Донна Леон - Высокая вода

— Ты не мог бы поговорить с ней? Попробовать убедить?

— Флавия, — начал он, осознавая, что впервые обращается к ней по имени, — если ты не в состоянии ее убедить, то я сомневаюсь, что в моих силах заставить ее переменить мнение. — И прежде чем она успела возразить, он добавил: — Нет, я не пытаюсь отказаться, я попробую. Но не думаю, что это сработает.

— А как насчет защиты?

— Да. Я могу откомандировать к ней в квартиру парня. — И почти не думая, исправился: — Или женщину.

Ее ответ последовал незамедлительно. И гневно.

— То, что мы решили с мужиками в койку не ложиться, не значит, что мы боимся находиться с ними в одной комнате!

Он так долго молчал, что она в конце концов спросила:

— Ну, что же ты ничего не скажешь?

— Я жду, когда ты извинишься за глупость.

Теперь уже Флавия ничего не ответила. Наконец, к его большому облегчению, она произнесла смягчившимся голосом:

— Ладно, и за резкость тоже. Я, похоже, привыкаю к возможности шпынять всех вокруг. А может, вижу везде намеки на нас с Бретт.

Закончив извинения, Флавия вернулась к тому, с чего все началось.

— Я не знаю, удастся ли убедить ее пустить кого-то в квартиру.

— Флавия, у меня нет другой возможности защитить ее. — Внезапно он услышал в трубке громкий звук, что-то напоминающее работу мощного двигателя. — Это что?

— Катер.

— Ты где?

— На Рива-дельи-Скьявони. — Она объяснила: — Я не хотела звонить тебе из дома, поэтому пошла прогуляться. — Ее голос изменился. — Я недалеко от квестуры. Тебе разрешается принимать посетителей в течение дня?

— Конечно, — рассмеялся он. — Я же начальник.

— А ничего, если я зайду повидать тебя? Ненавижу разговаривать по телефону.

— Конечно. Приходи, когда хочешь. Давай сейчас. Я должен дождаться звонка, но какой смысл тебе весь день бродить под дождем. И потом, — добавил он, внутренне улыбнувшись, — здесь тепло.

— Хорошо. Мне тебя спросить?

— Да, скажешь охраннику, что тебе назначена встреча, и он проведет тебя в мой кабинет.

— Спасибо. Я скоро буду. — Она отключилась, не дожидаясь, когда он попрощается.

Как только он повесил трубку, телефон снова зазвонил, он ответил, и там обнаружился Каррара.

— Гвидо, твой синьор Ла Капра был в компьютере.

— Да ну?

— Его оказалось легко найти по китайской керамике.

— Как?

— По двум делам. Была селадоновая чаша, которая исчезла из частной коллекции в Лондоне около трех лет назад. Человек, которого наконец за это привлекли, сказал, что ему заплатил некий итальянец, чтобы взять именно этот предмет.

— Ла Капра?

— Он не знал. Но тот, который его выдал, сообщил, что имя Ла Капры упоминал один из посредников, которые устраивали сделку.

— Устраивали сделку? — спросил Брунетти. — Вот прямо так — устроили ограбление из-за одного предмета?

— Да. И так случается все чаще и чаще, — ответил Каррара.

— А второе дело? — спросил Брунетти.

— Ну, это на уровне слухов. У нас оно значится в списке «неподтвержденных».

— И что это?

— Около двух лет назад один парижский торговец китайскими произведениями искусства, некий Филипп Бернадотт, был убит хулиганами, когда выгуливал вечером собаку. У него забрали бумажник и ключи. Ключи использовали, чтобы проникнуть в его дом, но, что странно, ничего не украли. Но все его бумаги прошерстили, и похоже, что часть их забрали.

— А Ла Капра?

— Партнер покойного смог припомнить только, что за несколько дней до убийства месье Бернадотт имел серьезный спор с клиентом, который обвинял его в том, что он продал ему предмет, зная, что тот фальшивый.

— И клиент был синьор Ла Капра?

— Партнер имени не знал. Он говорил, что месье Бернадотт постоянно называл клиента «козой»,[39] как казалось партнеру — в шутку.

— А месье Бернадотт и его партнер способны были продать предмет, зная, что он фальшивый? — спросил Брунетти.

— Партнер — нет. Но Бернадотт, похоже, участвовал в нескольких очень сомнительных сделках.

— Сомнительных с точки зрения спецов по хищению художественных ценностей?

— Да. В Париже на него уже собрано приличное досье.

— Но когда его убили, из дома ничего не пропало?

— Вроде бы нет, но убийцы не пожалели времени на то, чтобы кое-что изъять из его папок и инвентарных списков.

— Значит, возможно, что синьор Ла Капра и был той козой, которую Бернадотт упоминал при своем партнере?

— Похоже на то, — согласился Каррара.

— Еще что-нибудь?

— Нет. Но мы были бы признательны, если бы ты мог о нем рассказать что-то еще.

— Я попрошу мою секретаршу отправить тебе все, что у нас есть на него и Семенцато.

— Спасибо, Гвидо. — И Каррара отключился. Что там пел граф Альмавива? "E mi farà il destino ritrovar questo paggio in ogni loco!»[40] Такая судьба, похоже, была и у Брунетти — куда он ни совался, везде находил Ла Капру. Однако Керубино выглядел сущим ангелом по сравнению с Ла Капрой. Брунетти узнал достаточно, чтобы убедиться, что Ла Капра причастен к делу Семенцато, а возможно, и виновен в его смерти. Но все это были косвенные улики, не имевшие ни малейшей весомости для суда.

Он услышал стук в дверь и крикнул: «Avanti». Полицейский в форме открыл дверь, отступил назад и пропустил Флавию Петрелли. Когда она шла мимо полицейского, тот эффектно отсалютовал, прежде чем закрыть дверь. Брунетти нисколько не сомневался, кому была отдана эта честь.

На Флавии был темно-коричневый плащ, отороченный мехом. Холодок раннего вечера добавил цвета ее лицу, снова ненакрашенному. Она быстро прошла по комнате и взяла его протянутую руку.

— Значит, тут ты работаешь? — спросила она.

Он обошел стол и забрал ее плащ, необходимость в котором мгновенно отпала. Пока Флавия оглядывала кабинет, Брунетти повесил плащ на вешалку за дверью. Плащ был снаружи мокрый, как и волосы Флавии.

— У тебя что, зонтика нет? — спросил он.

Она бессознательно провела рукой по волосам и с удивлением посмотрела на сырую ладонь.

— Нет. Когда я выходила, дождя не было.

— Во сколько это было? — спросил он, подходя к ней.

— После обеда. Кажется, после двух. — Ее ответ был неточным, скорее всего она и правда не помнила.

Он подтащил второй стул к тому, который стоял перед его столом, и подождал, пока она сядет, прежде чем сесть напротив нее. Хотя Брунетти видел ее лишь несколько часов назад, он был поражен переменой в ее внешности. Этим утром она казалась спокойной и расслабленной, готовой по-итальянски солидаризироваться с ним в его доводах. Но теперь она была напряжена, о чем свидетельствовали морщинки вокруг ее рта, которых утром там точно не наблюдалось.

— Как там Бретт? — спросил он.

Она вздохнула, небрежным жестом пытаясь отмахнуться от вопроса.

— С ней сейчас разговаривать — все равно что с одним из моих детей. Она со всем соглашается, кивает, а потом делает то, что ей хочется.

— И что это в данном случае? — спросил Брунетти.

— Оставаться здесь и не ехать со мной ни в какой Милан.

— Когда ты уезжаешь?

— Завтра. Есть вечерний рейс, прибывающий туда в девять. У меня будет время, чтобы привести в жилой вид квартиру, а потом утром съездить в аэропорт еще раз и забрать детей.

— А она объясняет, почему не хочет ехать?

Флавия пожала плечами, как будто объяснения Бретт и реальность — совершенно разные вещи.

— Она говорит, что не позволит вытравить себя из собственного дома, что не побежит прятаться у меня.

— Это настоящая причина?

— Кто ее знает, что у нее за причина? — сказала она почти сердито. — Для Бретт достаточно хотеть или не хотеть. Ей не нужны доводы или оправдания. Она просто делает, и все.

Брунетти подумалось, что лишь человек с такой же силой воли может находить это качество таким возмутительным.

Хотя его подмывало спросить Флавию, зачем она пришла его повидать, он задал такой вопрос:

— Есть ли способ убедить ее поехать с тобой?

— Ясно, что ты ее плохо знаешь, — сухо сказала Флавия, но потом улыбнулась. — Думаю, что нет. Может, помогло бы, если б ей кто-нибудь велел не ехать, тогда она, вероятно, поехала бы назло. — Она покачала головой и повторила: — Ну точно как мои дети.

— Хочешь, чтобы я с ней поговорил? — спросил Брунетти.

— Думаешь, будет какая-то польза?

Теперь настала его очередь пожать плечами.

— Не знаю. Со своими детьми я не слишком хорошо справляюсь.

Она удивленно подняла глаза.

— А я не знала, что у тебя есть дети.

— Довольно естественно для человека моего возраста, не так ли?

— Да, наверно, — ответила она и подумала, прежде чем выдать следующее замечание: — Это потому, что я тебя знаю как полицейского, как будто ты не настоящий человек. — Прежде чем он успел что-то сказать, она добавила: — Ну да, понимаю, и ты меня знаешь как певицу.