Ольга Лаврова - Пожар
— Пока интуиция молчит. А поджигатель — ключ ко всему…
По территории грузовой автобазы шагает начальник колонны. Рядом юлит щегольски одетый, заискивающий и одновременно нагловатый шофер Костя, смазливый, пухленький, длинноволосый парень лет двадцати пяти.
— Начальник, дай отгул! Бабушка ногу сломала! Доктора надо, лекарства всякие…
— Вечная песня!
— У нее, кроме меня, никого! — жалобно врет Костя.
— Если считать, это пятая, не то шестая твоя бабушка! Скольких ты уже в последний путь провожал? Имей в виду — еще одна помрет, ищи себе другую работу!
— Не нравится Костя — пожалуйста, в любом автобусном с поклоном примут!.. — и, видя, что начальник нахмурился, нажимает: — Дай отгул! Позарез нужно! Личные обстоятельства!
— Когда? — бурчит начальник, злясь, что приходится уступать.
— Прям сейчас! Ну, порядочек, спасибо! — Костя резво пускается прочь, пока начальник не передумал.
Спешно помчался Костя укладывать многочисленные свои пожитки. Среди них ни единой книги, но одежды хватило бы на троих. Умяв и застегнув второй чемодан, Костя утирает влажный лоб и выходит на лестницу, с силой захлопнув за собой дверь с красивой табличкой «Е. М. Стольникова».
На очередном допросе Стольникова заторможенная и сникшая.
— День был суматошный, Пал Палыч. Конец квартала. Привоз, увоз… Одним надо сбыть на склад готовую продукцию. Магазины рвут дефицит для плана. Иной раз прямо во дворе с машины на машину перегружают. У нас с Женей только глаза туда-сюда бегают, как бы чего не напортачить. На кило худеешь за такую смену, честное слово! А вы спрашиваете: кто был? что делал? куда ходил? Не сумею я ответить…
— Меня больше всего интересуют последние полчаса рабочего времени.
— Да тут уж как раз схлынуло. Мы даже сели чай пить… — Она что-то вспоминает, хмурясь, задумывается.
— Евдокия Михайловна, ваши мысли куда-то упорхнули.
Та грустно-виновато улыбается:
— Да…
— В конце левого прохода стояли ящики с посудой?
— Стояли.
— Оттуда к вечеру забирали что-нибудь? Или сгружали из нового привоза?
Стольникова отрицательно качает головой:
— Посуда давно попусту место занимала. Тот угол у нас вообще был неподвижный — на что спросу нет… — Она опять умолкает.
— Что с вами приключилось? На себя не похожи.
— Дома неладно… — с заминкой признается женщина. — Как-то вдруг…
— Недаром подмечено: беда одна не ходит.
— Ой, не надо так говорить! — вскидывается Стольникова с испугом. — Должно наладиться! Мало ли что случается, а потом налаживается!
— Тоже верно… Расскажите-ка, Евдокия Михайловна, какие у вас отношения с людьми.
— По работе? Кладовщицы меня ругают, что ли?
— Дружно хвалят.
— Да? Я иногда могу и пошуметь… но в общем-то нормальные отношения.
— А с заместительницей? Конфликтов не было?
— С Женей? — удивляется Стольникова. — Чего нам ругаться?.. Честно сказать, зануда она, Пал Палыч. Сухарь… Такая начальница — кошмар! А заместительница — вполне! — Отвлекшись от печальных мыслей, Стольникова несколько оживляется.
— Тогда копнем шире: вне работы были у вас враги?
— Враги?..
— Да, готовые крепко насолить.
— Кое-кто, возможно… — говорит она, помолчав. — Не знаю… не задумывалась как-то… Немножко странный разговор…
— Ничуть, Евдокия Михайловна. Ведь на складе был совершен поджог.
— Как поджог?! — страстно восстает Стольникова. — Не может быть поджог!.. Пал Палыч, миленький, что вы!!
— Вот заключение экспертизы. Вывод из него однозначен.
Стольникова берет протянутые листы, пытается читать.
— Буквы прыгают… — Она роняет бумагу на стол.
— Пожар возник между ящиков с посудой. Не исключено, что спичкой чиркнули еще до опломбирования замка.
— До опломбирования?.. Но были только свои! А я вообще вышла последняя… самая последняя… Пал Палыч!
— Я не утверждаю, что это сделали вы. Но кто тогда?
Лицо Стольниковой темнеет, глаза смотрят мимо Знаменского.
— Соберитесь, Евдокия Михайловна, сосредоточьтесь! Конечно, поджигатель осторожничал, чтобы не заметили. Кладовщиц я тщательно опросил — пока ничего. Но вы все-таки попробуйте припомнить… или догадаться.
Пал Палыч вопросительно ждет, но до женщины уже не доходит смысл его слов.
— Ну и подлость… ну и подлость… — шепчет она с искаженным лицом. — Это надо ж додуматься! — И непонятно, на весь ли род людской негодует или проклинает кого-то конкретно. Вдруг ослабев, стонет: — Господи!.. — и прижимает руки к груди.
— Сердце?
Она не слышит.
— Валидол есть, Евдокия Михайловна?
— А?.. Отпустите меня… Пожалуйста!
— А не лучше ль посидеть, успокоиться? И мы обсудим ваши подозрения.
— Нет! Нет! Ничего я сейчас не соображаю! Обухом по голове! Мне срочно надо, срочно… пройтись по воздуху! Пал Палыч, миленький!..
После короткой паузы Знаменский подписывает пропуск.
— С условием, что завтра в двенадцать вы будете здесь.
— Да-да… обязательно! До свидания!.. — Она стремительно выходит, оставляя Пал Палыча в раздумье.
Мечась вдоль тротуара, а порой выбегая от нетерпения на проезжую часть, Стольникова ловит такси. Но то ли остановка тут запрещена, то ли по иной причине — машины не тормозят.
Тогда она достает полусотенную купюру и за уголок поднимает в протянутой руке.
Тотчас к тротуару подворачивает «Волга» с надписью «Аварийная».
Томилин в беседе с Гуторской пытается выяснить ее отношения с сослуживцами.
— Значит, прежний заведующий ушел на пенсию и прислали Стольникову.
— Да, прислали.
— По мне, надо бы вас назначить!
— Я бы тоже себя назначила, — сухо замечает Гуторская.
— У вас гораздо больше данных…
— Зато она умеет подольститься к мужчинам! — не удержавшись, поддается Гуторская на лесть. — Обошла, кого надо, в ГлавУРСе. Богатый опыт! Вы не видели ее трудовую книжку? Стюардесса, буфетчица на теплоходе, завтурбазой… Трех мужей сменила… Если кто поддерживал порядок на складе — так только я. Стольникова совершенно безалаберная!
— Вы связываете с этим и случившийся пожар?
— Почему нет? Где руководитель безответственный, там и люди распускаются!
— Безусловно, Евгения Антоновна, безусловно! А зачем вы в вечер пожара возвращались на склад?
— Что вы хотите сказать? — медленно произносит Гуторская, опешив от неожиданности.
— Я хочу услышать, что вы скажете.
— Забыла сумку с продуктами. Поставила на землю, когда запирала контору. И забыла.
— И в складское помещение не входили?
— Разумеется, нет!
— К сожалению, теперь этого не проверишь. А следствие установило, что был совершен поджог!
Некоторое время Гуторская переваривает новость.
— Ничего себе!.. Поздравляю — нашли преступницу! — Она взвинчена, но тон привычно едкий. — Скажите на милость, зачем мне?! Я материально ответственная! Зачем мне поджигать?!
— Можно сбыть «налево» все ценное и ликвидировать полупустой склад.
— Чтобы говорить такие вещи, надо иметь доказательства! — заходится от раздражения Гуторская. — Или помалкивать!
— Вы же просили к примеру, — невинно возражает Томилин.
Кибрит идет по коридору Петровки, помахивая от возбуждения рулончиком ватмана. Входит к Знаменскому.
Тот поднимает голову от стопы бумаг, переложенных тут и там закладками.
— Ничего, если я тебя оторву? — спрашивает она.
— А вы по какому вопросу? — бюрократическим тоном вопрошает Пал Палыч.
— Да по служебной надобности. Не угодно ли вам сплясать, товарищ майор?
— Недостача?! — догадывается Пал Палыч.
— Она самая! — Раскатывая рулон, Кибрит говорит: — Я с этой схемой не расстаюсь, уже замусолила… Наверно, археологам и то легче. У меня ощущение, будто с ног до головы в саже, сколько ни мойся!.. Двигаемся мы от передней стены, — показывает она по схеме, — и вот смотри, в этом квадратике что, по-твоему, лежало?
— Как сейчас помню, пальто на меху, Югославия, пятьдесят штук.
— Ни малейшей Югославии! Зола от стеллажей плюс что нападало с крыши!.. Есть и еще. Тут вот рядом значились телевизоры. Они честно сгорели, останки найдены. Зато транзисторы числом восемьдесят явно испарились до пожара!
— Еще?
— Пока все, Пал Палыч. Ведь только начали.
— А я Стольникову отпустил полчаса назад! Хотя… заикнись сейчас о транзисторах, скажут — куда-нибудь перенесли. Чтобы на допросе произнести «недостача», нужны результаты всей вашей работы. Ждать и ждать…
— Но ты-то понимаешь, что недостача была?
— Да… Была недостача. Была… — с оттенком сожаления подтверждает Знаменский.
— Однако плясать не собираешься? — Кибрит разочарована.