Александра Маринина - Чужая маска
– Если хозяйка ушла отдыхать, – говорил Березин, – гость начинает чувствовать себя неловко, думает, что это он ее утомил, а теперь мешает спать. Поэтому я прошу тебя, не ложись спать раньше меня. В конце концов, тебе вовсе не обязательно вскакивать каждое утро в половине седьмого, чтобы приготовить мне завтрак. Я вполне могу справиться с этим сам, а ты спи сколько хочешь. Но мне важно, чтобы вечером я мог спокойно пригласить к себе кого угодно и твердо знать, что дверь мне откроет улыбающаяся жена, а в квартире будет пахнуть пирогами. Это важно для меня, ты понимаешь?
Ирина тогда ушла спать в свою комнату, с облегчением думая о том, что завтра будет валяться в постели до полудня. Однако, несмотря на то, что легли они почти в два часа ночи, в половине седьмого она уже встала и отправилась в ванную умываться и причесываться, а к семи часам из кухни полились упоительные звуки жужжащей кофемолки, свистящего чайника и шипящей сковороды. Звуки, символизирующие для нормального мужчины домашний уют, женскую заботу и нормальную семью.
– Ты все-таки поднялась, – с упреком сказал Сергей Николаевич, выходя к завтраку. – Я же сказал тебе вчера, что ты можешь спать утром подольше.
Но он сам не заметил, как на лице его расплылась блаженная улыбка, когда он увидел Ирину в длинном нежно-голубом платье, поверх которого был повязан кокетливый вышитый фартучек. Черт возьми, ему было приятно, что она все-таки встала, чтобы приготовить ему завтрак и проводить на службу. И ему было приятно ее видеть.
– Ты не понимаешь, Сережа, – улыбнулась она. – Для меня удовольствие – встать рано, чтобы приготовить завтрак для мужа. Я ловлю себя на том, что просыпаюсь, включаю свет, смотрю на часы, вижу, что уже шесть утра, и радостно думаю: как хорошо, осталось ждать всего полчаса. Я ведь без будильника просыпаюсь.
– Да ты что? – изумился Березин. – Зимой, в такую темень – и без будильника? Никогда не поверю.
– Зайди ко мне в комнату и посмотри, – предложила Ирина. – У меня есть будильник, но он так и лежит в чемодане. Я его ни разу не доставала с тех пор, как ты привез меня из санатория.
В то утро, уходя на работу, Березин вдруг испытал неожиданное и необъяснимое, но очень острое чувство радости оттого, что вечером, когда он вернется, его будет ждать дома эта милая женщина с нежным лицом. Он уже надел пальто и взял в руки перчатки, но внезапно подошел к Ирине и обнял ее.
– Я очень рад, что ты моя жена, – тихо сказал он. – И вообще я впервые начал наконец понимать, что значит иметь жену. Первые двенадцать лет у меня вместо жены была строгая и требовательная наставница, которая учила меня жизни и хорошим манерам. А потом на протяжении семи лет рядом со мной был взбесившийся капризный ребенок, который в любую минуту мог выкинуть любой фортель и за которым надо было постоянно присматривать и систематически испытывать крайне неприятные минуты острого стыда за его поступки. И только теперь я начинаю понимать, что такое жена.
Ирина замерла, почувствовав его теплые руки на своей спине. Неужели он ее поцелует? Она робко подняла голову, готовая вложить в этот поцелуй всю приобретенную опытом сексуальность и всю накопившуюся за долгие годы нежность. Сергей смотрел на нее теплыми ласковыми глазами, но в них Ирина не увидела той знакомой легкой «очумелости», которая обычно предшествует поцелую, если, конечно, этот поцелуй не является техническим, то есть необходимым структурным элементом сексуальной процедуры.
Она оказалась права. Объятие не стало обнадеживающе крепким, а поцелуя не последовало. Уже у самой двери Березин сделал прощальный жест и снова уехал на целый день.
Это было в пятницу, а в субботу с утра позвонил Виктор Федорович.
– Как дела, голубушка? – поинтересовался он своим мягким улыбчивым голосом, от которого на душе становилось спокойно и уютно.
– Спасибо, кажется, все хорошо.
– Что значит – кажется? У вас есть сомнения?
– Нет-нет, что вы, все в порядке. Просто… – Ирина запнулась.
Ей очень хотелось поговорить с кем-нибудь о своих отношениях с Сергеем. Но этим «кем-нибудь» мог быть только Виктор Федорович, немолодой мужчина, который никак не годился на роль Ирининой задушевной подружки. Ни один человек на свете не может понять, что делается у нее в душе, кроме Сергея и Виктора Федоровича.
– Так что же, голубушка? – настойчиво переспросил он, и в его голосе Ирина ясно уловила нарастающую тревогу. – Что вас беспокоит? Вы не должны ничего скрывать от меня. Мы с вашим мужем должны держать руку на пульсе, чтобы в случае неблагоприятных изменений немедленно принять соответствующие меры.
– Не волнуйтесь, Виктор Федорович, ничего не случилось. Ничего.
– Правда?
– Правда. Честное слово.
– Тогда почему вы запнулись? Почему недосказали то, что хотели сказать?
– Потому что это смешно и нелепо. Но чтобы вы не беспокоились понапрасну, я вам скажу: мне кажется, я влюбляюсь в Сергея. Он с каждым днем нравится мне все больше и больше.
– Да? Это любопытно. Это крайне любопытно. – Голос Виктора Федоровича вновь стал мягким и улыбчивым. – А Сергей Николаевич как к вам относится?
– Мне трудно судить… Порой мне кажется, что он видит во мне только домработницу, которая дала ему честное слово в присутствии посторонних играть роль жены. А иногда кажется, что я ему нравлюсь. Иногда мне даже кажется, что он хочет близости со мной, но в последний момент его что-то останавливает.
– Хм… Очень интересно. Но, голубушка, согласитесь, что это к лучшему. Приятное дополнение к удачно проведенной операции. Кстати, об операции. Сергей Николаевич закончил свои финансовые дела?
– Кажется, еще нет. Он пропадает в банке с утра до вечера, проверяет всю документацию, передает дела, одним словом, там масса хлопот. Он должен проверить каждую бумажку, чтобы потом никто его не упрекнул в недобросовестном ведении дел, ведь это может повредить его политической карьере.
– Да-да, разумеется. Но мне хотелось бы знать несколько более определенно, когда он получит деньги и сможет рассчитаться со мной. Меня уже сроки поджимают.
– Я передам ему, – пообещала Ирина. – Я плохо разбираюсь в его делах…
– Как и полагается хорошей жене, – добродушно перебил ее Виктор Федорович. – Голубушка, не воспринимайте мой звонок так, будто я давлю на него и тороплю. Пусть все идет своим чередом, без ненужной спешки и суеты, но у меня должна быть ясность. Я должен определиться со сроками. Поэтому попросите вашего супруга позвонить мне сегодня вечером.
Весь день она провела в приподнятом настроении, причину которого не смогла бы объяснить. Ей вдруг вспомнилось, как в минувшее воскресенье Сергей в шесть утра поехал искать для нее подарочный набор пирожных. Ирине захотелось тоже сделать ему сюрприз, но она никак не могла придумать, чем можно порадовать Березина. Она плохо знала его вкусы и совсем не представляла себе его потребностей. Чем можно его приятно удивить? Что может доставить ему неожиданное удовольствие? Ирина принялась вспоминать в деталях все, что знает о Сергее, воспроизводить в уме каждое его слово, каждый жест, каждый намек. Ничего на ум не приходило. Тогда она зашла в спальню, внимательно ее осмотрела и вспомнила, что он жаловался на висящую над изголовьем лампу: она рассчитана на лампочки-«миньон», а от них мало света, и ему трудно читать. Покупать же другую лампу он не хочет, потому что ему очень нравится дизайн. Он долго ее выбирал и купил именно то, что ему больше всего захотелось. Только вот насчет лампочек не рассчитал. Решено, подумала Ирина, она объедет весь город, но найдет то, что нужно.
* * *Светлана Параскевич любила необжитые места. За двадцать восемь прожитых лет ей много раз приходилось переезжать, и она знала совершенно точно: переезжать в давно заселенные и освоенные районы она не любит. Она очень болезненно переживала первый, довольно длительный, период, когда остро ощущала себя незваной гостьей, чужой, нежеланной среди людей, которые живут здесь давно, знают и друг друга, и продавцов в магазинах, и маршруты муниципального транспорта, и время работы ателье по ремонту обуви. Но больше всего Светлану угнетала мысль о том, что в квартире до нее кто-то жил, страдал или радовался, любил или ненавидел, предавал и утешал, и ее буквально преследовало ощущение, что дух прежних жильцов, вобравший в себя все пережитое на этих квадратных метрах, витает теперь над ней самой, определяя ее мысли и поступки.
Зато в районы новостроек Светлана всегда переезжала охотно. В новостройках все равны и приятно щекочет чувство, будто начинаешь жизнь с чистой страницы – в новой квартире, где до тебя никто не жил, с новыми соседями, с которыми можно выстроить наконец правильные отношения и которые не знают про тебя того, что тебе хотелось бы от них скрыть.
