Николай Леонов - Пять минут до расплаты
– Не надо так нервничать, Михаил Соломонович, – успокоил его Гуров. – Давайте лучше вспомним о далеком уральском городке, где вы выросли. Ведь корни этой истории тянутся именно оттуда? – спросил Гуров.
– Да, дружба и ненависть, любовь и предательство – все из нашего детства и юности, – угрюмо сказал Зельдин. – Мы с Тимом и Лешкой подружились еще в школе…
История школьных друзей была незамысловата и вместе с тем трагична. Они жили в небольшом городе, выросшем рядом с еще петровским «железноделательным» заводом. В конце пятидесятых на его базе создали оборонное предприятие, выпускавшее ракетную технику. Людей в городе прибавилось, однако он не далеко ушел от большого села, где едва ли не все знают друг друга. Более того, градообразующее предприятие не только взяло на себя жизнеобеспечение города, но и перенесло заводскую иерархическую структуру отношений в быт. Директор завода был царь и бог для города и людей, в нем живших. Соответственно, и весь начальственный корпус относился к местной элите, регулирующей как производственные, так и общественные отношения.
Отец Тима Зеленского состоял в этой местечковой номенклатуре. Он, на памяти Зельдина, занимал должности главного инженера, а потом – директора завода. Однако и родитель Михаила Соломоновича был не из последних людей. Если строительный комплекс в городе работал под вывеской стройцеха завода, то здравоохранение в нем представляла санчасть предприятия. За столь скромным названием скрывался великолепный больничный комплекс, какому мог позавидовать любой областной центр.
На «оборонку» в то время денег не жалели. Так вот, отец Зельдина был главным врачом этой самой заводской санчасти.
Тим и Миша учились в одном классе и были отличниками и примерными учениками. Таким же был и их одноклассник Леша Зелепукин. Правда, его отец не принадлежал к городской элите и работал мастером в сборочном цехе. Когда дети вышли из неразумного возраста, где все были одинаково стрижены и одеты в синие форменные курточки, трафарет межличностных отношений взрослых наложился и на школьников. Дети начальников стали непосредственно виновны в том, что их родители обидели чужих родителей, не присвоив им нужный разряд, срезав «прогрессивку», лишив премии или отправив в отпуск зимой. А тут еще и отличная учеба…
Короче, они сделались некими изгоями, мимо которых редко кто из одноклассников проходил, не толкнув, не обозвав. Только Лешка Зелепукин – свой для «заводских» – пытался как-то оградить ребят от притеснений и издевательств. Вскоре они подружились. И не просто стали друзьями, а решили постоять за себя. По мальчишескому обыкновению, под впечатлением книг и фильмов о героях, троица поклялась в вечной дружбе. Естественно, название своему содружеству они выбрали, взяв за основу три первые буквы своих фамилий – «Зеленое братство»; девизом взяли бессмертное «Один за всех и все за одного!»
На следующий день «зеленые братья» вручили особо докучавшему им хулигану из соседнего класса бумажку с тремя «знаками Зорро», что означало по статусу тайного общества бой до смерти, и после школы изрядно его отколотили. Потом подобной экзекуции подверглись еще несколько обидчиков. В результате решительных действий самые тихие и интеллигентные в округе мальчики прослыли оторвами. Былые хулиганы и обидчики боялись их как огня. Их даже поставили на учет в детскую комнату милиции после того, как Тим в драке разбил голову одному из соперников. Сверстники зауважали троицу и, как следствие, оставили в покое.
Были позже драки и на дискотеках, где особенно отличался Зеленский. Собственно, он и заводил их, заводясь сам. Тим уже не мог жить без острых ощущений, без жестокости.
– Как врач, я сейчас могу сказать, что у Тимофея уже тогда были нелады с психикой, – сказал Зельдин и, задумавшись, добавил: – Вероятно, наследственность.
– То есть? – удивленно поднял брови Гуров.
– Мать Тима… – начал нерешительно Зельдин. – В общем, его мать больна. Еще тогда она лечилась. Шизофрения… Болезнь проявлялась чаще всего приступами ярости и жестокости. Она месяцами могла никак себя не проявлять, но потом вдруг мать срывалась по незначительному поводу и могла наброситься на мужа с ножом, садистки избить сына до крови. Потом приходила в себя, просила прощения, а через некоторое время все повторялось.
Олег Эдуардович скрывал это, возил ее в Москву, пытался лечить, но все безрезультатно. Я не специалист в этой области, но у Тима уже тогда проявлялись подобные же черты агрессивности и жестокости. А еще он сильно любил и безумно ненавидел мать. И этот противоестественный конгломерат любви и ненависти он перенес и на остальных женщин. Когда Тим женился…
– Мы знаем историю семейной жизни Зеленского, – перебил Зельдина Гуров. – Наверное, лучше вам перейти к тому, что случилось одиннадцать лет назад.
– Ладно, – неохотно произнес Зельдин. Он потер виски и начал рассказывать: – После окончания школы мы расстались. Я поступил в Первый медицинский в Москве, Тим – в областной пединститут на иняз, а Лешка пошел работать на завод и одновременно стал заочно учиться во ВТУЗе при предприятии. Через год, закончив первый курс, на летних каникулах мы с Тимом приехали к родителям на Урал. Увиделись с Алексеем, решили это дело отметить. У Лешки была любимая девушка, с которой он нас познакомил…
– И ее звали Елена Солнцева? – спросил Гуров.
– Да, это была Лена, – подтвердил Зельдин. – Мы отмечали нашу встречу вчетвером на квартире у Алексея. Его родители работали во вторую смену. Было весело, но как-то скоро все опьянели. Первым свалился Лешка – он, в общем, никогда не умел пить. Потом мне стало не очень хорошо, и я ушел в ванную, а после на кухне придремал сидя. Проснулся от крика, шума и плача. Двинулся в гостиную, откуда это все доносилось. Только открыл дверь кухни, мимо меня в слезах пробежала Лена и выскочила на лестницу. Ребята же в комнате сцепились и жестоко дрались. Я попытался их разнять, но мне это не удалось. А вскоре прибыл наряд милиции. Они проезжали мимо, когда из подъезда выбежала Лена в изорванном платье…
– А потом был суд и Зелепукин получил одиннадцатилетний срок за изнасилование гражданки Солнцевой, – констатировал Гуров.
– Несовершеннолетней, – уточнил Зельдин. – Ей тогда еще не было восемнадцати.
– И кто был настоящим виновником? – внимательно глядя на молодого человека, спросил Гуров.
– Когда они дрались, Лешка кричал Тиму: «Что же ты, сволочь, наделал? Ведь я ее люблю! Как мне дальше жить?» Эти слова я слышал, – угрюмо сказал Зельдин.
– Но ни следователю, ни судье о них не сообщили, – высказал предположение Гуров.
– Следователю я все сказал, но потом… – Зельдин нахмурил лоб и потупил глаза в стол. – А потом со мной разговаривали Олег Эдуардович и мой отец. Вы понимаете, что он полностью зависел от директора завода, которым являлся Зеленский?
– Я понимаю, – сухо ответил Гуров.
– В конце концов, я дал показания, что ничего не видел и не слышал. Обвинение против Зелепукина было выстроено на письменных показаниях Тима, который «неожиданно» тяжело заболел, и на рассказе милиционеров. Они сообщили, что когда вошли в квартиру, то Зеленский, увидев их, крикнул, указывая на Алексея, что это он насильник.
– И это так и было? – спросил Гуров. – А как реагировал на оговор Зелепукин? И ведь были еще показания Солнцевой?
– Тим, вероятно, очень перепугался, увидев патрульных, и стал кричать, что во всем виноват Лешка. А тот, когда их разняли, был словно не в себе. Он лишь повторял: «Сволочь! Сволочь!» И во время судебного заседания он не произнес ни единого слова, отказавшись и от последнего. А Лена… Она тоже молчала и на допросах у следователя, и на суде. Я склоняюсь к тому, что ее просто запугали. Говорить правду она боялась, а лгать – не желала.
– Н-да, – впервые подал голос Крячко. – А ларчик-то, оказывается, так просто открывался. Но все же, Михаил Соломонович, где сейчас прячутся Солнцева с Зелепукиным? Может, вы знаете, но не говорите нам? Или догадываетесь, но, опять же, молчите?
– Я не знаю. Клянусь своей честью, семьей, – сложил на груди руки Зельдин.
– Ну, насчет вашей чести разговор особый, – усмехнулся Гуров. – А раз не ведаете, где скрываются ваши старые знакомые, то и говорить, наверное, нам не о чем. Остается лишь распрощаться. До свидания!
– И на прощание повторить слова Зелепукина, которые он вам по телефону сказал: «Ладно, Миша, живи», – презрительно бросил Крячко и решительно двинулся к двери.
Глава 19
Выйдя на улицу, Крячко достал сигареты, одну закинул в рот и молча протянул пачку Гурову, хотя тот об этом и не просил. Лев Иванович вытянул сигарету, прикурил ее от зажигалки, протянутой Крячко, и сильно затянулся. Не говоря ни слова, они стояли на тротуаре и, отвернувшись друг от друга, жадно курили.
