Джерри Остер - Обреченные на смерть
Случилось же следующее. Кто-то поднялся на крышу одного из этих двух домов, чтобы полюбоваться закатом. Они взяли с собой водку и, возможно, ведерко со льдом, а также вермут и тоник или апельсиновый сок, а может, и томатный сок. Они поставили бутылку на карниз. Они болтали о всякой ерунде, спорили, дискутировали. Они говорили о будущем, вспоминали прошлое. Они любовались закатом и нечаянно толкнули бутылку. Я уверена, что это несчастный случай. Я не думаю, что они бросили ее намеренно. Они посмотрели вниз, увидели, что случилось, и страшно испугались. Сейчас они стоят в своей квартире и дрожат от страха. Я не знаю почему, но мне кажется, что это были муж и жена.
Брекман сказал:
— Да? Ну что ж, спасибо, Энн. Большое спасибо. Это избавит нас от необходимости обходить квартиры всех жильцов этих двух домов, что заняло бы несколько недель. Мы просто поднимемся на крышу и будем искать отпечатки пальцев на карнизе. Может быть, они курили сигареты там наверху и нам посчастливится найти окурок. Может быть, на нем будет губная помада. Может быть, лабораторные исследования обнаружат, где были изготовлены эти сигареты, производитель скажет нам, что это была за партия и в какие магазины она была отправлена. Одна из них, возможно, поступила в магазин на Бродвее, и продавщица вспомнит, что продала блок этих сигарет такой-то покупательнице, и та дала ей кредитную карточку. О Боже. Да, она точно живет в одном из этих роковых домов. Мы постучим в дверь, она откроет. В руках у нее будет сумка с вещами — смена белья, книга, удобные туфли. Ее муж будет стоять рядом с ней. У него в руках будет сумка, в которой будет лежать его пижама, несколько журналов, пачка сигарет. Они протянут нам руки, чтобы мы надели на них наручники.
Энн, ты просто умница. Не знаю, что б мы делали без тебя. Все это должны обязательно показать по телевизору.
— Ты прав, Эл, — сказала Энн. — Извини меня.
— Хорошо, — сказал Брекман. — Сейчас иди домой или куда хочешь. В такой одежде ты замерзнешь. Джо Каллен знает, что ты бегаешь по улицам в таком виде?
Она не стала бить его по зубам.
— Я пойду домой, но вернусь, чтобы сделать репортаж для одиннадцатичасовых новостей. Сколько жильцов вы опросите к 10.40?
Брекман опешил.
— Может быть, ты и Луи Лейн, но я не Супермен. Для такой работы требуется много времени и большие человеческие ресурсы. На углу Сто третьей улицы и Бродвея есть притон наркоманов. Там только что замочили пятерых человек. Средь бела дня, черт возьми. В ход пошли винтовки тридцатого калибра, девятимиллиметровые пистолеты. И представляешь, прежде чем они начали убивать, они сфотографировались — улыбающиеся парни, держащие в руках свое оружие. Они оставили эти фотографии на месте преступления. Ну разве это не идиотизм? Вот где сейчас все наши люди. Они ищут этих мокрушников, которые оставили на память свои рожи. Вот где тебе нужно сейчас быть, Энн, и делать репортаж. Все это, конечно, ужасно. У меня есть взрослые дочери. Через пять месяцев я буду дедом. В каком мире мы живем, черт возьми?!
О, Энн прекрасно знала, в каком мире они живут. Она знала, что этих мокрушников, которые оставили на память свои рожи, посадят или не посадят, однако об этой истории забудут через двадцать четыре часа, пусть там и было пять трупов. А о мертвой Квинтине не забудут никогда. Она будет жить вечно.
Энн поехала домой, приняла душ, переоделась в свитер, слаксы и блейзер и пошла вдоль по Риверсайд, к тому месту, где лежала мертвая Квинтина. Несмотря на то, что было уже темно и с Гудзона дул холодный ветер, возле этого места было полно народа. Побольше, чем на углу Сто третьей улицы и Бродвея, хотелось бы Энн сказать Брекману. Свидетели рассказывали репортерам с телевидения и радио и всем тем, кто хотел их слушать, как четырнадцатилетняя Квинтина Давидофф, одетая в джинсы, светшорт с эмблемой музыкальной школы и джинсовую куртку, на которой был вышит портрет Роланда Гифта, вышла из автобуса номер пять (что было бы, если бы автобус прибыл на несколько минут раньше или позже?), возвращаясь от подруги, кларнетистки, с которой они вместе играли Моцарта (а что было бы, если бы она осталась у подруги подольше?), как она перешла Риверсайд на зеленый свет (что было бы, если бы загорелся красный свет?), как она не спеша пошла вдоль улицы, по-видимому, наслаждаясь закатом солнца (что, если бы небо было подернуто тучами, и она бы шла чуть быстрее?), как она остановилась, чтобы перекинуть чехол с виолончелью с одного бедра на другое, как она хотела свернуть за угол и подойти к дому на Вест-енд-авеню, где жила вместе с матерью-экономистом и отцом-оформителем детских книг (а что, если бы они жили в другом доме, в каком-нибудь доме поскромнее, где-нибудь на улице Колумба или Амстердам-стрит, и она села бы не на автобус, а поехала на метро?). Увы, случилось то, что случилось.
У Энн была помощница, Мэри Янг — известная на 14-м канале как «Молодая Мэри», и Энн дала ей задание выявить настоящих свидетелей и отделить их от тех, кто только притворялся свидетелями. Так же как огромное число болельщиков бейсбола утверждают, что видели Бобби Томсона возле его дома, так и здесь — слишком большое количество людей заявляли о том, что они были свидетелями того, как бутылка «Столичной» упала на голову Квинтины Давидофф.
Энн взяла интервью у самой интересной свидетельницы в толпе. Это была женщина с растрепанными волосами, в старомодных очках, в коричневой вельветовой куртке, черных узких штанах и шерстяном пончо. Она говорила четко и ясно, была явно образованна, мыслила либерально, была начисто лишена чувства юмора. Днем она работала технологом, а вечерами сочиняла стихи. Она была коренной жительницей Нью-Йорка.
— Квинтина, — она называла жертву по имени, как будто сто лет была знакома с ней, — шла вдоль Риверсайд, направляясь к углу улицы. Внезапно она упала. Я подумала, что она находится под воздействием наркотиков. Или у нее было какое-нибудь серьезное заболевание. Я вспомнила эти ужасные фотографии детей в Эфиопии, Румынии и Чернобыле. Потом я увидела осколки стекла. Мне пришла в голову сумасшедшая мысль: это разбились какие-то ювелирные изделия…
Затем Энн отправилась на Бродвей, чтобы взять интервью у владельца винного магазина, где была куплена роковая бутылка «Столичной».
— Когда ее купили? Кто ее купил? Да вы, наверное, шутите. «Столичная» — это качественная водка, но она хорошо раскупается, это вам не какое-то дорогое вино, бутылку которого покупают раз в неделю. Мы продаем очень много «Столичной», и тут невозможно запомнить в лицо всех покупателей.
Вернувшись к Брекману, она надоедала и надоедала ему, пока он не согласился наконец свести ее со специалистом по отпечаткам пальцев, который сказал ей, что на осколках разбившейся бутылки были десятки пальцев.
— Ведь, начиная от ликеро-водочного завода и кончая винным магазином, к бутылке прикасалось очень много людей. Вы согласны?
Потом Энн взяла интервью у некоторых жильцов — у президента американского Союза по защите гражданских прав, у актера, у физика, лауреата Нобелевской премии, у члена городского совета, у певца, исполнителя народных песен, у сценариста, у врача, у профессора — то есть у типичных обитателей этих роскошных квартир.
Она вышла в эфир в одиннадцать часов и оставалась в эфире двенадцать минут, что явилось рекордным временем для программы «Ньюс фокус». Под конец передачи она взяла интервью у Стивена Джей Пула.
— Ужасная трагедия. Я убит горем. Мои соболезнования родным и близким погибшей. У меня нет никаких доказательств, но у нас в доме есть проблемы с безопасностью. Не могу особенно распространяться на эту тему, тем не менее в оба здания могли проникнуть посторонние лица. Ничего не стоит взломать замки дверей в подъездах. Какие-то люди постоянно поднимаются на крыши, распивают спиртное, употребляют крэк, марихуану, кокаин и даже… героин. Полиция принимает меры. Надеюсь, они найдут преступника. Тем не менее…
Мэри Янг помогла Энн выбрать место для интервью с Пулом — вестибюль одного из домов. Она попросила у привратника стул, чтобы Энн могла сесть и не возвышаться над сенатором, сидящем в инвалидной коляске. Здесь, восседая на стуле с микрофоном в руках, Энн впервые осознала, что стала телесучкой-йяппи в полном смысле этого слова. Видя, что Мэри подает ей знак — пора заканчивать, нет времени, — она понимала, что Пул видит это тоже и не хочет, чтобы Энн задавала ему вопросы. Он явно намеревался пустить в ход версию, по которой не жильцы домов несут ответственность за то, что произошло, а какие-то люди, проникшие в один из этих двух домов. Она понимала, что он не хочет, чтобы она начала расспрашивать его о том, кем могли быть эти непрошеные гости, кто занимается расследованием и т. д. Пул был мастером туманных объяснений, он на этом собаку съел.
— Опять произошла ужасная трагедия, — говорил Пул. — Нельзя больше терпеть, чтобы в наши дома, которые являются нашими крепостями, проникали посторонние лица и вели себя самым безобразным образом. Что и стало причиной того, что случилось.
