Роберт Пайк - Пуля cтавит точку
— Тебе они нигде не попадались?
Крамер появился в дверях, пытаясь намылить щеки куском хозяйственного мыла в тщетной надежде хоть как-то побриться. Штаны перебросил через плечо.
— Какого они цвета?
— Розового, — вдова наспех набросила свой рабочий халат — она уже явно не успеет переодеться в раздевалке универмага Вулворта.
— Розового, — повторил Крамер. — Но такого цвета чулок не бывает.
— Что бы ты понимал… В нашем отделе мы все их носим, прилавки такие высокие, что покупателям ничего не видно.
И тут его осенило. Он так рванулся в комнату, что штаны и мыло полетели на пол. Вдова сердито заворчала на него.
— Иди сюда, — крикнул Крамер. — Да расстегни эти чертовы пуговицы!
— Не трогай меня, у тебя руки мокрые! — запротестовала она. — Ты с ума сошел, Тромпи!
— Расстегни!
Выглядела она настолько оторопевшей, что ему стало её даже жалко, но догадка была слишком важна, чтобы тратить слова. Крамер сосредоточенно уставился на белье, появившееся из-под разошедшихся пол халата. Открытый бюстгальтер был ярко-красным, отделанным черным блестящим кружевом, с вышитыми цветочками. Пояс для чулок — телесного цвета с нарядным карминным рисунком. Приспушенные на бедра трусики — ядовито-зеленого цвета, с вышитыми на известном месте желтыми розами.
Вдова Фурье стояла тихо, словно ожидая, что он коснется самого сладкого местечка.
— Закройся, — буркнул Крамер и даже улыбнулся. — Мне нужно было только взглянуть.
— Ах, так!?
Она снова начала одеваться. Надувшись, готова была рассердиться.
— Думаю, по пути нам надо поговорить.
— Ты мне сейчас скажи: почему ты все это носишь? Это для меня очень важно. Теперь её терпение лопнуло.
— Ты что это имеешь в виду?
— Почему все такое крикливое? Почему не обычного белого цвета, как на всех витринах?
— Не знаю. Может быть, потому, что весь день приходится носить униформу…
— Продолжай, — Крамер подал ей чулки, оказавшиеся на полу у неё под ногами.
— О, спасибо. Ну, просто все продавщицы у Вулворта должны быть одеты одинаково, а это так ужасно… И цвет — серобуромалиновый…
— Да?
— И если женщина носит пестрое белье, такое, какое ей нравится, тогда — хоть этого никто и не видит — она хоть чувствует себя сама собой.
Его это явно поставило в тупик.
Чулок на левой ноге перекрутился. Опираясь на локоть Крамера, она поправляла его и одновременно ковыляла к постели, чтобы сесть.
— А что бы ты сказала о двадцатилетней девушке, которая сама себе хозяйка, может позволить себе все, что угодно, но носит серобуромалиновые туалеты, а под ними белье самых невероятных расцветок?
— Сказала бы, что нечто её вынуждало.
— Вынуждало?
— Конечно. Какая же женщина добровольно захочет испортить о себе впечатление?
— Ты права.
И поскольку ей польстило, с каким вниманием он следит за её словами, она добавила:
— Я лично утверждаю, и говорила это начальству не раз, что немного цвета никогда не повредит.
Но мисс Ле Руке явно опасалась, что ей это могло повредить. И сильно. А какова она была в действительности, нужно было ещё подумать. Но не теперь.
— Побреюсь на службе, — Крамер кинулся торопливо одеваться. Готов он был раньше, чем вдова нашла свой второй туфель. Он выгреб его из-под кровати и надел ей на ногу.
— Так, Золушка, внизу тебя ждет карета… По дороге к лифту она заметила, что он довольно смеется.
— Ты чудовище, Тромпи Крамер, — заявила вдова. — Но все равно приезжай поскорее, ладно? Дети тебя обожают.
— Ах, бедные малышки, — засмеялся он и кивнул.
То, как взглянула на него миссис Перкинс, открывая дверь, Крамеру не понравилось. К тому же он ощущал на лице засохшую мыльную пену, шуршавшую по щетине.
— Бедный Боб так и не ложился, — укоризненно упрекнула она. — Я понятия не имела, чем все это кончится.
— Мне очень жаль, но я постараюсь, чтобы ему компенсировали…
— Не в этом дело. Но его здоровье… Ведь у него астма.
Это могло быть правдой. Отсюда столько книг по Йоге.
— Мне очень жаль, — повторил Крамер. — Но только он мог сделать эту работу.
— В самом деле?
— Да, ваш Боб — ловкий парень, — заверил он, направляясь внутрь и уже шагал по коридору к мастерской.
— Лейтенант…
— Да?
— Вы завтракали?
— Ну…
— Бедняжка, вы ведь тоже — глаз не сомкнули… я принесу вам яйцо и поджарю гренки.
Чувство вины не было излюбленным ощущением Крамера. Так что он был не в духе, открыв дверь мастерской и найдя там Боба, растянувшегося на полу с закрытыми глазами. Но тот тут же оказался на ногах.
— Для вас все готово, лейтенант, — весело доложил он. — Извините, я не в форме.
— Не нужно извинений. Есть что-нибудь?
— Очень и очень странное. В чем дело, я так и не сообразил. Подождите, сейчас покажу. Как видите, сожженные места я заменил чистой лентой, причем точно такой же длины. Теперь её можно прослушать, хотя и есть места без звука.
— Ясно.
— Тогда включаю.
После долгой паузы из динамиков полились звуки. Игра на фортепьяно. Несколько тактов. Пауза. Снова музыка. Пауза. Мелодия изменилась, но оставалась такой же простой, словно для начинающего. И тишина.
Эти бесконечные паузы действовали Крамеру на нервы.
— И сколько там ещё такого?
— Все в том же духе до самого конца.
— И что это значит?
— Лента звучит ровно час.
— Черт, что это за прожженый тип?
— А вам ничего не приходит в голову?
— Да не могу сосредоточиться, все из-за этих провалов. Ч-черт!
— Я тоже не мог — и потому записал другую ленту, где все пропущенные места удалил и состыковал то, что осталось. Правда, все равно уши вянут, но хоть слушать легче!
Лента была под рукой, Боб запустил её. Крамер выдержал минуты полторы и был сыт по горло.
— Достаточно, благодарю вас, Боб.
— Полагаю, вам нужно послушать ещё немного, лейтенант.
— Ну нет, все, что нужно, я уже слышал. Тут две дорожки?
— Да, на второй — несколько рождественских песенок и бесконечные "Зеленые манжеты"…
— Значит, все ясно? Мисс Ле Руке была учительницей музыки, а те часто пользуются магнитофоном, чтобы ученики контролировали сами себя. На этом крошечном куске было пять ошибок.
— И ритм все время тот же самый, на любой мелодии. Типичное любительское трам-там, трам-там…
— Вот именно.
— А теперь давайте послушаем вот это, лейтенант — вот эту часть.
— Зачем?
— Я тоже не знал, пока не прослушал. Крамер сам нажал кнопку.
— Так? — Т-с-с, как раз здесь.
Музыка вдруг смолкла. Пауза. Долгая пауза, звучащая точно так же, как на сожженных кусках ленты. И потом снова — с того же места партитуры.
— Вот так-то, — Боб довольно усмехнулся. — Эта пауза была записана. Крамер нахмурился.
— Ну и что? Слышал же неверную ноту — вот и начали снова. Именно так это и выглядит на уроке музыки.
— Тогда почему не слышны голоса? Во время паузы преподаватель бы что-нибудь сказал? Не мог же ученик так долго поправлять пальцы?
Это была правда. И в глубине души Крамера что-то зашевелилось, только он никак не мог вспомнить, что.
Услышав стук в дверь, Боб вскочил, чтобы впустить миссис Перкинс, принесшую поднос с завтраком. Яйцо было прикрыто крохотной шерстяной шапочкой.
— Премного благодарен, — Крамер поставил поднос на колени, — вы очень любезны.
— Значит, мой Боб вам помог?
— Я думаю, — ответил Крамер с полным ртом.
— Не слишком, моя дорогая, но зато задал ему задачу, к которой сам не знаю как подступиться.
Крамер налегал на гренки, и миссис Перкинс уставилась на него, потрясенная: похоже это было не на еду, а на заправку какого-то робота запасами энергии. Большая чашка черного кофе убивала как ликерная рюмка.
— Шутки в сторону, — Боб попытался отвлечь её внимание, — это вам хоть как-нибудь поможет?
Крамер вытер губы предусмотрительно предложенной ему салфеткой и встал.
— Разумеется да, и я вам очень обязан. У меня не было времени все как следует обдумать, но уверен, это нам поможет. В десять я встречусь с шефом и решу вопрос вашего гонорара.
— Да уже почти десять, — заметила миссис Перкинс.
— Господи, — воскликнул Крамер, — мне пора бежать.
* * *Полковник Дю Плесси стоял у окна, когда Крамер без стука влетел в комнату.
— Добрый день, лейтенант, — сказал полковник, не оборачиваясь. — Я жду от вас полного отчета. Надеюсь, он у вас уже написан?
— Да плевать мне на него, меня интересует не то, что написано, а то, что напечатано!
Полковник Дю Плесси перешел к своему креслу под большим портретом президента республики. Сложив руки на круглом брюшке, осуждающе взглянул на Крамера.
