Джерри Остер - Клуб смерти

— Я тут прочитала книгу, с месяц назад, которая напомнила мне о Чарльзе. Я о нем думала каждый день целую неделю или даже больше. А потом пришла посылка с пленками.

— «Муж Дон»? — угадал Ньюмен.

— Как вы сказали?

— Книга называлась…

— Я слышала, что вы сказали. Однако каким образом вы догадались, что я говорю именно об этой книге?

— Милнер ее читал. И рассказал мне. Она напомнила ему об Айвсе.

— Милнер читал «Муж Дон»?

— Угу.

— Дейв Милнер?

Теперь засмеялся Ньюмен:

— Да. Плутишка Дейв Милнер.

Кейт тоже рассмеялась:

— Точно. Плутишка Дейв Милнер. Плутишка Дейв читал «Муж Дон». Не знаю, что мне делать — плакать или смеяться?

— Смейтесь, — посоветовал Ньюмен.

— Когда я позвонила Милнеру, хотела рассказать ему о кассетах, то он притворился, что не знает моего адреса. А сам хорошо знал. Правильно? Это он мне все звонил и давал отбой, потому что ждал моей же просьбы о помощи.

— Звучит немного замысловато, но правдоподобно, — прокомментировал Ньюмен.

— Я не успела переговорить с Фрэнсис Мак-Алистер, — продолжала Кейт, — из-за всех этих перетасовок. Но, по-моему, она догадывается, что мне известно содержание записей ее разговоров с Чарльзом. Ее… болезнь.

— Будет следствие и суд присяжных. Она собирается дать показания.

— Храбрая женщина.

— Да, точно.

— Меня вызовут?

— Вероятно. Придется уточнить кое-какие факты.

— Я должна буду рассказать о кассетах.

— Вас приведут к присяге.

— Больше всего меня беспокоит запись, которую Чарльз сделал без ее ведома. Тогда он сообщил, что знает о ее болезни.

— Я не слушал никаких записей. Естественно, кассеты ведь уничтожены.

— Никто их не слушал, так?

— Думаю, да. Только вы. Не понимаю, к чему вы клоните, мисс Нейсмит?

— У Чарльза была любовь с Мак-Алистер.

— Да. Я тоже так предполагаю.

— Она, вероятно, тоже его любила.

— Не могу сказать. Уж очень сложно все.

— Хорошо, примем как рабочую версию, что она любила. Наверное, ей не следует знать, что его журналистские рефлексы оказались настолько сильны. Он делал контрабандные записи интимных разговоров.

Ньюмен молча ждал продолжения.

— Ей не стоит об этом знать, верно?

Ньюмен подумал и сказал:

— Показания вы будете давать не перед судом присяжных.

— Как понимать ваш ответ?

— Подумайте.

— … О’кей. A-а. Ясно.

— Отлично.

— Пожалуй, я надеялась, что вы именно так скажете.

— М-м-м.

— Ну, приятно было с вами познакомиться, — она неожиданно хихикнула, — хотя «приятно» не то слово в данной ситуации. Было ужасно. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да.

— Хорошо. До свидания.

— До свидания.

— Ну-ну, лейтенант Ньюмен. Вы были очень заняты, судя по тому, что я прочел в газетах.

— Спасибо, что уделяете мне время, доктор Бернштайн.

Бернштайн сплел пальцы на колене.

— Как я ненавижу этот момент, — сообщил ему Ньюмен. — Вы сидите и выжидаете, когда я что-нибудь скажу.

— Вас это очень бесит?

— Я думаю, что мог бы сделать гораздо больше.

— То есть со свидетелями? Или с подозреваемыми?

— В том числе. В первую очередь, понимаете ли, с реальностью. Мне всегда приходится что-то говорить. Природа не терпит пустоты. Я не терплю молчания. Всегда стараюсь заполнить паузу. Мне бы молчать, заставлять говорить других. Тогда, возможно, я бы разобрался в человеческой сущности. Быстрее бы разобрался.

— Значит, рано или поздно вы начинаете понимать настоящую сущность людей?

— Да. Иногда.

Бернштайн ждал.

— Вы не чувствуете чего-то похожего на вину?

— За что? — удивился доктор.

— За Милнера.

— Пожалуйста, поконкретнее.

— Нет. Просто не хочу ничего выяснять.

— Хотите сделать виноватым меня?

— Да.

— Виноватым в том, что он обманул вас?

— Да.

— И следовательно, я обманул вас и должен ощущать из-за этого вину.

— Считается, что вы знаете толк в этих делах.

— Делах. Разве я обязан понимать, что творится в головах у людей? Что они думают?

— Да.

Бернштайн расцепил пальцы.

— Меня безумно раздражает, когда вы так сидите, — заявил Ньюмен.

— Что, слишком небрежно?

— Да.

— Как бы вы предпочли?

— Не знаю. Как получилось, что в вашем кабинете нет уютного диванчика?

— Я не мог предполагать, что творится в голове у Милнера. У меня нет дивана. Я сутулюсь на стуле. Вот три пункта, по которым я тебя подвел. Еще что-нибудь не так?

— Я хочу, чтобы меня перевели в отдел краж художественных ценностей. Скажите Клингеру, пожалуйста, что работа на улице мне не подходит.

— Если бы я так считал, то обязательно сказал бы ему.

Бернштайн снова сцепил пальцы.

— Вы говорите, что я иногда не воспринимаю то, в чем меня хотят убедить, так как скрещиваю руки на груди. Когда вы так сцепляете пальцы — это то же самое.

— Снова подвел вас.

— Подите на хрен.

Бернштайн откинулся на спинку стула.

— Вы знали о наркотиках, о девушке, о деньгах? — полувопросительно-полуутверждающе заявил Ньюмен. — Как вы могли обо всем знать и спокойно отпускать человека на работу? Есть же какой-то предел конфиденциальности?

— Если бы я знал, Джейк, то непременно сообщил бы, кому следует.

— Значит, вы такой же тупица, как и все остальные.

— Дейв Милнер был социопатом, лейтенант. Я не нарушу конфиденциальности, если скажу вам об этом. Вы не будете удивлены, я уверен. Как социопат, он имел довольно слабо развитое чувство ответственности. Не особенно задумывался над большинством своих действий и поступков, это и дало ему возможность так вести себя, нарушая закон, несмотря на то, что он поклялся его защищать. Но наиболее важный момент…

— Знаете, что я чувствую?

— Да.

— Сплошное дерьмо.

— Понятно.

— Спасибо.

— Что еще вы чувствуете?

— Хочу в художественный отдел.

— Что еще?

— Хочу домой.

— Да, дело было долгое. Наверное, вы правы — идите-ка домой, точно.

— После этого.

— Может, лучше прямо сейчас. Злость вы уже сорвали. Она, правда, никуда не денется, и мы все обсудим в следующий раз. Сейчас для вас самое лучшее — увидеть жену и надеть удобные домашние тапочки.

— Я могу почитать книжку по искусству, — добавил Ньюмен.

Бернштайн улыбнулся:

— Конечно.

— Нечасто вы улыбаетесь.

— В моей работе мало веселья.

— Но вы еще не разучились улыбаться.

— И быть злодеем?

— Это из Шекспира, верно. «Улыбаться, улыбаться и быть злодеем»?

— «Гамлет», думаю.

— Самая суть Плутишки Дейва, лучше не скажешь, а?

Бернштайн взглянул на него пристально:

— Плутишка Дейв?

— Ну, Милнер.

Бернштайн понял.

— А-а.

Солнце вынырнуло из-за тучи, и окно озарилось ослепительным светом. Ньюмен посмотрел за окно:

— По крайней мере, я позанимался физкультурой.

— Наслышан.

— Не притворяйтесь всезнайкой, док.

— Я слышал, что вы тренировались в клубе здоровья.

— Послушайте, доктор, если бы я не погнался за ним пешком, вернее, на лыжах, он мог бы остаться в живых. Вернулся бы в дом, долго удерживал бы заложников и все в таком же духе.

— Насколько я понимаю, детектив Федеричи подстрелил Милнера в то время, когда вы отвлекали того разговорами.

— Верно.

— Вы поговорили с детективом Федеричи?

— Да.

— Он мучается угрызениями совести?

— У него только что появился ребенок. Жена родила.

— И все-таки?

— Нет, без проблем.

— Он просто выполнял свой долг.

— Да.

— А вы… не справились?

— Я не справился тогда, когда не разглядел его.

— Не разглядели, что Милнер плохой, злодей, негодяй?

— Да.

— Он — блестящий обманщик, этот человек, которого вы совершенно точно обозвали Плутишкой Дейвом… Это он рассказал мне о ваших тренировках. У нас на прошлой неделе была встреча.

— Посреди всего этого тарарама?

— Это тоже часть его хитроумного плана. Делал вид, что старается поправить интеллектуальное и эмоциональное здоровье. Рассказывал о ваших тренировках с восхищением. И однажды, как бы невзначай, посоветовался, удобно ли будет сделать вам подарок.

— Сука, — зло выдохнул Ньюмен.

— Догадываюсь, что перед самым концом он заявил, что лыжи приобретены нечестным путем. Не верю, что он сказал вам правду. Я — постоянный покупатель в магазине спортивных товаров на улице Нассау. Именно я посоветовал ему купить там лыжи. Они мне потом звонили и поблагодарили за нового клиента.

Ньюмен опустил голову:

— Я чертовски запутался.

Бернштайн снова покачал ногой.

— В художественном отделе у меня будет меньше шансов попасть в дурацкое положение.