Фридрих Незнанский - ...И грянул гром
И лейтенант Дронов, и Голованов, который также присутствовал на этой оперативке, были уверены, что Вассал, уже давно ставший доверенным лицом Николая Похмелкина в Москве, не может не знать, на какой производственной базе его краснохолмский босс штампует экстези.
Машину подбросило на очередной колдобине, и облаченный в бронежилет Голованов, прикорнувший на мягком сиденье микроавтобуса, невольно усмехнулся, вспомнив, как доказывал на оперативке свою правоту Сергачев и каким он полоснул взглядом подполковника Моисеева, когда тот поставил точку в споре.
— Я буду звонить в Москву! — попытался надавить на него Сергачев, однако немногословный Моисеев только плечами пожал:
— Можете звонить куда угодно, за исход операции отвечаю я.
Теперь они все вместе тряслись в одной машине.
Глава семнадцатая
Машину опять тряхнуло, и в тишине салона раздался ворчливый басок кого-то из спецназовцев:
— Ты бы того… Семен, поаккуратней бы малек. Чай, не дрова везешь.
— А ты сам сядь на мое место, — огрызнулся широкоплечий водила, обиженный замечанием, которое задевало его профессиональное самолюбие. — Дрова, мать твою…
— Ладно тебе, Сеня, не бубни, — отозвался из темноты старший группы захвата. — Сам ведь знаешь, в России две беды: дураки да плохие дороги.
«Если бы только эти две, — мысленно откликнулся Голованов. — В настоящее время их уже двадцать две, и совладать с ними все равно что бороться с ветряной мельницей или драться с тем же Змеем Горынычем. На месте одной отрубленной головы вырастает еще три, и чем больше ты их рубишь, тем больше…»
Не найдя подходящего сравнения, он поправил на груди бронежилет и посмотрел в окно, за которым уже просматривались редкие огоньки центральной усадьбы некогда богатого пригородного совхоза, который был развален умными людьми из-за своей ненадобности, как, впрочем, и все сельское хозяйство России. А в покинутые дома стали вселяться целыми семьями и поодиночке смуглые жители некогда братских союзных республик — теперешние хозяева краснохолмских рынков. Торговали они не только тем, что везли из Турции и Закавказья, но и наркотой, которую можно было купить у того же продавца бананов.
Гниющие бананы, киви и ананасы частенько выбрасывались на помойку, так как ими только прикрывались для легальной торговли, а основной навар, многократно перекрывавший все убытки и расходы, шел из-под прилавка, и крышевали зачастую этот бизнес те самые менты, которые призваны были соблюдать законность и порядок на рынках города.
Как, впрочем, и всей России.
Мысли были грустные, под стать его настроению, и он даже прозевал тот момент, когда за окном, в рассеянной от лунного света темноте, промелькнул дорожный столб с названием деревни. Затем микроавтобус сполз по осклизлой грязи на обочину грунтовки, в салоне зашевелились прикорнувшие за дорогу бойцы.
В этой группе захвата каждый из спецназовцев знал свои обязанности, и оттого, видимо, приказы старшего группы были минимальными. Единственные, на ком он заострил свое внимание, это Сергачев и Голованов, которые следом за бойцами потянулись к дверце автобуса.
— Товарищ капитан, — обратился он к Сергачеву, — опасно. Может, переждете здесь, подстрахуете на всякий случай?
Однако Сергачев не был бы капитаном наркополиции, если бы позволил себе спрятаться за спины спецназовцев, и только головой мотнул в сторону Голованова. Его, мол, оставляйте для страховки — слишком много берет на себя, к тому же мышь штатская.
— Товарищ майор… — кашлянул старший группы захвата, которому Дронов уже рассказал, кем на самом деле является этот сорокалетний москвич и в какой бы они заднице оказались вместе с «товарищем Сергачевым», если бы Голованов и его напарник не приняли самостоятельное решение и не взяли в проработку двоих продавшихся ментов.
— Не надо, лейтенант, — успокоил его Голованов. — Лучше своих ребят побереги да оперов, которые пойдут следом за вами. А я… я должен быть там.
До огромного, поднятого на высоченный фундамент бревенчатого дома с мансардой, окна которого бойницами смотрели на улицу, добрались в считаные минуты, и даже ни одна собака не тявкнула в ближайших домах. Старший группы молча указал, кто какое окно прикрывает, и кивнул Голованову, чтобы тот шел за ним. Сергачеву показал, чтобы он и его опера блокировали сарай. И Голованов по достоинству оценил эту уловку. Шматко показал, что Аслан и все его боевики спят в доме — четверо внизу и только один в мансарде, в этом же доме, в подвале, содержатся и захваченные москвичи. И то, что он отправил занозистого московского капитана к хозблоку, где никого не было и быть не могло, говорило о том, что он просто боится за возможные жертвы со своей стороны, как, впрочем, и за срыв всей операции по захвату.
А что такое вооруженные до зубов боевики, старший знал не понаслышке. Месяцы, которые провел со своим отрядом в Чечне, слились в полтора года боевых действий. Поэтому оставил рядом с собой и Голованова, поскольку также не понаслышке знал, что такое спецназовец Главного разведуправления Министерства обороны России.
Перед тем как отдать команду на штурм, прошептал, повернувшись к Голованову:
— Вы — сразу же в подвал. Я — на зачистке.
Голованов только улыбнулся в ответ. Как все-таки хорошо быть молодым и сильным! Когда-то точно такие же команды за секунду до штурма отдавал и он.
— Ну, с Богом!
И по деревне заголосили собаки, разбуженные звоном выбитых стекол и треском проламываемых дверей.
Страшный в ночи взрыв гранаты, хлесткие трели коротких очередей и рвущийся из глоток мат. Чисто русский и гортанный…
Потеряв от холода ощущение пространства и времени, когда только резкие вспышки боли возвращали к жизни, Чудецкий понимал, что он умирает и, если даже дотянет до того момента, когда за ним придут его палачи, он все равно ничего не сможет сказать. А это… это смерть, смерть от пыток. Только более страшная и жестокая, чем если бы он умер прямо сейчас, на этом холодном дощатом полу, скользком от воды.
Он снова хотел умереть — и снова не мог.
Закрыв глаза и вытянув руки, он молил Бога, чтобы тот послал ему тихую смерть, однако вспышки боли, от которой раскалывалась голова, заставляли его стонать сквозь зубы, и он понимал, что еще жив и что все его мучения вновь повторятся по полному кругу.
И плакал беззвучно.
Правда, в какие-то минуты он впадал в короткие промежутки забытья, из которых его вытаскивала все та же пронизывающая боль. Причем он уже не знал, что у него болит: разрывалось и вытягивалось в длиннющем всплеске боли все его тело, от макушки до пяток. Впрочем, пяток он уже не чувствовал.
Чтобы не сойти с ума от этой боли, от холода и безысходности, он начинал считать до ста и обратно, и в один из таких моментов, на счете восемьдесят один, он вдруг вздрогнул от какого-то страшного грохота, от звона выбиваемых стекол и сжался в страшном предчувствии. А когда полоснула автоматная очередь и следом за ней громыхнул взрыв гранаты, в его сознании мелькнула мысль о спасении, но он не смог даже встать с пола. И только молился за Ника, который решился ради них на этот штурм.
И еще подумал о том, что ни минуты не сомневался, что Ник сделает все, чтобы спасти его с Василием. Жалко только, что Василия уже нет.
Попытался было закричать, чтобы привлечь к себе внимание, однако из глотки только вырвался шипящий всхлип, и он, перевернувшись на живот и пересиливая боль, пополз к щелястой двери.
С треском выломав наружную дверь и ворвавшись в просторные полутемные сени, Голованов вдруг увидел в двух шагах от себя оскалившегося боевика с автоматом, выскочившего из дверного проема, который вел в жилые комнаты, и, не давая тому опомниться, в длинном прыжке, вложив в свой кулак всю массу тела, ударил его прямым в голову. Что-то хрустнуло, то ли костяшки пальцев, то ли раздробленная переносица, и боевик, утробно хрюкнув, рухнул на пол.
— Однако! — удивленно хмыкнул лейтенант Камнев и, стащив с себя черную шерстяную маску, тронул ботинком бездыханное тело распластавшегося на полу мускулистого тридцатилетнего мужика.
К этому моменту в самом доме уже стихли выстрелы, что означало конец операции, и он позволил себе пошутить:
— Вы того… если вдруг в Москве не сработаетесь, так у нас место и зарплата инструктора всегда найдутся.
— Учту, — хмыкнул Голованов, вдруг вспомнив времена почти двадцатилетней давности. Нагнулся над боевиком и поднял усовершенствованный «калаш», который тот все еще продолжал сжимать в руке.
И снова хмыкнул, покачав при этом головой. Затвор автомата был уже передернут — и оставалось только нажать на спусковой крючок.
Впрочем, сколько подобных случаев было в его жизни — не сосчитать.
В доме вспыхнул свет, и на порожке, заслоняя собой весь дверной проем, выросла массивная фигура спецназовца в камуфляжной форме. Покосившись на боевика, не подававшего признаков жизни, он посмотрел на автомат в руках Голованова, сделал какие-то свои умозаключения и только после этого взглянул на командира.
