Джон Вердон - Зажмурься покрепче
— Вы, должно быть, детектив Гурни?
— А вы доктор Кейл?
— Да-да, — улыбнулся он светски и пригласил его проследовать за собой по мощеной дорожке, ведущей к боковому входу в особняк.
За незапертой дверью оказалось помещение с низкими балочными потолками, как было принято в восемнадцатом веке для сохранения тепла. Вокруг царили чистота и порядок, но от обстановки в целом веяло стариной. Кейл привел Гурни на кухню с огромным открытым очагом и газовой плитой тридцатых годов. В соседней комнате кто-то играл на флейте гимн «О благодать».
Кейл положил на столешницу сумки — Гурни теперь разглядел на них логотип Адирондакского симфонического оркестра. Внутри одной виднелись овощи и багеты, а в другой — несколько винных бутылок.
— Будущий ужин, — пояснил Кейл. — Я сегодня и охотник, и собиратель, — продолжил он слегка игриво. — Но сам я не готовлю. Этим занимается мой партнер, Адриан. Он у нас и шеф-повар, и флейтист…
— Это он играет? — Гурни кивнул в сторону звуков.
— О, нет-нет-нет, Адриан играет несравнимо лучше. Это его ученик, который «жук».
— Который, простите, кто?
— Ну, он ездит на этой маленькой красненькой штучке, которая там снаружи стоит, — прокомментировал Кейл.
— Я понял, — кивнул Гурни. — Стало быть, вы ездите на «Вольво», а ваш партнер — на «Миате»?
— Почему вы решили именно так, а не наоборот?
— Наоборот было сложно предположить.
— Любопытно! Что же выдает во мне владельца «Вольво»?
— Когда вы выходили из гаража, вы шли с той стороны, где стоит «Вольво».
Кейл звучно расхохотался.
— А я уж было понадеялся, что вы ясновидящий.
— Увы.
— Может быть, чаю? Нет? Тогда идемте в гостиную.
Гостиная оказалась крохотной комнаткой рядом с кухней. Меблировка состояла из двух кресел в цветочек с подставками для ног, журнального столика, книжного шкафа и небольшой дровяной печи, выложенной красными изразцами. Кейл жестом показал на одно из кресел, а сам устроился напротив.
— Что ж, детектив, изложите причину вашего визита.
Гурни впервые обратил внимание, что взгляд Кейла вопреки его непринужденному поведению внимательный и даже пристальный. Перед ним был человек, которого сложно обмануть или пробрать лестью. Гурни собирался воспользоваться его неприязнью к Эштону, проявленной в телефонном разговоре, чтобы получить полезную информацию. Вместо прямого ответа он пожал плечами и произнес:
— Не могу сформулировать причину. Пожалуй, я сейчас вслепую перебираю все версии подряд.
— Бросьте скромничать, — произнес Кейл, рассматривая его.
Гурни несколько удивился такому ответу, но парировал:
— Это не скромность, а честное признание в растерянности. В этом расследовании слишком много неизвестных. Никто ничего не знает наверняка.
— Кроме убийцы? — улыбнулся Кейл и глянул на часы. — И все же вы пришли с какими-то вопросами.
— Расскажите все, что можете, про Мэйплшейд. Что за девочки туда попадают, что за люди идут туда работать, какие есть ключевые моменты, что вы сами там делали, почему уволились…
— Вас интересует Мэйплшейд до или после прихода Эштона?
— И то, и другое, но меня особенно интересует период, когда там училась Джиллиан Перри.
Кейл задумчиво прикусил губу, словно обдумывая задачу.
— Если вкратце, то история такая. На протяжении восемнадцати лет из тех двадцати, что я работал в Мэйплшейде, это было эффективное заведение терапевтического профиля для решения широкого спектра проблем эмоционального и бихевиорального толка. Но пять лет назад случилось явление Скотта Эштона. С фанфарами — звезда современной психиатрии, великий новатор, идеальный кандидат, чтобы двигать школу на первые позиции в индустрии. Однако, как только он обосновался на месте директора, он принялся сужать специализацию, занимаясь все более и более патологическими случаями — девочками, которые морально и физически насиловали других детей. Школу заполнили одержимые сексом девицы с жутким анамнезом, пережившие инцест и как жертвы, и как инициаторы. Эштон превратил Мэйплшейд из заведения для реабилитации сложных подростков в унылое прибежище сексуальных маньячек и психопаток.
Гурни показалось, что Кейл не в первый раз произносит эту речь ровно такими словами, однако эмоции за ними были искренними. И на недолгий, но показательный момент выверенную игривость вытеснила настоящая злость.
В повисшей тишине раздалась мелодия баллады «Милый Дэнни».
Память затянула Гурни внезапно и коварно, словно разверзшаяся могила. Надо было сейчас же извиниться, придумать уважительный повод прервать разговор, уйти отсюда, бежать… Пятнадцать лет прошло, а песня все еще была невыносимой.
И тут мелодия прервалась. Гурни застыл, тяжело дыша, словно оглушенный солдат в окопе, в настороженном ожидании, что стрельба вот-вот возобновится.
— Что с вами? — спросил Кейл, с любопытством наблюдая за ним.
Первым порывом было солгать, не допустить чужого человека до раны. Но затем Гурни решил, что правда — всего лишь правда, и ответил:
— Так звали моего сына.
— Простите, как? — растерялся Кейл.
— Дэнни.
— Я что-то не улавливаю…
— Там, в комнате, сейчас играла флейта… да неважно. Накрыло воспоминание. Простите, что отвлек. Вы описывали трансформацию контингента в школе.
Кейл поморщился.
— «Трансформация» — определенно не то слово, которое я бы выбрал для такой катастрофы.
— Однако школа продолжает считаться эффективной, верно?
Кейл усмехнулся, и глаза его сверкнули:
— Знаете, сколько люди готовы платить, чтобы сбагрить неуправляемого и неадекватного подростка? И чем кошмарнее поведение такого подростка, тем больше семья заплатит!
— То есть они платят не за то, чтобы их дети поправились?
Кейл снова усмехнулся:
— Если вы обнаружите, что ваше двенадцатилетнее исчадие насилует пятилеток, поверьте, вас будет заботить не лечение, а как бы любой ценой сослать этого монстра с глаз долой, пусть бы и на несколько лет.
— Значит, именно такой «контингент» попадает в Мэйплшейд?
— Именно.
— И Джиллан Перри была такая?
Кейл несколько раз задумчиво моргнул, а затем произнес:
— Боюсь, в таком контексте обсуждение специфических персоналий юридически чревато. Так что подобной конкретики я вам предоставить не могу.
— Я представляю характер Джиллиан по рассказам. Сейчас я вспомнил ее потому, что она, кажется, попала в Мэйплшейд до появления Эштона с его реформами?
— Верно. Однако, не затрагивая именно юную Перри, могу сказать, что исходно Мэйплшейд работал с самыми разными поведенческими девиациями. И в каждый отдельно взятый момент на фоне прочих учащихся девочек было две-три особо вопиющих. То есть они были и до Эштона, просто Эштон сосредоточил на них все ресурсы. С его приходом Мэйплшейд перепрофилировался в интернат для таких, кто, дай им волю, соблазнит хоть мерина. Теперь вам стало понятнее?
Гурни задумчиво посмотрел на красные изразцы печки.
— При всем уважении к конфиденциальности и вашему желанию ее не нарушать Джиллиан Перри теперь никак не навредить. Передо мной задача — найти ее убийцу, и мне важно что-то узнать о ее круге общения до школы. Поэтому, если Джиллиан когда-нибудь с вами делилась…
— Нет-нет, исключено. Что бы она ни доверила мне, дальше меня эта информация не пойдет.
— Но риски ужасно высоки.
— Разумеется. Например, риск бесчестия. Я не разглашаю тайны, которыми со мной делились, будучи уверены, что я их сохраню. Понимаете?
— К сожалению, да.
— Если вас интересует процесс вырождения Мэйплшейда из приличного заведения в кунсткамеру, мы можем об этом поговорить. Но частных лиц я обсуждать не буду. Мы живем в скользком мире, детектив. Уверен, вы знаете, о чем я. Все зыбко. Полагаться можно только на свои принципы.
— Какой же принцип убедил вас уволиться из Мэйплшейда?
— Мэйплшейд стал интернатом для сексуальных психопаток, которым нужен не терапевт, а экзорцист.
— Значит, доктор Эштон нанял кого-то вместо вас?
— Он нанял человека на ту же позицию, — поправил Кейл, и в этой фразе сквозила ненависть.
— Кого же?
— Его фамилия — Лазарь. По-моему, это исчерпывающе его описывает.
— В каком смысле?
— В том, что доктор Лазарь поведением мало отличается от зомби.
Кейл громко выдохнул, словно поставив точку. Гурни понял, что разговор окончен.
Будто нарочно дождавшись этого момента, флейта за стенкой очнулась, и заунывные трели «Милого Дэнни» выпроводили его прочь из дома.
Глава 33
Простая перестановка
Переживание сказки, пробуждение ключевого архетипа — вот что изменило его жизнь и мир вокруг, вот во что он погрузился с той же ясностью, как в первый раз.
