В. ван Эмландт - Коварный лед
На следующее утро в девять часов Ван Хохфелдт, Старинг и Дейкема собрались у шефа в кабинете. До них уже дошли более или менее преувеличенные слухи, разнесшиеся по всему управлению: вчера комиссар вернулся с большим свертком бриллиантов, занимался ими до десяти часов вечера и только тогда уехал домой. Все трое — ближайшие помощники комиссара, — выполняя разные задания, не могли, конечно, составить себе общей картины и теперь сгорали от любопытства узнать все из первых рук. Но они достаточно знали Ван Хаутема, чтобы не приставать к нему с вопросами. Они скромно держались в стороне, пока он просматривал ночные рапорты, но сразу оживились, как только появилась неизменная трубка.
— Вчера вы отлично поработали, — начал комиссар, — и теперь дело близко к завершению. Нет больше тайны подброшенных бриллиантов; используя сведения, добытые общими усилиями всего отдела, я отыскал в гостинице «Гронинген» еще сорок восемь бриллиантов, так что амстердамская партия контрабанды полностью в наших руках. Остальную часть ривьерской добычи задержал во Франции Фидель. Прежде чем передать дело в прокуратуру, я еще раз хочу расспросить Фрюкберга. Дейкема, доставь сюда арестованного, и все трое оставайтесь в кабинете, вдруг понадобится немедленно проверить его показания.
Ван Хаутем не спешил начинать допрос. Фрюкберга ввели в кабинет, а он продолжал невозмутимо читать бумаги, пока тишина и напряжение не сделались для противника почти невыносимыми. Тогда он захлопнул папку и впервые поднял глаза на человека, который сидел по другую сторону стола и уже с трудом владел собой. Фрюкберг лихорадочно раздавил в пепельнице только что закуренную сигарету. От бравады, характерной для предыдущего разговора, и едва прикрытой иронии, сквозившей в его тогдашних ответах, не осталось и следа. Одиночество тюремной камеры сбило спесь с этого закоренелого преступника и сделало его если не более сговорчивым, то, во всяком случае, более пригодным для допроса.
— Вчера, — начал комиссар, удовлетворенный внешними признаками нервозности у подследственного, — вы просили освободить ваш номер в гостинице «Гронинген» и доставить ваши вещи сюда. Мы выполнили вашу просьбу.
— Значит, я могу получить свои туалетные принадлежности? Расческу, щетку для волос. Мыло и так далее…
— Все будет как надо. Вот только мыло вы получите другое.
— Как так? У меня в номере было целых три куска!
— Да… Было! Теперь их больше нет.
— Значит, эта швейцарская… — Фрюкберг вовремя удержался от крепкого словца. Он как будто бы понял, что разговор неспроста начался с туалетных принадлежностей. — Что ж, и то хорошо… Пусть будет другое мыло.
Он пожал плечами и усмехнулся с некоторой долей прежнего сарказма. Но вышло это не очень естественно.
— Фройляйн Мигль тут ни при чем. Я сам… Но об этом позже. Сперва я расскажу вам о другом. Вчера я познакомился с приветливой пожилой дамой, которая в кафе на Калверстраат обещала одному любезному молодому человеку передать от него пакет в пансион Фидлера. При этом она должна была сказать: «Для менеера из четвертого номера». Она очень хорошо описала внешность того, кому оказала эту маленькую услугу, и даже сумела найти его портрет среди десятка фотографий других людей. Встретилась она с этим человеком первого декабря. Почему на вчерашнем допросе вы умолчали об этом прелестном эпизоде?
Фрюкберг молча сжал губы. Его право — в конце концов, полиция должна доказать, что он совершил что-то дурное, и он вовсе не обязан облегчать ей эту задачу.
— Собственно говоря, эта пожилая дама была единственным пробелом во всей головоломке; только ее мне недоставало, чтобы получить четкую картину действительных событий. Я понял, что ошибался, считая ваш рассказ о встрече в «Порт ван Клеве» с французом — вы назвали его Кергадек — вынужденной ложью, и тотчас послал в этот ресторан агента для проверки ваших слов. Наша профессия учит не пренебрегать наблюдательностью официантов, господин Фрюкберг. Мой сотрудник быстро отыскал того, кто обслуживал ваш постоянный столик во время ленча, и этот кельнер очень неплохо описал человека, который примерно в середине ноября — вот когда это началось! — познакомился с вами и — слух у официантов хороший — говорил о том, что первого декабря вам передадут пакет. Первого декабря этот человек опять появился в «Порт ван Клеве». Пришел он рано: приблизительно в двенадцать. Не найдя вас на обычном месте, он спросил официанта, не поручали ли вы что-нибудь ему передать. Получив отрицательный ответ, он ушел заметно расстроенный, потому что, как он сказал кельнеру, вы обещали именно в это утро быть там в двенадцать часов. Описание, данное кельнером, было настолько подробным, что мой агент обратился к нашей картотеке. Сегодня утром, — Ван Хаутем открыл папку и показал Фрюкбергу фотографию, — придя на работу, я нашел на столе результат его поисков. Официант готов показать под присягой, что это тот самый человек, который не так давно договаривался с вами о передаче пакета. Его зовут, конечно, не Кергадек, а Симон Роллар, и вчера вечером он был задержан в Париже французской полицией по подозрению в соучастии в нелегальной перевозке краденых бриллиантов через Амстердам.
Ван Хаутем несколько раз глубоко затянулся, чтобы трубка не погасла, и вопросительно взглянул на подследственного, будто ожидая услышать от него объяснения. Но Фрюкберг угрюмо молчал.
— Пойдем дальше, — сказал комиссар, не обращая внимания на запирательство шведа. — Пакетик, который пожилая дама по вашей просьбе отнесла в пансион Фидлера, утром второго декабря передали мне сюда. В нем находились сорок восемь бриллиантов. Сравнение этих камней с описаниями разыскиваемых драгоценностей позволило опознать бриллианты, украшавшие в свое время тиару одной индийской княгини. Эта тиара была похищена при нашумевшем ривьерском ограблении второго марта, в конце масленичного карнавала. Пакетик даме передали вы — значит, и камни тоже побывали в ваших руках. И вот ведь какая штука — здесь была ровно половина всех бриллиантов из этой тиары. Я подумал, что у тех, кто пересылал бриллианты, вряд ли были серьезные причины делить добычу на две части. Дело в том, что стоимость полного гарнитура из девяноста шести совершенно одинаковых бриллиантов превышает стоимость половины комплекта — то есть сорока восьми бриллиантов — более чем вдвое. Так я пришел к мысли, что где-то здесь надо искать и недостающие сорок восемь камней. И я их нашел. Где? В номере гостиницы «Гронинген», который занимал менеер Фрюкберг!
На лице шведа, уже готового к этой неожиданности, не дрогнул ни один мускул.
— Теперь вы, может быть, скажете, — продолжал комиссар, — что все это полицейские выдумки, потому что Фрюкберг не преступник, он ни в чем не виновен, как новорожденный ягненок. Хорошо, на это я отвечу, что тем временем получил сведения от шведской полиции, из которых следует, что вы не можете похвастать безупречными анкетными данными. У себя на родине вы играли главную роль в широко разветвленной контрабанде кокаина и были осуждены под вашим настоящим именем — Мартин Фёрсен. Мой коллега рассказал мне, что в нелегальной торговле наркотиками вы всегда применяли самые тонкие и изощренные методы. Далее — и это характеризует вас отнюдь не с самой лучшей стороны — шведская полиция подтвердила информацию, полученную мною из других источников, что во время войны вы активно шпионили в пользу немцев. И, наконец, я встречаю вас здесь, в Амстердаме, под вымышленным именем, как представителя несуществующего моторостроительного завода, и вы рассказываете мне, что являетесь промежуточной инстанцией в переписке иностранцев. Тоже, надо сказать, не очень подходящее занятие для лояльного гражданина, и вряд ли вы склонны всем о нем рассказывать. Как видите, ваше прошлое вовсе не исключает для вас возможности быть соучастником в перевозке краденых ценностей. Для меня вопрос исчерпан, и я могу со спокойным сердцем передать вас в прокуратуру. Но сперва я был бы рад услышать, что вы решили добровольно рассказать мне свою версию случившегося. В таком случае я готов закрыть глаза на ваши вчерашние показания и принять новые. Для вас это выгодно, ведь тогда вы уже не будете выглядеть лжецом перед прокурором.
Фрюкберг спрятал лицо в ладони, и прошло не меньше пяти минут, пока он снова выпрямился и спокойно сообщил, что даст добровольные показания. У Старинга вырвался вздох облегчения, он тотчас открыл блокнот и взял карандаш, чтобы стенографировать.
— Прежде всего я беру обратно свои вчерашние показания, — глухо сказал швед. — Что же касается бриллиантов…
Он непрерывно говорил целых четверть часа. Ван Хаутем время от времени помечал себе отдельные его слова как памятные тезисы для устного доклада прокурору. Показания подследственного полностью совпадали с фактами, и комиссару пришлось задать только два-три дополнительных вопроса, на которые Фрюкберг быстро ответил.
