусть. На основании того, что он узнал, в расследовании появлялись многочисленные обстоятельства, достаточно сложные и запутанные. Замешан мог быть Оукли Уинтроп. Барт Митчелл. Да кто угодно.
Питт приехал на Боу-стрит и увидел, что Телман ждет его на лестничной площадке у кабинета. Длинное умное лицо инспектора было сердито и озабоченно. Очевидно, он ждал уже давно.
– Что нашли? – спросил Питт, взойдя на лестницу.
– Да ни черта, – ответил Телман, идя за ним по небольшой лестничной площадке к двери кабинета, а затем и внутрь, не ожидая приглашения. – Ничего! Он и Арледж были любовниками, это очевидно, но хотя и это уже преступление, мы не смогли бы начать преследование по закону, не застав их за совершением оного. Исключение составил бы случай жалобы одного из них. Но Арледж мертв, и никакой жалобы последовать не может.
– Но Арледж не там был убит?
– Нет.
– Вы уверены?
– Разве только он сам не положил голову на край ванны и Карвел спустил ее потом в водосток, – язвительно ответил Телман. – Да, он там часто бывал, практически наполовину жил у него в доме, и я бы этому не удивился, но он был убит не там.
