Юрий Иваниченко - Мертвые молчат
Знал ли Деркач все козыри, собранные следствием? Вряд ли. Только двое — Вадик и Шеремет, — знали всё. Но Деркач не мог не вынюхать, не угадать, что кто-то раскололся, что есть материал, а так ли важно, кто именно?
Впрочем, важно…
Но сначала о Деркаче. Не так давно, когда Вадик в очередной раз оторвал Жору повесткой от трудов неправедных, зазвучала песня, не похожая на прежние.
Разговаривали наедине; стараясь смотреть в глаза, Деркач признал, что есть за ним и рэкет, и прикрышка цеховиков, и еще кое-какие малоприятные, но многовыгодные мелочи, но все это не то что не по собственной инициативе, но и вопреки желанию. Запугали, мол, заставили, мол, руководят, мол, а он, баран божий, отдает 95 % дохода в неведомые клешни. А держат клешни крепко, и если что просочится из этого вот разговора — хана, кранты, и хорошо бы только Деркачу лично, а то всему благочестивому семейству…
— Вот так, — закончил Вадик, — а я еще на него наорал тогда: что, мол, совсем за дурака меня держишь, сказки рассказываешь? А теперь… Хоть детей пока что прикрыть надо.
— Поворот не прозевай, — отозвался Шеремет.
Вадим сбросил газ и, улучив просвет во встречной колонне, рванул на грунтовку. Полминуты — и только хвост пыли вздымается в утреннее небо.
Пылевая завеса отделила «Волгу» от трассы. Грунтовка, не отмеченная в туристских картах, соединяла две основные трассы, ведущие в Узень с севера и востока.
Почти на середине грунтовки расположилась деревня Маловидное.
Начиналась она самой настоящей потемкинской деревней. Укоренилось начинание князя Таврического. Только название несколько усовершенствовалось: наверное, еще в павловские времена «Миловидное» стало «Маловидным», что больше соответствовало и лексике, и мировоззрению хлебопашцев.
Уютная долина, и деревня впрямь маловидная: выплывает из-за поворота — и снова прячется за холмом.
В новые времена сюда стали ездить часто. Здесь водился светло-янтарный мед и было весьма недурно с едой. Работала колхозная столовая, где кормили сытно, дешево и невкусно, а неподалеку от нее уже год как функционировало семейное кафе; там кормили немного дороже, но намного вкуснее.
К тетке Явдохе повадились ходить даже местные, хотя основную клиентуру прикатывали колеса. Дальнобойщики, трассовики, водители магистральных тяжеловозов, народ бывалый и привычный к неуюту наших дорог, быстро сообразили, что десяток верст улучшенной грунтовкой — не крюк, а трояк — не деньги, если речь идет о вкусном и здоровом.
Семейству тетки Явдохи работы хватало: вслед за трассовиками сюда потянулись целые компании, по будням — из Узеня, а по выходным — даже из области.
Сейчас был понедельник и утро. На единственной маловидненской площади отсвечивал только один «КамАЗ» с рефрижератором; кабина поднята — водитель копается в моторе.
Младшенькая дочка хозяйки, Катюша, веселое существо на крепких загорелых ножках, домывала ступеньки. А рядом, у палисадника, стояла разукрашенная, как индейский фетиш, «Чезетта-500», вся в зеркальцах, щитках, наклейках, нашлепках, обрамленная хромированными трубками.
Шкура неведомого пушистого зверька распялилась на сидении; над цилиндрами колыхалось марево горячего воздуха.
Матвей Петрович взглянул на часы. Девять двадцать пять. Он представил себе кожано-заклепочное чучело, соответствующее такому мотоциклу, и тяжело вздохнул.
Вадим тоже выбрался из машины, быстро и цепко оглянулся и, как-то по-кошачьи проскользнув рядом с Катенькиными спелыми ножками, взбежал на веранду.
Предполагаемого чучела там не оказалось. За столиком сидел один-единственный посетитель: майор милиции, начальник Узеньского райотдела Николай Сагайда.
3
— И мы позавтракаем, — решил Матвей Петрович, подсаживаясь и пожимая Сагайде руку.
Потом посмотрел повнимательнее на тележку с Сагайдиным заказом, как раз подкаченную к столику, и решил:
— Заодно и пообедаем. Когда там придется…
А вот у Вадима с аппетитом оказалось плохо.
Не исключено, что из-за Сагайдиного доклада, слабо вяжущегося с атмосферой завтрака на веранде.
Итак, Узень, около трех ночи. Первомайский, проезд. Освещения там нет. Глухие заборы. Десяток домиков в глубине усадеб. Троих обитателей разбудили выстрелы. Два выстрела. Еще трое местных уверяют, что спали и ничего не слышали. Может, правда, а может, просто не хотят связываться с милицией.
Одним выстрелом был смертельно ранен Георгий Деркач, другим — убита его жена, Клавдия Деркач. Преподавательница. Оба выстрела из одного и того же оружия, видимо, револьвера. По предварительным данным — старый «наган». Женщине пуля попала в затылок. Классический карательный выстрел. Мгновенная смерть. Возможно, даже не успела ничего понять. Волосы опалены. Георгию выстрелили в спину, под левую лопатку. Тоже — в упор. Одежда прожжена, на теле — пороховая гарь. После выстрела Деркач пробежал шагов тридцать и упал замертво: сильное внутреннее кровотечение и болевой шок. Какое-то время агонизировал: есть следы на грунте и на одежде… Тяжелая смерть.
— Время?
— Примерно два тридцать. Вряд ли раньше — в десять минут третьего их видели живыми, — но и не позже трех. Эксперт убежден.
— Что их занесло в этот… Первомайский проезд в такое время?
— Возвращались из школы, с выпускного вечера дочери. В два часа от школы отошел автобус — детям заказана турбаза на три дня. Домой отправились с группой других родителей, потом шли одни. Через Первомайский проезд к их дому идти ближе.
— Сократили.
— Выходит, так.
— Ладно. Когда обнаружены тела?
— В начале четвертого. Пенсионер Ващенко, из второго номера по Первомайскому проезду, позвонил в милицию — его разбудили выстрелы и крики. Дежурный… Ну, не сразу поверил, но потом все-таки связался с патрульной ПМГ, направил в проезд…
— Возле тел никого не было?
— Нет. Ващенко не выходил за калитку, но уверяет, что никого больше не видел и не слышал.
— Следы?
— С начала третьего и до пяти шел дождь. Небольшой, но… Не обнаружено отчетливых следов, только протектора автомашины…
— Зафиксирован?
— Да. Пробовали применить собаку — но ничего не вышло. Дождь.
— Что с детьми Деркачей?
— Дочка на турбазе. Я послал туда сержанта — присмотрит и постарается поделикатней сообщить.
— Ну-ну.
— А второй ребенок, мальчик — он уже неделю как у бабушки. На Кировском. Я туда дозвонился; все тихо.
Сагайда сделал паузу и добавил:
— Еще одно. Я посчитал необходимым осмотреть дом Деркача.
— Вы убитого сразу опознали?
— Ко времени моего приезда на место уже весь райотдел знал. Фигура памятная.
— Что на квартире?
— Приехали в шесть двадцать — я не хотел без санкции, ну, и пока оформил… А там кто-то уже побывал. Сорваны ковры, шкаф вывернут…
— Замок взломан?
— По внешнему виду — нет. А чем открывали — пока не знаю. Эксперт работает, но… В область бы! А то без гарантии…
— Ключи у супругов найдены?
— Да. У обоих…
…А Вадим в это время все вспоминал свой последний разговор с Деркачом. С глазу на глаз. Вспоминал, как Жора говорил, понизив голос:
— Слушай, я с тобой, как с умным. Ты меня за пацана не держи. Узнает кто об этих моих словах — мне конец. Мне плевать, есть ли что у тебя, кроме, видеозаписи…
— А вы за меня не беспокойтесь.
— Своих забот хватает… Мне сейчас, ей-богу, проще всего — сесть, в зоне не пропаду, да за детей боюсь. У тебя дети есть?
— Не женат. Но это к делу…
— А у меня — двое. И старшая — девочка. Сообразил?
— Кто вам угрожает?
— Пока не знаю. А вот они — все обо мне знают. Все… И что у меня есть крепкие ребята — тоже знали…
— И что им было надо от вас?
— Работа… Город маленький, меня здесь каждая собака знает… Боятся… И в отделении корешки остались — а чего там, все знают, что «мусор из дома не выметет…».
— Вы хотите сказать, что рэкет — это по заданию.
— Именно.
— И кто давал задание?
— Телефон…
Георгий помолчал, разминая незажженную сигарету. И сказал после паузы:
— Может быть, позже расскажу… Когда проверю. Есть у меня коммутаторные соображения…
Не верилось, ох не верилось Вадику; а Деркач закурил, помолчал немного и добавил:
— И тебя — тоже проверю.
Нет, не прибавляли эти воспоминания аппетит. Так и подмывало рвануть на себе рубаху, посыпать голову песком и завопить:
— Это я, я виноват! Не послушал, не поверил… — и затем ринуться искупать свою вину, проливая праведный гнев на…
А вот на кого — Вадим никак не мог пока решить. Не вычислялось. …Хоть бы уверенность, пусть предварительная, но уверенность… Но не было и ее.
Наверное, не было уверенности и у Шеремета. Иначе почему бы он внезапно сменил тон обращения к майору:
