Энн Перри - Бомба в Эшворд-холле
– И что потом? – прошептала она.
– Нисса была красивой девушкой, – сказал Хеннесси тихо, – как миссис Гревилл, как теплый луч солнца осенью.
Глаза его наполнились слезами:
– Чиннери встретил ее, как условились. Понимаешь, она ему поверила. И пошла с ним туда, где они должны были встретиться с Дристаном. А одна она не могла пойти, потому что было слишком опасно.
Последнее слово он словно выплюнул, будто оно жгло ему язык, и повторил:
– Одной ей идти ночью было опасно.
Мисс Фиппс ждала, пока Финн овладеет собой, чтобы продолжать:
– Он отвел ее к скале, на берег, где должна была, по его словам, ожидать лодка. Дул сильный морской ветер… – Он снова на некоторое время замолчал, а потом надтреснутым голосом закончил: – Там он изнасиловал ее и убил.
Грейси показалось, что ее ударили.
– И отрезал ее прекрасные волосы, – добавил Финн, глядя не отрываясь на девушку, как будто оранжереи с ее стеклами, отражающими свет, рядов с цветами в горшках, ярких красок и ветра снаружи – всего этого для него не существовало. – И там, на берегу, он ее и оставил. Там и нашли ее родные, – завершил он свое повествование.
– О, Финн! Это ужасно! – выдохнула горничная, будучи не в силах подобрать какие-то другие, более выразительные слова. Внутри у нее все онемело. Предательство, как черное облако, пригасило все краски дня. – А что сделал бедный Дристан? – испуганно спросила девушка.
Она боялась услышать ответ, но все-таки должна была его узнать.
– Он ее нашел, – ответил Хеннесси едва слышно и сжал кулаки так, что побелели суставы, – и сошел с ума от горя. Бедный доверчивый человек, он даже и не узнал, что все это наделал Чиннери.
На крышу оранжереи слетел дрозд. Коготки его застучали по стеклу, но молодая пара внутри ничего не слышала.
– Но что он сделал? – повторила Грейси.
– Он совершенно потерял голову и напал на католический церковный приход. Он убил обоих ее братьев и ранил третьего, прежде чем английские солдаты захватили его и расстреляли.
Финн глубоко вздохнул:
– Это произошло седьмого июня, тридцать лет назад. Конечно, через некоторое время обе стороны поняли, что произошло. Англичане отправили Чиннери в Англию и спрятали. О нем больше никто ничего не узнал. Наверное, они боялись за его безопасность, – заметил он с горечью. – Ведь если бы какой-нибудь ирландец его нашел, то, конечно, убил бы и прославился, как герой, по всей стране.
– Это ужасно, – сказала Грейси. Горло у нее больно перехватило, слезы щипали глаза, и она с трудом сглотнула. – Это просто страшно.
– Но это Ирландия, Грейси. – Ее собеседник сорвал еще цветок и вручил ей. – У нас даже любовь бессильна.
При этих словах он улыбнулся, но в глазах у него стояла боль, которую делила и его юная слушательница, боль за людей, погибших тридцать лет назад. Давность времени ничего не значила. Утрата жгла их сердца, будто все случилось только сегодня. Ведь на месте тех возлюбленных могли быть и они.
Финн наклонился так близко к девушке, что она ощущала его тепло, и поцеловал ее в губы – медленно, нежно, словно хотел запечатлеть в памяти каждую секунду, пока длился этот поцелуй. А затем взял цветы из ее рук, положил их на скамью, тихо обнял Грейси и поцеловал снова.
Когда наконец он отодвинулся, сердце у девушки стучало, как молоток, и она открыла глаза, в полной уверенности, что увидит сейчас нечто прекрасное. Так оно и было. Ее друг улыбался.
– Бери свои цветы, – сказал он еле слышно, – и будь очень осторожна, Грейси Фиппс. В этом доме царит несчастье, и кто может сказать, что жертв больше не будет? А ты не знаешь, как мне ненавистна сама мысль, что ты тоже можешь пострадать.
Он поднял руку, коснулся ее волос, а потом быстро отвернулся и пошел прочь к двери, оставив ее одну. Девушка сорвала еще несколько хризантем и полетела с цветами к дому, едва касаясь ногами земли. Ее губы все еще хранили прикосновение его губ.
Шарлотта скорее откусила бы себе язык, чем ответила Эмили так, как ей очень хотелось ответить. Да, все, что миссис Питт проповедовала Кезии Мойнихэн, – прекрасно, но вряд ли она смогла бы ей это повторить, рассорившись с собственной сестрой, когда в сердце своем знала и понимала, почему та волнуется. Да, миссис Рэдли ужасалась при мысли, что существует смертельная угроза для Джека, но она боялась также, что он не сможет соответствовать тем меркам, которыми она его мерила, или тем стандартам, что он установил для себя сам из-за этого несчастного совещания.
Шарлотта обнаружила Кезию в утренней гостиной, как ей и сказала Эмили. Та сидела на узком высоком табурете, и юбка ниспадала вокруг нее пышными складками. Миссис Питт вошла совершенно непринужденно и села у камина, словно ей холодно. Хотя на самом деле она была сердита.
– Как вы думаете, погода прояснится? – спросила Шарлотта, поглядев в окно на довольно чистое небо.
– Погода? – слегка улыбнулась мисс Мойнихэн.
– И все остальное тоже, – согласилась Шарлотта и откинулась на спинку стула. – Дела обстоят довольно скверно, не так ли?
– Сквернее быть не может, – пожала плечами Кезия, – и, честно говоря, не представляю, что положение улучшится. Вы читали газеты?
– Нет, а что? Там есть что-нибудь интересное?
– Только последние сообщения о процессе Парнелла – О’Ши. Не думаю, что после такого скандала Парнелл долго продержится, какой бы вердикт ни вынес суд.
Лицо у Кезии ожесточилось. Шарлотта догадывалась, о чем она сейчас думает и какое это имеет отношение к Фергалу. Он безумец – так рисковать своей репутацией!
Мисс Мойнихэн стиснула кулаки и воззрилась на огонь.
– Когда я думаю, чем пренебрегает мой брат, я готова его возненавидеть, – сказала она с горечью. – Теперь я понимаю, почему мужчины награждают друг друга тумаками. Наверное, чувствуешь большое облегчение, когда ударишь изо всей силы того, кто тебя взбесил.
– Да, это верно, – подтвердила миссис Питт, – но, думаю, такого рода облегчение длится очень недолго, да и потом ведь надо за него расплачиваться…
– Ах, как вы рассудительны! – заметила ее собеседница, впрочем, без малейшего восхищения.
– Я, как говорится, слишком часто отрезала себе нос, досадуя на лицо, чтобы думать, будто я действительно рассудительна, – сдерживая себя, ответила Шарлотта.
– Мне трудно это себе представить.
Кезия взяла кочергу и, слегка отклонившись в сторону, стала яростно расшевеливать пламя.
– Это потому, что вы делаете поспешные выводы о других людях и вам очень трудно вообразить их действительные чувства, – ответила Шарлотта, с удовлетворением давая выход накопившемуся раздражению. – Мне кажется, что вы и сами страдаете от недостатка, который осуждаете в брате.
Ирландка словно застыла на месте, а затем очень медленно обернулась. Лицо у нее было красным, то ли от гнева, то ли от жара, идущего из камина.
– Это самая большая глупость, которую я от вас слышала за все время! – заявила она. – Мы с братом совершенно разные люди. Я всегда следовала заповедям веры и осталась преданна своим сторонникам ценой утраты единственного человека, которого любила, повинуясь приказанию Фергала. Но он все отбросил прочь, предал всех нас и совершил акт прелюбодеяния с замужней женщиной, к тому же паписткой-католичкой, нашим врагом!
– Я имела в виду вашу неспособность поставить себя на место другого человека и понять, что он чувствует, – объяснила Шарлотта. – Фергал ведь не понимал, как истинно и верно вы любили Кэйзала. Он все рассматривал только с точки зрения верности и преданности образу жизни ваших близких. И, не испытывая ни малейшего сочувствия к вам, он велел вам отказаться от возлюбленного.
– И я это сделала! Да простит меня Бог…
– Но, может быть, сам он до теперешнего момента никогда не любил – страстно, всем сердцем, безрассудно, как вы когда-то?
– Разве это извиняет его? – отрывисто спросила Кезия, и ее светлые глаза загорелись.
– Нет. Но он просто ничего не понимал и даже не умел вообразить, что такое любовь.
Мисс Мойнихэн усмехнулась:
– О чем это вы?
– Вы сами были так безумно влюблены; неужели вы не способны представить, каково его чувство к Айоне, даже если не можете с ним смириться?
Ирландка ничего не ответила и снова отвернулась. Теплый отблеск пламени лег ей на щеку.
– Если можете сказать честно, совершенно честно, – то скажите, вы рассердились бы на него так сильно, если бы не любили Кэйзала и вас не заставили бы от него отказаться? – опять заговорила миссис Питт. – Может, это не столько гнев в вас сейчас говорит, сколько боль?
– Ну и что, если так? – Кезия все еще держала в руке кочергу, словно это меч. – Разве я поступаю несправедливо?
– Справедливо. Но что вы получите в результате?
– Что вы имеете в виду?
– Что будет, если вы не простите Фергала? – пояснила Шарлотта. – Я совсем не хочу сказать, что эта связь в порядке вещей – разумеется, нет. Айона – замужняя женщина. Но она за это и расплатится. И не вам назначать цену. А отвергая Фергала, вы разрываете родственные связи.
