Николай Леонов - Матерый мент
– Те-те-те… Конечно, шантаж. Я не Айвенго, у нас не рыцарский турнир. Какой ты дурак, однако… Налей еще коньячку и себе плесни – в камеру такие напитки не носят! Я тебя и не собираюсь «упекать», здесь ты прав. Мало материала, – Гуров изобразил жест театрального отчаяния, прямо по Станиславскому, Марии Строевой впору позавидовать. – Пока мало. Тебя другие упекут. Про папочку-то карцевскую ты забыл! Я не поленился, на e-mail тебе скинул. Ознакомься и убедись. Бог мой, до чего же умный человек Владислав Викентьевич, он ведь этот наш разговор загодя и в деталях просчитал! Кстати, он тобой недоволен. Я бы на твоем месте после такой информации немедленно повесился. Или ко мне пришел. С повинной.
– Какие у меня гарантии? Что вы предлагаете и чего конкретно хотите от меня? – Феоктистов слинял окончательно.
– Ты еще ничего не сказал, а торгуешься. Стыдно. Гарантий я таким не даю, но репутация моя тебе известна. А нужно вот что: ты мне подробнейшим образом напишешь про всю историю своих отношений с Алаторцевым. Особенно – что он тебе предлагал, обещал, какие и когда давал пробы. И сделаешь это быстро. Твой подельник спалил все материалы, но долго он у меня, как партизан на допросе, не продержится. Твоя информация чего-то стоит, пока свежая. А там уж я прикину, кто из вас, алхимики недорезанные, красивей спел. И решу, кого «паровозом» пускать. Дошло?
– Я… должен… подумать… – слова давались Феоктистову с трудом.
– Думай. Но недолго. Разрешаю налить мне еще рюмку коньяка.
После ухода «дорогого гостя» Геннадий Федорович думал недолго, но интенсивно. Любопытно, что, как и предыдущий гуровский собеседник, он начал восстанавливать душевное равновесие с хорошей дозы спиртного, после чего коньяк в бутылке практически закончился. Накатила дикая злость на мошенника Алаторцева. Он, и только он, всему виной, если бы не идиотская подстава с героином в пробе, очень сомнительно, получил бы Гуров папочку по «Грифону»… Не сумел этот зазнавшийся кретин Алаторцев и самого элементарного: держать свои делишки в тайне. Сыщик прав: ему, Феоктистову, смерть академика была без всякой надобности, это трусливый дурак устроил панику, буквально вынудил его пойти на ликвидацию. А так ли все просто? Дурак? А если нет? А не было ли у него своих, побочных мотивов для расправы с Ветлугиным? Его, Феоктистова, руками… Самое же страшное, непоправимое в том, что Алаторцев обманул его, а он ввел в заблуждение слишком серьезных людей. Черт! Именно, что не ввел. Проклятый мент ясно дал понять – в пробе обнаружена «липа». Геннадий Федорович зло засмеялся: липа, а не мак! И он – крайний! Из-за мерзкого очковтирателя… Алаторцева-то они знать не знают, париться ему, и только ему. Эти люди пальцем его не тронут, нет! Они попросту не прикроют Феоктистова, когда он будет отчаянно нуждаться в защите в камере предварилки. Это здесь, на воле, Карамышев ему не страшен, за ним его «Грифон», и еще посмотрим, кто покруче. Но в тюрьме у него шансов нет, ни одного. Да что там, к дьяволу, Карамышев… Карцев! Ведь волосы дыбом встают, когда подумаешь, что с ним по приказу Карцева могут сотворить… А конкуренты этого монстра не помогут, нет! Он теперь обманщик, отработанный пар. Из-за этого негодяя.
Что же делать? Идти с повинной на милость к ментам? Не выход, пусть не в предварилке, так в зоне до него дотянутся, смерть за счастье будет… Да и не хочет он в зону! Выход, похоже, один. Нет Алаторцева – нет и дела по Ветлугину. Искупительная жертва принесена, значит, можно возобновлять контакт с карцевскими конкурентами, вот к ним он с повинной пойдет, побежит даже! И для Гурова он становится единственным источником информации, да он что хочешь понапишет, поди проверь. У покойника не спросишь… Вот! Слово произнесено. Но побыстрее. И без посредников, прокол типа мещеряковского ему не нужен. Придется самому. Нет опыта, черт возьми! Ну да у девок тоже до поры опыта нет, однако бабами становятся…
Мяукнул селектор. Голос Олега окончательно вернул Феоктистова на землю:
– Геннадий Федорович, вас по городскому спрашивает господин Алаторцев. Соединять?
«Видно, на ловца и зверь бежит», – подумал Феоктистов. Разговор получился коротким. Оба понимали, что наболевшие темы надо обсудить при личной встрече. Договорились встретиться у Андрея дома в восемь вечера.
Гуров и Крячко в это время окончательно согласовывали план дальнейших действий. Оба хорошо понимали, что психологическое давление не может длиться вечно, первоначальный шок вскорости пройдет, а резервов усиления у сыщиков не оставалось. Нужно было нанести еще один, решающий удар в стык союза двух негодяев, полностью разрушить их защиту, затрещавшую, как надеялся Лев, изнутри.
Друзья сидели в полюбившемся сквере около церквушки на Пятницкой, на скорую руку перекусывали купленными по соседству гамбургерами, запивая их пивом.
– Пойми, Станислав, если я не совсем невежда в психологических играх, то сегодня – решающий день. Наша сладкая парочка напугана, растерянна, сбита с толку. Они должны очень обозлиться друг на дружку.
– Партнеру, точнее подельнику, ни тот, ни другой не верит совершенно, так? – Крячко стряхнул крошки нахальным воробьям, прыгающим у скамейки, закурил и спросил: – А тебе они поверили?
– Не до конца. Каждый считает, что я веду тонкую игру не только с ним, но и с его, по твоему удачному выражению, подельником. И каждый боится, что другой выторгует больше. На этом и сыграем.
– Как?
– Они должны сегодня встретиться, не выдержать им психологического груза в одиночку. Мы вот с тобой план кампании обсуждаем, так и они в этом нуждаются. При той существенной разнице, что они друг друга ненавидят. Нам нельзя пропустить этой встречи, нужно их накрыть. Поэтому предлагаю: прозвоним и тому и другому часа в три-четыре, говорить ничего не будем, лишь бы установить, где они. Причем в «Грифон» звонишь ты, меня секретарь по голосу узнает. И плотно садимся им на хвост. Я пасу Алаторцева, ты – Феоктистова.
– Два полковника, как примитивные «топтуны»… м-да, – неодобрительно отозвался Крячко.
– Своей принципиальностью ты мне песню портишь. Куда деваться, «наружки» на подхвате у нас нет. Зато автоматически, где они состыкуются, думаю, это в алаторцевской берлоге произойдет, там и мы «под окошками любимыми» встретимся.
– И дальше что? Я покамест не понимаю смысла всего этого, – мрачновато заметил Станислав.
– Сейчас поймешь! Даем им с полчасика пообщаться, выпустить пар и наговорить друг другу гадостей побольше, а затем наносим дружеский визит. Вдвоем. И берем параллельно в разработку. Тебе предлагаю Алаторцева, у меня на эту гниду идиосинкразия, боюсь, поведу себя неадекватно. Получается такая импровизированная очная ставка в неформальной обстановке, а что без протокола – переживем. Как древние говорили, истина дороже! И расколются они у нас с тобой, как голубая чашка в одноименном рассказе детского писателя Гайдара. Начнут топить друг друга, а утонут оба.
– Знаешь, и впрямь может получиться, – одобрил после некоторого раздумья Крячко. – Если они сегодня состыкуются.
– А если нет, придется завтра «топтунами» повкалывать, и так вплоть до победного конца. Трепотня закончилась, каждый знает свое место и маневр!
* * *Андрей Алаторцев и Геннадий Феоктистов сидели друг против друга на той же кухне, где сегодняшним утром Лев Гуров пытался психологически сломать хозяина. На столе стоял изящный хрустальный графинчик, наполовину заполненный розоватой «несмеяновкой» – любимым напитком российских биологов, тарелка с аппетитными маленькими бутербродиками, крупно порезанная лососина. Алаторцев наполнил градуированные мензурки, пить из них в ученых компаниях считалось высшим шиком.
Разговор развивался тяжело, оба собеседника с трудом оставались в рамках приличий. Лев не ошибся в расчетах, каждый из двух негодяев винил в сложившейся пиковой ситуации «партнера». Выпили по второй. «Вот ты и покойник, голубчик мой, – подумал Андрей, глядя в лицо Феоктистова и круто, очень круто посыпая солью бутерброд с консервированными анчоусами. – Жаль, никогда ты, дружок, не узнаешь, отчего издохнешь через полчаса. Пора тебя, милый, выпроваживать, мне здесь труп не нужен. И – шито-крыто!»
– Что это вы, Андрей Андреевич, соль, ровно верблюд, лопаете? – поинтересовался Феоктистов, из последних сил сдерживая острое желание немедленно проломить этой твари башку. Разговор затянулся, пора было… приступать. Руки его непроизвольно сжались в кулаки.
– Привычка такая. Но не пора ли нам заканчивать нашу встречу? Вы не желаете понимать никаких резонов, а я болен и устал. Еще раз говорю, пожар – случайность, я мог сам погибнуть! Материалы, реактивы, питательные среды, сами культуры, наконец, – сгорело все. Поймите, я не смогу восстановить необходимое раньше, чем через месяц! Тогда и поговорим о повторной, контрольной пробе…
