Джеймс Кэрол - Сломанные куклы
Новый приступ боли стер все мысли. Она закрыла глаза и стала молиться о том, чтобы ей дали шанс представить себе солнце, и на этот раз ей удалось увидеть его. Она шла по золотому песчаному пляжу, держа отца за руку, а под ногами был теплый песок. Отец улыбается ей и говорит, что все будет хорошо, и на мгновение Рэйчел поверила ему.
– Мне очень жаль, – услышала она шепот.
Солнце исчезло, и Рэйчел открыла глаза. Шепот доносился из-за двери – мягкий, обеспокоенный, тревожный. Скорее всего, пришла Ева, а не Адам. Мучительная боль сменилась облегчением. Еще одного визита Адама, да еще так скоро, она бы не выдержала.
Рэйчел с трудом поднялась на ноги и пошла к двери. У кресла она остановилась, чтобы отдышаться. Держась руками за запятнанный кровью подлокотник, она увидела свежие следы ее собственной крови, и руку снова прострелила боль. Рэйчел глубоко вздохнула и продолжила путь к двери. Там она села на пол и обернула вокруг себя одеяло, как пончо.
– Очень больно? – спросила Ева.
«Да, черт возьми, это очень больно!» – хотелось крикнуть Рэйчел, но вместо этого она закрыла глаза, глубоко вздохнула и заставила себя успокоиться. Она не хотела спугнуть Еву, как в прошлый раз.
– Да, больно, – ответила Рэйчел.
– Дать тебе какое-нибудь болеутоляющее?
– Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя были неприятности с братом.
– Адам уехал, его долго не будет. Подожди тут, я вернусь через минуту.
Послышался шорох и звук удаляющихся шагов. «Подожди тут»! Можно подумать, Рэйчел могла куда-то уйти! Как можно было сказать такую глупость? За время их общения Рэйчел составила мнение о Еве как о не самой сообразительной девушке. Она казалась Рэйчел женской версией Джорджа из романа Стейнбека, который они читали в школе.
Накатил новый приступ боли. Рэйчел закрыла глаза и ждала, когда отступит дурнота. Лучше ей не становилось, и оставалось надеяться, что Ева скоро вернется. Время текло очень медленно.
Наконец в коридоре послышались шаги и шуршание – Ева садилась на пол. Створка двери открылась, и на пол упал шприц. Рэйчел подняла его дрожащими руками. Она ненавидела уколы и рассчитывала на болеутоляющие таблетки.
– Пощелкай пальцем по шприцу, чтобы выгнать воздух, – сказала Ева. – А потом сделай укол в руку.
Рэйчел подняла шприц иглой вверх и собрала пузырьки наверху. Нажатие поршня – и из иглы вырвалась струйка жидкости. Она посмотрела на шприц, на свою дрожащую руку и, чтобы избежать дальнейших сомнений, поскорее воткнула иглу в руку и надавила на поршень. Голова закружилась, в глазах помутнело, а в ушах странно зашумело. Каким-то чудом ей удавалось не терять сознания.
– Господи, – пробормотала она.
– Не стоит поминать Его имя всуе, это нехорошо, – сказала Ева.
– Извини, Ева. Больше не буду.
– Передай мне шприц.
Рэйчел сделала, как ей было сказано. Ева забрала шприц из ее рук, и их пальцы коснулись друг друга. Кожа у Евы была мягкая и теплая. За время ее плена это было первое прикосновение Рэйчел к живому человеку, за исключением Адама.
– Спасибо, Ева.
– Не за что.
Рэйчел села спиной к стене и стала ждать, когда подействует болеутоляющее. Она очень рассчитывала на то, что это случится скоро, она молила об этом. Боль становилась все сильнее.
– Правда, Ева, спасибо тебе за все.
– Можно я тебе сделаю макияж?
– Конечно, можно, Ева.
Ева поднялась на ноги, открыла замок и дверь. Рэйчел подняла голову и увидела Адама.
– Привет, номер пять, – сказал Адам голосом Евы.
56
Хэтчер сидел в баре «Космополитана» за дальним столиком. Перед ним стоял стакан с виски. Он выглядел еще более вымотанным, чем раньше. Я сел напротив, взял виски, который он заказал для меня, поднял стакан в знак приветствия и сделал глоток.
– Если я когда-нибудь видел человека, которому не помешает немного выпить… – начал было я.
– Немного? Да мне бутылка не помешает. Меня сняли с расследования, Уинтер.
– Они не имеют права!
– Имеют, и это уже произошло.
Я отвернулся к бару и стал обдумывать эту новость. За стойкой сегодня стояла уже другая девушка, но точно такая же, как предыдущая, – молодая привлекательная блондинка.
– Темплтон бы не понравилось, если бы она увидела, на кого ты смотришь, – сказал Хэтчер. Он вызывающе улыбался, ожидая, что я начну все отрицать.
– Между мной и Темплтон ничего нет.
– А по слухам, есть.
– Слухи есть слухи.
– Разве ты с ней сегодня не встречаешься вечером? И вчера вечером не встречался?
Я не знал, как до него дошла эта информация, но и не удивился тому, что она у него была. В среде полицейских слухи распространяются быстрее пожара, и чаще всего для поджога даже сухой веточки не нужно.
– Между нами ничего нет.
– Точно? – испытующе взглянул на меня Хэтчер.
– Точно. И ничего не будет. Мы из разных миров. Больше и говорить тут не о чем. Ладно, расскажи мне, что произошло.
– Последний гвоздь в мой гроб забил Уильям Трент. Он идет в суд и, скорее всего, отсудит компенсацию, потому что его адвокат лучше наших. И я оказался крайним, потому что санкционировал арест.
– Ты сказал, последний гвоздь. А еще что тебе предъявили?
– Пресс-конференцию, – вздохнул Хэтчер. – Все поняли, что она была постановочной. Куча репортеров жаждут моей крови.
– Они все скоро забудут.
– Тебе-то легко говорить.
Тут он был прав.
– Через пару месяцев все обо всем забудут.
Хэтчер осушил свой стакан и покачал головой.
– Не забудут. Неважно, сколько успешных операций у тебя было, сколько арестов ты совершил. Все помнят только твои неудачи. Ты и сам это знаешь.
Я знал это слишком хорошо. Сколько успешных карьер было разрушено одной-единственной глупой ошибкой, раздутой до невероятных размеров!
– Зря они сняли тебя с расследования, – сказал я.
– Иди и скажи это моему боссу.
– Я пойду, если это поможет.
– Ты серьезно?
– Да я не отстал бы от комиссара, если можно было бы отменить решение. Ты превосходный полицейский, у тебя отличная интуиция. Посмотри на твое личное дело, тебе же не просто так доверили это дело, у тебя за спиной тридцать лет безупречной работы.
– Спасибо еще раз за доверие, – выдавив улыбку, сказал Хэтчер.
– Я не из вежливости это говорю. Лучше тебя на эту должность человека не найти, и говорить нечего.
– Как скажешь, – Хэтчер допил свой виски. – Повторим?
– Почему бы и нет.
Хэтчер медленно, ссутулившись, пошел к бару. Он выглядел совершенно поверженным. Такова была специфика работы в полиции – от таких поворотов не был застрахован никто, даже самые лучшие. Мне было больно видеть Хэтчера в таком состоянии. Не говоря уже о том, что мы лишались важного ресурса. Чтобы поймать сообщников, лучшие игроки должны находиться на поле, а не сидеть в запасе. Я посмотрел на часы. Было начало девятого. Из-за непредвиденной поездки в Бристоль я перенес встречу с Темплтон на час позже, на девять. Хэтчер вернулся с напитками и сел.
– Кого ставят на твое место?
– Инспектора Дэниела Филдинга. Это безопасное решение. Ему скоро на пенсию, и он не допустит никаких отклонений от правил.
– Сейчас как раз нельзя играть по правилам. Сообщники хорошо их знают, и поэтому-то ты их и не поймал, – вздохнул я. – Значит, теперь все уходит в политическую плоскость. Ненавижу, когда так происходит. Что еще можешь сказать про этого Филдинга?
– Он хорошо выглядит по ТВ, пресса его любит, – Хэтчер покачал головой и потер усталые глаза. – Филдинг будет с улыбкой выдавать нужный текст, и все проглотят его наживку. Но с точки зрения оперативной полицейской работы он некомпетентен.
– То есть ты не его бы выбрал себе на замену?
– Его? Да он последний человек, кого я бы выбрал. С Рэйчел Моррис случится то же, что и с предыдущими жертвами, – Хэтчер опять покачал головой и стал тереть руками лицо.
– Ну, и в этом месте ты должен сказать, что это ты во всем виноват.
– Я виноват, Уинтер. Я мог был сделать больше. Я должен был сделать больше, черт возьми!
– Ладно, – сказал я. – Хватит жалеть себя. Вот что ты сейчас сделаешь: ты допьешь и пойдешь домой, и сегодня больше не пей. Ты мне нужен с ясной головой завтра утром. Завтра мы найдем этого маньяка и арестуем.
– Тебе какое слово из фразы «меня сняли с дела» непонятно?
– Это просто формальность. В самом худшем случае, что они сделают, если ты продолжишь им заниматься?
– Меня могут снять и с дежурства. Вообще уволить могут.
– Ничего у них не получится, – сказал я. – И вообще, давно ли ты стал бояться потерять работу?
– Мне о пенсии надо думать, Уинтер.
– Это все не главное.
– Как же не главное! Я не сказал, что мне дали другое дело?
– Ничего, в Лондоне никто не умрет, если завтра ты не займешься парковочными штрафами. Все, иди домой, больше ничего не пей и выспись. А завтра утром позвони на работу и сошлись на болезнь. Жду тебя здесь ровно в семь.
