Николай Леонов - Матерый мент
Гуров вышел из генеральского кабинета, рассеянно, мимоходом кивнув Верочке и на невысказанный ее вопрос отделавшись: «Ничего, Веруня, постараемся начальству настроение поправить!» – двинулся к себе, здороваясь с коллегами. Станислава еще не было, хотя время подходило к одиннадцати. «Вот ведь авторазгильдяй, прости господи, – беззлобно подумал Гуров. – Хотя все едино – пока пахота моя. Сейчас к вдове, а там – тем более рядом – в цитадель академической науки. Посмотрим, чем покойный Александр Иосифович жил и дышал на работе. Итак, что мы имеем с гуся, Лев Иванович? Негусто мы с него пока имеем… Но на „заказуху“ похоже: ведь не ждала его практически эта сволочь, приехал, завалил и тут же смылся. Ай, как плохо – ни мотива, ни-че-го, пока на заказчика не выйдем. А выйти на него… Семь пар казенных сапог стопчешь, если не повезет. Ладно. Чего тут думать, не о чем пока, трясти надо, как в том анекдоте про обезьяну и полицейского».
Уже перед самым уходом Гуров связался с управлением ГИБДД и попросил, чтобы ему подготовили сводку по всем угонам, авариям, ДТП и прочему, в которых бы фигурировала вишневая «девятка». Если вдруг выяснится, что машину недавно угнали и она в розыске, появится еще один хрестоматийный признак заказного убийства.
Глава 2
Андрей Алаторцев медленно и осторожно подкрутил винт вертикальной настройки мощной цейссовской бинокулярной лупы и, внимательно глядя в объективы, добиваясь наибольшей резкости изображения, левой рукой немного изменил угол светового пучка, падающего на рассматриваемый образец. При многократном увеличении кусок растительной ткани, лежащий на черной, бархатистой, не отражающей света поверхности, выглядел очень красиво. По форме кусок этот напоминал небрежно слепленный снежок, но переливался и слегка мерцал оттенками теплого желтого цвета. Целая снежная гора, пещеры и гроты которой отдавали насыщенной голубизной, а верхнюю часть пересекали нежно-зеленые нити, в немногих местах сплетавшиеся небольшими клубками. А справа, как на настоящем заснеженном склоне, проступали сквозь желтизну темно-бурые спины «валунов». Алаторцев вздохнул и снова чуть передвинул осветитель, в который раз резко изменив вид объекта. Ему хотелось изо всех сил треснуть кулаком по накрывавшему лабораторный стол листу гладкого пластика. Ничего не получалось. Время было дорого, как никогда, а препарат за препаратом давал сходную картину: участки некроза, те самые «валуны» и, что еще хуже, зоны вторичной дифференциации. Он разочарованно покачал головой, отключил подсветку и, ловко подцепив кусочек ткани пинцетом, выбросил его в стоящий под столом пластмассовый контейнер с опускающейся крышкой. В контейнере уже лежало около полусотни похожих образцов.
Затем Андрей вышел из посевного бокса, аккуратно, как и все, что он делал, закрыв за собой тяжелую дверь; раздался тихий шлепок дверного уплотнителя. Крохотная кабинка предбоксника, освещенная тусклой сорокаватткой, герметично отделялась от бокса. Алаторцев отключил свет в боксе, щелкнув тумблером на щитке около двери, и несколько раз вымученно улыбнулся, стараясь поймать выражение лица, которое сейчас увидят его коллеги. Незачем показывать кому бы то ни было свое огорчение и растерянность. «Хотя сегодня, – подумал он, – сегодня вся эта маскировка эмоций ни к чему. Как раз наоборот, мина у меня должна быть максимально похоронная. Весь день в боксе не просидишь… Правда, Мариамку не проведешь, чует меня, сучка… Хорошо, хоть мысли читать не научилась!» Андрей Алаторцев поправил халат и вышел в помещение лаборатории, где работал уже шестнадцатый год.
Просторная и высокая комната, заставленная лабораторными столами, аппаратурой, шкафами с реактивами, двумя ферментерами и двумя тихонько журчащими мойками, была залита ярким сентябрьским солнцем. Отраженный от блестящего стеклянного цилиндра бидистиллятора лучик кольнул Андрея в глаз, заставив досадливо поморщиться. Молодая красивая темноволосая женщина в белом халате с вышитой на нагрудном кармане стилизованной красной буквой М, стоявшая у вытяжного шкафа, резко обернулась на звук закрывшейся двери предбоксника и быстро, почти бегом, подошла к Алаторцеву.
– Андрюша, ведь ты за старшего, ведь ужас какой! Что делать-то? Деда убили, все ребята с ума сходят, а ты три часа в боксе просидел, ну нельзя же…
– Мариам, успокойся и возьми себя в руки, – ровным и тихим голосом перебил ее Алаторцев. – Только истерик нам не хватало. Я тоже как дубиной ударенный, никак весь этот кошмар в голове не укладывается. Но лекарство от всех напастей и ужасов знаю одно. – работу. Мы с тобой не первый год знакомы, и для тебя это не новость. А про лекарство от всех бед, это ведь Дедовы слова, не запамятовала?
– Алаторцев, мне кажется иногда, что у тебя вместо сердца – насос перистальтический, надежный и безотказный! – Ее темно-карие глаза сверкнули слезами. – Ты человек или компьютер бездушный? Александра Иосифовича у-би-ли, до тебя что, не дойдет никак?
– Знаешь, Мариам, я уверен – там, внизу, в вестибюле, уже наверняка Дедов портрет висит с траурной ленточкой в углу. Володин подсуетился, это он, отдадим должное, умеет, – голос Алаторцева оставался таким же ровным и бесцветным. – Давай, чем меня в бездушии упрекать, спустимся туда вдвоем, а то и всей лабораторией, на колени встанем, возрыдаем и начнем головами об пол стучать. Деду не поможем, но самим полегчает, а? Как считаешь? – после короткой паузы Алаторцев продолжил: – Вон, в медшкафчике валерьянка есть и пустырник: накапай и выпей. Или, еще лучше, подойди к моему лабораторному столу, там в тумбе колба с «несмеяновкой», кубов триста оставалось, плесни себе, сколько нужно, и – залпом.
Глаза женщины потухли, плечи поникли. Она тяжело опустилась на высокий лабораторный стул и прерывисто вздохнула.
– Андрюша, может быть, к Любови Александровне пойти, а? Может, ей помощь нужна, может, посидеть рядом просто?
– Я не пойду, сегодня по крайней мере. И тебе не советую. Думаю, что психологически ей сейчас лучше побыть одной, – Алаторцев пододвинул стул и присел рядом. – А что до помощи с похоронами и прочее – Дед все-таки не из незаметных тружеников науки. На то АХЧ отделения академии есть, эти ребята опытные, тактичные и все устроят как надо. От лаборатории – венок, поняла, не общий, институтский, а от лаборатории. Найди Вацлава Васильевича, пусть посчитает, по сколько скидываться будем, и организует. Да! После поминок надо будет Деда здесь, своим коллективом помянуть, пусть это тоже на Вацлаве. Водку не брать – дорого и неизвестно, что за пакость подсунут. Посмотрите с ним, сколько у нас в сейфе «казенки» осталось, если мало – займите у Южакова или… ну, займите, словом. Пусть Вацлав озадачится, на то он и старший лаборант. А с Любовью Александровной раньше похорон встречаться, считаю, не следует. Тем более она наверняка Павла из Питера вызвала, может, и Валентина из Штатов успеет до похорон прилететь. Вот они с ней и побудут. Пойми, одно дело – родные люди, дети, и совсем другое – мы, хотя, кто Деду ближе был, это еще вопрос. Потом, когда все уляжется, и зайдем, и поможем, и поговорим. Поняла?
– Ладно, поняла я все, – тускло ответила женщина. – Прав ты, как всегда, прав и логичен… А Любовь Александровна не одна. Это ты у нас такой чуткий и тактичный. У нее милиционер какой-то сидит.
– Откуда такие сведения?
– А он от нее в лабораторию позвонил, ты в боксе сидел, трубку я сняла. Сказал, что, когда поговорит со вдовой убитого, – Мариам явственно передернуло, – хотел бы зайти к нам, поговорить о покойном, о его работе, познакомиться с сотрудниками – мол, все равно рядом. Спросил, удобно ли…
– И что ты ему ответила?
– А что я могла ответить? Сказала, что ждем, объяснила, как лабораторию найти. Дед ведь не в своей кровати тихо умер, она же нам сказала утром по телефону – убили! – Мариам сглотнула и опять зябко поежилась. – Так что никуда мы от визита этого не денемся, лучше уж отмучиться поскорее, чтобы нервы не трепали. Хорошо Деда знали мы с тобой, да разве Вацлав Васильевич еще, вот нам и разговаривать с представителем власти.
– Откуда он, не спросила? МУР, прокуратура? Или представитель сам представился, извини за невольный каламбур?
– Говорил он, откуда, – Мариам беспомощно улыбнулась, – но я не запомнила. Мне все эти МУРы и прочие ФСБ на одно лицо – милиция, и все. А вот как звать, запомнила – простая такая фамилия. Полковник Гуров, Лев Иванович.
* * *Андрей Алаторцев, как и Лев Гуров, родился и вырос в Москве и тоже за свои тридцать семь лет изрядно поколесил по просторам сначала нерушимого Союза, а позже – свободной России. Конференции, симпозиумы, рабочие совещания, да, наконец, просто командировки, на которые его шеф – Александр Иосифович Ветлугин – скудноватых средств не жалел никогда, будучи убежден, что настоящий ученый без личного, глаза в глаза, общения с коллегами киснет и вянет. Но в отличие от Гурова Москву Алаторцев не любил. Этот человек вообще не любил никого и ничего, делая исключение лишь для собственной персоны. Зато уж в этом случае любовь была воистину безгранична…
