Чужие грехи - Валерий Георгиевич Шарапов
«И не кобениться», – мысленно добавил Алексей.
– Девушка, да не все ли равно, где умирать? – простонал он. – Уж лучше дома…
– Прекращайте острить, – отрезала медсестра, начисто лишенная чувства юмора. – Вы не умрете, но последствия лучше предотвратить, чем потом их ликвидировать.
И все же он рискнул. Прибыла патрульная машина из Ленинского РОВД. Лица знакомые, почти родные. Его подсаживали в машину, когда прибежала медсестра и подвергла пациента решительной обструкции, кричала, что даже если он одумается и вернется, советская медицина уже никогда не будет его лечить! Что за вопиющая безответственность, наплевательское отношение к собственному здоровью!
Алексей оправдывался, как мог, уверял, что абсолютно здоров. Забрался в машину, и лишь когда водитель завел двигатель, облегченно выдохнул. Патрульные любезно высадили его у подъезда, по лестнице он поднимался самостоятельно, начиная жалеть, что покинул уютные больничные стены.
Откуда взялась соседка Валентина? Она всегда откуда-то берется. Видимо, почувствовала. Едва он вошел в квартиру, в дверь забарабанили. Соседкины глаза округлились от ужаса.
«А в принципе неплохо, что она есть. Жалко будет, если однажды исчезнет».
– Да уж, грустно, девочки, – сделала вывод Валентина. – Раздевайся, сосед, полностью. Все, что на тебе, я отнесу в корзину для грязного белья, позднее часть выброшу. Ты еще не разделся? Поторопись, будем лечиться.
– Так меня уже, – сопротивлялся Алексей.
– Ничего, кашу маслом не испортишь.
– А вдруг?
– Разговорчики, товарищ капитан, – сердилась Валентина. – Допускаю, что над тобой и потрудился человек с медицинским образованием, но ему твое будущее безразлично. В отличие от меня… хотя я и не имею медицинского образования… Вот скажи на милость, почему ты смеешься? Я не говорила ничего смешного. Смех в твоем нынешнем состоянии подобен бегу по пересеченной местности… Дуй в ванную комнату, а я сбегаю за своей аптечкой…
Она вернулась с потешным саквояжем, долго рылась в нем, бормоча:
– Так, где мой ключ девять на двенадцать?
Вколола укол, стала осматривать поврежденные места, осторожно посчитала ребра под кожей – и он чуть не взвился.
– Ничего не хочешь рассказать?
– Я не был на свидании.
– Уже легче, – ухмыльнулась соседка. – Так, сиди и не дергайся. Потом я тебя помою и уложу спать. Хорошо попросишь – останусь на ночь.
Ночью он метался по кровати, выл, как волк на полную луну. Валентина успокаивала, прижимала к себе, шептала на ухо какие-то женские глупости.
Какое счастье, что после субботы настало воскресенье, а не понедельник! Он открыл глаза, дышалось в принципе сносно, хотя могло и лучше, в голове царила пустота. Острая боль в отдельных местах превратилась в тупую, но по всему телу.
Алексей привстал, покосился на лежащую рядом женщину. Одежды на ней было немного. Если присмотреться, то вообще не было. Валентина тоже смотрела на него с опаской.
– Знаешь, кто я?
Алексей нахмурился. Валентина вздохнула:
– Что еще забыл? Таблицу умножения? Какой сегодня день?
Сегодня был красный день календаря. Сквозь шторы просачивалось солнце, настенные часы показывали половину двенадцатого.
– Жить будешь, – констатировала Валентина, сползая с кровати. – Сегодня отлежись, завтра на работу. Но очень осторожно – за преступниками не гоняться, не стрелять, с обрыва в машине не падать… Кстати, твои пистолет и удостоверение я решила не стирать, они лежат на тумбочке в прихожей. Ну что, мне уйти? Проведешь воскресный день в одиночестве?
– Останься, – он потянулся к ней, ласково поцеловал в губы.
– Какая прелесть, – восхитилась Валентина. – После такого, конечно, останусь. Приготовлю что-нибудь, – она выпорхнула из кровати и скользнула на кухню.
События вчерашнего вечера накрыли с головой, как только она вышла. Обрушились разом, с полной тяжестью. Разин доковылял до телефона в прихожей, отыскал в пухлом справочнике номер областной больницы. Долго не подходили, каждый гудок отдавался внутри. Наконец ответили, выслушали, отправились выяснять. Сердце едва не выскакивало из груди. В итоге упокоили: жив ваш пострадавший, изрядно переломан, порвана селезенка, находится в искусственной коме – то есть посещение с апельсинами не имеет смысла. Прогнозов нет, врачи в подобных случаях ничего конкретного не сообщают, не хотят обнадеживать родных и близких.
Поблагодарив, Алексей набрал по памяти другой номер.
– Доброе утро, Лидия Александровна, с работы звонят. Некий капитан Разин.
– Вы с ума сошли, товарищ капитан Разин? – Лида понизила голос. – Мне, конечно, льстит, что ты звонишь прямо на дом, в супружескую постель, можно сказать, но ты вроде сам меня послал к чертовой матери…
– Все серьезно, коллега, – перебил Алексей и несколькими скупыми фразами описал ситуацию.
– Вот это да… – потрясенно вымолвила Лида. – Спасибо, что живой Виктор Павлович… А сегодня выходной, ни до кого не достучишься… Хорошо, ты сегодня не вставай, а то еще и тебя потеряем. Есть кому установить за тобой слежку? – В голосе Лиды угадывался сарказм (очевидно, муж ушел на кухню или в туалет). – Неясное чувство мне подсказывает, что такой человек есть. Вот и доверься ему, лечись. Я все выясню, оповещу заинтересованных лиц, пусть выбираются со своих дач, подключаются к работе. Все, товарищ капитан, счастливо переболеть, – Лидия Александровна швырнула трубку.
Весь день пролетел в полусне-полубреду. Алексей засыпал, просыпался, блуждал по квартире, держась за ребра. Мелькала Валентина – то появлялась, то пропадала. Домашние дела никто не отменял. Варились щи в кастрюле, она возилась в туалете со сливным бачком, мыла полы, выбрасывала накопившийся на балконе мусор. Алексей наблюдал за ней из кровати. Что-то много в текущей жизни становилось Валентины. Но это не раздражало, даже становилось интересно – что же будет дальше?
После обеда на домашний номер позвонил подполковник Сергеев. Какая честь! Боль мгновенно испарилась, распрямились плечи, капитан даже встал по стойке «смирно». По традиции подполковник сначала наорал: почему сразу не доложили? Почему работаем столь небрежно, подпуская к себе преступников? Скоро прыщи у вас будут выдавливать, а вы даже не почувствуете! В этой ругани имелся свой удручающий резон. Затем подполковник успокоился, справился о самочувствии, поставил в известность, что подключил соответствующие службы – криминалисты отработали, но тянут с отчетом. Есть ли у капитана собственное мнение? Выслушал, что-то проворчал и положил трубку. Ночь прошла спокойно благодаря стараниям соседки…
Атмосфера в отделе царила какая-то недружественная. Понедельник – день тяжелый, внезапные дожди чередовались «приступами» солнечного пекла. О происшествии с Варламовым все уже знали, мрачно помалкивали. Крюгер по традиции источал амбре, украдкой что-то жевал, не понимая, что от этого запах изо рта только усиливается. Шабанов сидел за своим столом с постной миной и явно отключенными мозгами. Последние он берег, в действие приводил редко, лишь по самым экстренным случаям. Мишка Островой тоскливо смотрел в окно, видимо, начинал осознавать, что семейная
