Николай Леонов - Пир во время чумы
– Николай, спасибо, отправляйся домой. – Гуров сел. – Сестренка, извините, что отнимаем у вас время.
– Я должна посмотреть вашу ногу. – Девушка работала в приемном отделении шестой год и давно ничему не удивлялась.
Брюки не сняли, лишь спустили до колен. Сестра осмотрела рану, неожиданно спросила:
– Вы сами себя ранили? Ножевой удар.
– Сам, – признался сыщик.
– Рука твердая, голова пустая. Сантиметр в сторону – и вы порезали бы артерию. – Сестра обработала рану, начала бинтовать сноровисто, быстро. – А с головой что?
– Только испачкал, – ответил сыщик. – Вы, пожалуйста, протрите и перебинтуйте, будто у меня серьезная рана.
– Теперь клоун до конца жизни будет мне контрамарки давать, – сказала сестра. – Штаны можете надеть. Мест у нас нет, тем более для симулянтов, могу положить в коридоре.
– На пару часов найдете и палату. Сейчас вам привезут действительно тяжелого. Стас, быстро, я тебя жду.
Сестра, невольно подчиняясь властному голосу раненого, забинтовала ему голову так, что даже закрыла один глаз. Санитар привез каталку, раненого переложили, повезли по коридору.
– Витя, иди, сейчас привезут тяжелого. Этого я доставлю сама, положу в седьмую. Скажи Анюте, пусть предупредит главного и готовят операционную.
Санитар быстро ушел, Гуров пожал девушке руку и сказал:
– Поверьте, сестра, мы не развлекаемся. Раненого, которого сейчас оставят, зарегистрируйте как Гурова Льва Ивановича. Когда ногу ему прооперируют и его отвезут в палату, замотайте ему голову, как мне. Сейчас сюда явятся, будьте с посетителями строги, но от меня не отходите.
– Вы генерал? – спросила сестра, закатывая сыщика в пустую палату.
– Только полковник, – ответил Гуров. – А почему вы решили?
– Голос у вас генеральский. В прошлом году у нас генерал лежал с двумя царапинами, кричал – лампочки качались.
– Я ведь не кричу, – обиделся сыщик.
– Хуже, у вас голос отвратительный, словно ножом по сковородке. – Сестра заботливо поправила ему подушку.
Дверь в палату приоткрылась, вошел мужчина в халате, один из тех, что стояли на базаре, а позже ехали в «Москвиче».
– Как он? – спросил вошедший.
– Нога нормально, а голова – пока не могу сказать, нужен рентген. А вы кто больному будете? Выйдите из палаты. – Говорила сестра вежливо, но безапелляционно.
Мужчина попятился и столкнулся с вошедшим в палату Мефодием, который властным движением отстранил эфэсбэшника, рыкнул:
– Убирайся! – Потом повернулся к сестре, изобразил улыбку. – Как мой друг?
– Главный еще не смотрел, и нужен рентген. – Сестра съежилась под тяжелым взглядом старика.
– Дочка, ты оставь нас минут на пяток, пошептаться требуется.
– Сестра, это мой дядя, выйдите, пожалуйста, – слабым голосом произнес Гуров.
Когда сестра вышла, Мефодий опустился на стул, спросил:
– Кто тебя? Братва была со мной, слово вора.
– Я верю. Это Москва, они бы меня все равно достали, – ответил сыщик.
– Вы же при мне звонили, договорились. Они что, беспредельщики? – возмутился Мефодий.
– Ни хрена, полежу, завтра буду в аэропорту. С капитаном грузового борта согласовал? – спросил Гуров.
– Порядок, как и было договорено. Парни уже в подвале, в браслетах. Стволы упаковал как надо. Кто теперь все заберет?
– Я подымусь, ты меня не знаешь. Но я буду слабый, потому вместо твоего парня полетит мой помощник, – ответил сыщик.
Мефодий долго молчал, что Гурову крайне не понравилось. Ясно, вор обдумывает ситуацию, что-то в своих планах меняет. Когда Гуров был маленький, он мечтал: вот бы иметь способности слышать, что другой человек думает. С годами он понял: это, казалось бы, великое преимущество в жизни превратится в проклятие, весь мир для человека перевернется. Он невольно узнает о себе такое, что жить не захочется. А так он не знает, и бог его хранит.
Сейчас сыщик пытался разгадать мысли Мефодия, возможно, от этого зависело многое – и его собственная жизнь, и жизнь Стаса, и успех всего дела.
– Машину с парнями я вам дам, в самолет вас погрузят, а в Москве замочат, – сказал Мефодий.
Вор явно пытался скрыть свои мысли. Его абсолютно не волновала судьба двух ментов. Спецслужба получит все, что желает: убийц, стволы и письмо. Оставит Котунь, Мефодия и его гнездо в покое. Вор торопился, потому врал неумело, понял сыщик. Что же он, старый черт, задумал? Уйдет, посчитаем. Вслух сказал:
– Ты, мил человек, письмишко-то отдай. Оно тебе абсолютно ни к чему.
– Верно, – согласился Мефодий и достал из кармана конверт.
Гуров одним глазом просмотрел записку высокого чиновника, подумал, что почерк, конечно, доказательство, только неизвестно чего. Для прокуратуры и суда – просто бумажка, но промолчал, убрал конверт под подушку, не удержался и все-таки буркнул:
– Что со мной сделают в Москве, тебя сильно волнует. Узнаешь, что схоронили, выпьешь лишний стакан самогона.
– И не один, – уточнил Мефодий и встал. – Так завтра я пришлю за вами.
– Нет. Стволы и убийц заберет у тебя сегодня мой помощник, остальное тебя не касается, – ответил сыщик.
– Как желаешь. – Мефодий молча вышел.
Гуров закрыл глаз, сквозь дрему анализировал события. С телеграфа он позвонил помощнику думского лидера и отменил всю затею с телевизионной съемкой. Парень вздохнул облегченно и повесил трубку. Сыщик тоже почувствовал облегчение. Задуманная инсценировка была громоздкой, фальшивой, а главное, непредсказуемой. Штатские высокопоставленные лица вообще могли отказаться от интервью, могли опоздать, и вообще всю эту показуху он придумал от безысходности. Нет, и слава богу. Затем Гуров коротко переговорил с Орловым – здесь все было ясно, четко.
Он отказался от машины сопровождения, предложенной Мефодием. Совершенно правильно сделал, хотя и невозможно представить, какую подлость может выкинуть вор на территории своего города. Избегай ставить себя на место другого человека. Ты, сыщик, представить не можешь, а вор в законе очень даже может. Машины ночью не будет – придется снова обращаться к Буничу.
Явился Стас и прервал размышления Гурова.
– Наш арестант чуть не помер. Врач сказал, еще бы сутки – общее заражение крови, и конец.
– Спасибо, успокоил, – проговорил Гуров. – Тебе придется ехать к Мефодию, брать у него убийц и стволы. Теоретически все должно пройти нормально. Однако теория хороша в науке и порой никуда не годится в реальной жизни. Ты боялся за меня, теперь я буду волноваться за тебя. Обсуди с Сильвером, куда спрятать бандитов до утра, он мужик хитрый, чего-нибудь подскажет. Самое простое решение сегодня – давно забытое старое. Потому подмешай в водку немецкое снотворное, что у тебя в скляночке. Водку дай, только когда доставишь на место.
– Лев Иванович, будь другом, научи пользоваться носовым платком, – попросил Станислав.
– Сам дурак, – огрызнулся Гуров. – За мной приедешь, когда стемнеет. Все перевозки закончи засветло.
– Так я пойду, – сказал Стас, не двигаясь с места. И, словно оправдываясь, что уходит и оставляет друга, начал объяснять: – Если дела с Мефодием следует закончить засветло, нужно торопиться. Заскочить к Сильверу, решить, где поместить убийц. На базар с Мефодием какое-то время уйдет, затем обратный переезд. А после пяти вернусь сюда.
– Ты еще здесь? – сонно спросил Гуров. – Стас, ты мне друг, но я от тебя порядком устал. Удачи тебе, и двигай.
Станислав кивнул и молча вышел. Гуров повернулся на бок, лицом к двери, передвинул лежавший под подушкой «вальтер», закрыл глаз и, стараясь не заснуть, начал, как он это называл про себя, «философствовать». Он любил порой задавать себе вопросы, на которые у него не имелось ответов.
Например, почему разумный человек осознанно рискует жизнью? Сыщика всегда раздражало, когда в случаях убийства персон известных, в прессе поднималась шумиха. Многие люди искренне переживали, плакали на похоронах. Погибший человек – исчезнувший мир. А он не бывает маленьким или большим, он МИР. Если оценивать людей по их званиям и рангам, то их смерть можно свести к некоему фарсу. Убит солдат – люди вздохнули, лейтенант – одна слезинка, капитан – две, генерал – десять, далее по нарастающей. Суматоха во власти. Может, они не о погибшем переживают, просто начинают догадываться, что тоже смертны? Если убили депутата или министра, то недалеко и до премьера, а там и до Самого. Потому он и берет на контроль, чувствует холодок. Хотя его контроль профессионалам лишь мешает.
И он, сыщик, лезет в пекло не из-за личности убитой и уж совсем не из стремления отличиться. Такой мотив существовал, давно исчез, испарился. Тогда почему? Честь Родины? Частично. Долг? Так он есть или его нет. Не имеет значения, кого убили. Преступника необходимо разыскать, что получается далеко не всегда. Не надо заниматься самообманом: сегодня он, Гуров, лезет, подставляет себя так, как не стал бы подставлять, если бы убили учительницу. Стыдно? Но так оно и есть. Тогда в чем дело? Заказные убийства почти не раскрываются, можно назвать десятки погибших знаменитостей, дела которых покоятся в сейфах прокуратуры и милиции, поверх них ложатся новые дела. Он, сыщик, убежден, что в нераскрытых делах виноваты не только следователи и розыскники, виноваты либо олигархи, либо чиновники, стоящие у трона. А люди видят причину зла лишь в исполнителях закона, обвиняют их в халатности, взяточничестве, непрофессионализме.
