Джеймс Кэрол - Смотри на меня
Как и все остальное в комнате, пианино здесь служило декорацией. Может, кто-то из детей брал уроки игры, а может, родители купили инструмент, чтобы стимулировать у детей интерес к музыке. Если это было так, я ни секунды не стал бы сомневаться в их добрых намерениях, но только тот, кто сколько-нибудь серьезно относится к игре, ни за что не поставил бы инструмент в эту комнату. И уж точно позаботился бы о том, чтобы такое прекрасное пианино было настроено.
Разыгравшись, я сразу начал с «Турецкого рондо» Моцарта. Дабы компенсировать ужасную акустику, я играл очень тихо. Чем меньше звука, тем меньше отражений. Звук у пианино был яркий, бодрый и совершенно не соответствующий настроению комнаты. Ханна и Барбара находились каждая в своем собственном аду, и я заполнял игривыми проигрышами пробелы в этом мраке.
Мне было шесть, когда мать научила меня играть это произведение. Я помню, как мы сидели рядом за инструментом, я изо всех сил пытался сыграть черные точки на нотном листе, преодолевая строки ноту за нотой. Мать подбадривала меня, когда мне это требовалось, помогала мне справиться с самыми сложными пассажами. Пройдя пьесу от начала до конца несколько раз, мне больше не нужно было смотреть в ноты. Если я забывал их, то просто закрывал глаза, и они представали перед моим внутренним взором.
После получасовых попыток у меня так и не получилось освоить пьесу. Я выучил каждую ноту, каждый такт, но что-то было не то, а я не мог понять, что именно. Мать, видимо, почувствовала мою неудовлетворенность, велела мне перестать играть и посмотреть на нее. Она улыбнулась и дотронулась до головы: «Музыка исходит не отсюда, Джефферсон». Потом она легонько постучала по левой стороне груди: «Она идет вот отсюда. Всегда помни об этом».
Затем она велела мне подвинуться, положила руки на клавиши, закрыла глаза и начала играть. Она касалась тех же нот, что и я, играла те же самые такты, но на этом сходство заканчивалось. Ее пальцы легко взлетали над клавиатурой, она улыбалась все шире, а в звуках, заполнивших нашу маленькую музыкальную гостиную, слышалась чистая радость.
Каждый раз, когда я слышу это произведение, я вспоминаю мать и то, чему она научила меня в тот день. И я благодарю ее за этот урок. «Турецкое рондо» звучит очень часто – и в лифтах, и в рекламе, и в торговых центрах. Она встроена в тысячи детских игрушек. Почти везде оно исполнено бессердечно, но это неважно. Когда я слышу его, где бы я ни был, я переношусь в тот далекий день и слышу игру своей матери.
Закрыв глаза, я попытался отключить голову и играть от сердца. Я вернулся в ту маленькую комнату, где рядом со мной сидела мать, в тот день, когда у нас было в запасе еще пять лет до конца нашего семейного мира. Я снова вернулся в то время, когда нам было хорошо, и это был один из лучших дней в моей жизни.
И сейчас я играл для своей матери и для шестилетнего ребенка, который еще ничего не знал. Но более всего я играл для Тэйлора. Иногда горе и боль можно победить, только притворившись, что их нет. Иногда единственный способ не погрузиться во мрак – быстро бежать к тоненькому лучу света, не волнуясь о последствиях, о будущем, о «что, если» и «что было бы».
Иногда нужно заставить себя играть от сердца, даже если это последнее, что тебе хочется делать.
Я доиграл до конца и какое-то время просто сидел, положив руки на клавиши. Затем я повернулся и посмотрел прямо в глаза Барбаре.
– У Сэма был секрет. Что-то, из-за чего его могли убить. Что это было?
58
– Я не знаю, о чем речь, – без малейших колебаний ответила она.
Я задал вопрос, и Барбара Гэллоуэй тут же на него ответила. Казалось, она ожидала его, и у нее был наготове правильный ответ. Она говорила вежливо и уважительно. Это был ответ воспитанного человека, ответ, который диктовали ей воспитание и передаваемые из поколения в поколение нормы. Ее бабушка наверняка была «южной красавицей» в те времена, когда это понятие что-то значило. Ее мать воспитывалась в этом же духе, и в свое время он дошел и до Барбары.
– Вы врете, – сказал я.
– А я хочу, чтобы вы покинули дом.
Она говорила вежливо, но слова были как ледышки.
– Вы помните офицера Тэйлора?
– Конечно, помню.
– В эту секунду он в операционной в Шривпорте, и неизвестно, выживет ли.
– Какое это отношение имеет ко мне?
– На него напал тот же человек, который убил вашего мужа, – я дал знак Ханне подойти ближе. – Это Ханна Хэйден, невеста офицера Тэйлора. У них были большие совместные планы, которые теперь не факт, что сбудутся.
– Вы не можете ставить мне это в вину.
– Вы не обо мне думайте, а о тихом голосе в вашей голове, который вы называете совестью. Этот голос просыпается, когда вы пробираетесь к холодильнику и едите что-то вредное. Как думаете, что он скажет вам теперь? Да у него просто праздник начнется. Он вас не оставит до самой смерти. Он будет вас будить по ночам, чтобы мучить и истязать. И в эти моменты, думаете, ваши отрицания хоть что-то изменят?
– Миссис Гэллоуэй, – вмешалась Ханна. – Если вы знаете что-то, что может нам помочь, я вас умоляю, скажите.
Барбара отвела глаза от меня и посмотрела на Ханну.
– Как долго вы вместе?
– Четыре года.
– А когда поженитесь?
– Когда придет день.
– А дети? Вы хотите детей?
Ханна кивнула.
– Не прямо сейчас, но да, через пару лет мы хотели бы иметь детей.
– Насколько серьезны травмы у вашего жениха?
– Очень серьезны. – Ханна еле сдерживалась, чтобы не зарыдать. Она вытерла рот, провела рукой по волосам. – Он может умереть.
Барбара помолчала и затем сказала:
– Мне жаль, правда. Но никакого черного секрета нет.
– Это ложь, – снова сказал я. – Если бы это была правда, вы вели бы себя по-другому. Вы бы сейчас звонили в полицию и обвиняли нас в нарушении границ частной собственности. Да вы бы могли взять пистолет и пользоваться вашим правом из Второй поправки. Но вы ничего такого не делаете. Вы просто стоите, разбрасываясь пустыми угрозами в ответ на обвинения во лжи.
Барбара смотрела на меня, слегка сощурившись. Это был максимум, который ей позволяло воспитание.
– Кстати, то, как вы намекнули во время нашей первой встречи, что у Сэма есть любовница, было очень мило. Очень умно. Это позволило вам отвлечь нас от по-настоящему важной информации.
– Никакого секрета не существует, мистер Уинтер. Сколько раз мне это повторять?
– Сэма убили либо из мести, либо из-за денег. Из-за чего?
Я достал монету, подкинул в воздухе, прижал к тыльной стороне ладони.
– Орел – месть. Решка – деньги.
Барбара перевела взгляд на мою руку. Затем наши взгляды снова встретились. Я поднял руку, посмотрел на нее и с сияющим видом показал ей.
– Решка. Сэм был должен кому-то деньги? У него была игровая зависимость?
Я внимательно наблюдал за Барбарой. Ни один из двух вопросов не произвел никакой реакции. И дело было не в воспитанной искусственной отстраненности, а в том, что вопросы не попали в точку.
Но реакция была, когда выпал орел. Она была не заметной ни для кого. Что-то сверкнуло у нее в глазах, губы сжались на долю миллиметра. Деньги были замешаны, да, но они были не главной причиной убийства Сэма.
– Хорошо. Тогда поговорим о мести.
Барбара среагировала точно так же, как и в предыдущем случае. Мимолетные мимические движения, практически не заметные для глаза: что-то сверкнуло во взгляде, и чуть дрогнули губы.
– Может, Сэм кинул кого-то на деньги. Раз кто-то решился сжечь его заживо, сумма была заоблачная. Как вам эта версия? Я попал?
Я не сводил с нее глаз, но на это предположение Барбара не среагировала – ничто в лице не дрогнуло.
– Идем дальше. Может, у него были связи с русской мафией? Наркотрафик, торговля людьми, торговля оружием?
– Это просто смешно.
– Не настолько, как может показаться. Когда дело доходит до справедливого возмездия, русские проявляют чудеса креативности. Очень даже похоже на них – облить кого-нибудь бензином и поджечь.
– Сэм не имел никаких связей ни с русской мафией, ни с итальянской, ни с какой-то иной организованной преступностью.
– Возможно. Но вы живете в огромном доме, гараж у вас заставлен люксовыми машинами. Откуда-то эти деньги должны были прийти. Я, конечно, понимаю, что Сэм был выдающимся адвокатом, но я не могу себе представить, как в таком маленьком городе можно заработать такие деньги.
– Это деньги семьи, мистер Уинтер. Его отец играл на фондовом рынке и сделал очень неплохие инвестиции.
– И сколько осталось от тех денег?
– Достаточно.
– Хорошо. Если он не был связан с мафией, остаются только его романы на стороне. Я верю, что вы непричастны к его смерти, но, может, это кто-то из вереницы женщин, с которыми он спал все эти годы? Может, кто-то из любовниц не так легко перенес расставание, как он думал?
– И что? Она наняла убийцу, который его похитил и убил? Я уже это все обсуждала с капитаном Шепердом и могу только повторить то, что я ему уже говорила. Я не верю в это.
