Охота на тень - Камилла Гребе
— Находилась? — переспросила она, покосившись на вход в крупный торговый центр, куда толпами валили горожане, чтобы купить подарки к Рождеству или просто погреться.
— Ага. Всю Норра Смедьегатан снесли в конце шестидесятых, чтобы выделить место под торговый центр «Галлериан». Так что никакого места преступления с 1944 года не сохранилось. Но я всё равно решила, что тебе нужно увидеть это. Всё же это часть истории Стокгольма.
Линда сорвалась с места, и они помчались в сторону площади Серъельсторьет.
— Только представь себе, они всё посносили, — бормотала она. — Чертовски жаль. Моя бабка работала там в лавке в шестидесятых. Молочная лавка Майи Эрикссон. Мило, правда?
Очередной взрыв хохота.
— Ну, что скажешь? — продолжала Линда. — Едем в Эстертуну?
Через двадцать минут они уже миновали съезд с шоссе в сторону Эстертуны. Несколько высоких зданий окаймляли дорогу в центр городка, судя по виду, возведённого в шестидесятые годы. Они проехали площадь, где несколько одиноких продавцов предлагали свой товар — рождественские ели и венки. Ханне успела разглядеть кинотеатр, вино-водочный магазин и сетевой универмаг «Оленсварухюс». Центр Эстертуны ничем не отличался от центра любого другого предместья.
— Торчтуна, — пробормотала Линда.
— Разве это место так называется?
Линда звонко расхохоталась, одновременно бросая удивлённый взгляд на Ханне, словно не могла взять в толк, каким образом прозвище «Торчтуна» могло не достигнуть её ушей.
— Эээ… нет. Так называют этот район Эстертуны. Короче говоря, всё в Эстертуне, кроме вилл. С этим местом довольно много проблем. Преступность, наркотики. Не спрашивай меня почему, но кажется, все чилийцы и иранцы, перебравшиеся на жительство в Швецию в последние годы, решили осесть именно здесь. Здесь вообще теперь сложно найти человека, говорящего по-шведски. Но я слышала, здесь продают чертовски вкусный кебаб.
Ханне наблюдала за женщинами, пересекавшими площадь. В руках они несли коробки с едой, а одна толкала перед собой детскую коляску.
— Вон там, — сказала Линда, указывая на пиццерию, расположенную в десятке метров от полицейского участка. — Там подростки толкают гашиш. И другие, более тяжелые вещества.
— Прямо рядом с участком?
— Ага.
— Невероятно, — отозвалась Ханне, разглядывая на первый взгляд совершенно неприметный ресторанчик.
Она ненадолго задумалась.
— Какая здесь обстановка? После убийства, я имею в виду.
— В первые недели народ был сильно напуган, — ответила Линда. — Газеты печатали тонны всякого дерьма, что явно не улучшало ситуацию. Но репортёры быстро теряют интерес к теме, и всё забывается. Сейчас здесь тихо.
Линда свернула на какую-то улочку, проехала несколько сотен метров и припарковалась возле парка. Кусты и деревья стояли в глубоком снегу, узкие тропинки протоптаны между сугробами. На краю парка стояли трёхэтажные дома с балкончиками и плоскими крышами.
— Берлинпаркен, — отрекомендовала Линда. — Собственной персоной.
— Наслышана.
Они выбрались из машины, и Ханне решила осмотреться. Среди деревьев виднелась небольшая детская площадка. Кто-то расчистил снег возле горок и качелей. Рядом с качелями стояла частично укрытая снегом бронзовая статуя, судя по очертаниям, изображавшая женщину с младенцем на руках. В самом конце парка высилось современное здание практически без окон. Оно значительно превосходило по высоте все близлежащие дома и выглядело здесь совершенно неуместным из-за своих толстых бетонных стен и полного отсутствия какого бы то ни было декора.
— Этот многоуровневый гараж построили в семидесятые годы, — сообщила Линда, кивая в сторону здания. — Урод, согласись?
Вместо ответа Ханне кивнула.
— Жители округи объединились и создали петицию о его сносе, — продолжала Линда, плотнее запахивая стёганую куртку. Потом она указала на дом прямо напротив.
— Вон там на третьем этаже проживала Ивонн Биллинг. Та самая, которая в семьдесят четвёртом избежала смерти благодаря тому, что сосед стал барабанить к ней в дверь. Сейчас в той квартире живёт семья, поэтому попасть туда мы не сможем. Но мне кажется, это и не обязательно, потому что квартира очень похожа на наше место преступления. К тому же, я подумала, что мы сможем навестить саму Ивонн Биллинг, когда закончим здесь.
Она повернулась к Ханне спиной и пошла вперёд.
— Я здесь сейчас себе всю задницу отморожу, — бросила она через плечо. — Идём!
Дверь квартиры на третьем этаже была опечатана. «Опечатано на основании главы 27, пар.15 процессуального кодекса», — прочла Ханне. Линда вытащила из кармана связку ключей, отыскала среди них нужный и отперла дверь.
— Криминалисты завершили обследование места преступления, но нам, пожалуй, лучше снять обувь, чтобы там не натоптать, — предложила Линда, зажигая верхний свет.
Прихожая оказалась тесной. Там помещалась лишь полка для обуви, вешалка и зеркало. Через открытую справа дверь была видна кухня, а налево вела ещё одна дверь.
— Спальня, — пояснила Линда, открывая её.
Ханне заглянула внутрь. У одной из стен стояла большая кровать, а у стены напротив — детская кроватка, на которой лежало множество подушек. У детской кроватки высились разноцветные кучи игрушек, сваленных друг на друга. На голубом коврике валялась пара маленьких чулок и книжка с картинками, словно кто-то их только что отшвырнул от себя.
Они прошли дальше, в гостиную.
На полу у окна виднелись тёмные пятна — следы крови, которая впиталась в изношенные паркетины.
Линда опустилась на колени и провела рукой по нескольким маленьким отверстиям в полу.
— Здесь, — сказала она, и указала на место чуть поодаль, — и вот здесь. Практически на том же месте, что и Маргарета Ларссон в 1974 году. Но следов того нападения не осталось — пол с тех пор перестелили.
Ханне наклонилась вперёд и уставилась на дырки от гвоздей, пытаясь осознать тот факт, что Ханнелора Бьёрнссон была убита на том самом месте, где сейчас стояла на коленях сама Ханне. Что женщина со светлыми волосами и потемневшим передним зубом умерла здесь, на этом полу, меньше месяца назад.
— Можно…? — спросила она, протягивая руку к отверстиям, оставшимся от гвоздей.
— Конечно.
Ханне потрогала пол. Вокруг каждого отверстия паркет был разбит,