Александр Золотько - Игра втемную
– Мы все равно его используем. Нам просто необходимо его засветить. И покопайтесь в нюансах. Я внимательно ознакомился с его биографией – интересные совпадения в ней имеют место.
– Хоть так, хоть этак, но этот самый журналист все равно получит свою порцию неприятностей. Один из упомянутых мной нюансов заключается в том, что господин Заренко по уши увяз в одном очень забавном деле. Тут уж сработал «Спектр». Наш подопечный широкими шагами движется в разборке международного уровня. И снова в скандал он влип очень странно. Подробнее я изложу все письменно. Общее впечатление от поездки – «Спектр» уже в нынешнем состоянии может выполнять ряд интересных задач.
– Очень хорошо. Вы поставили задачи по прикрытию этого Заренко? У меня есть веские основания предполагать, что в ближайшее время, буквально на днях, он примет участие и в событиях, связанных со «Сверхрежимом». Информация получена при помощи «Спектра» и подтверждена здесь, на месте. Как вам нравится такой расклад?
– Если это правда, то все выглядит еще загадочнее, чем вначале. Как вы можете это объяснить?
Виктор Николаевич рассеянно передвинул папку с бумагами с места на место, поправил карандаши, стоящие перед ним:
– «Есть многое на свете, друг Горацио…», если что-то выглядит слишком загадочным, то лучше всего подождать и дать ему немного развиться. Было бы очень неплохо пообщаться с журналистом поближе. Как бы это устроить?
– Вы будете смеяться, Виктор Николаевич, но я приехал вместе с Александром Заренко в одном поезде. Он сейчас в Москве. Насколько я понял, в связи с убийством Листьева.
Виктор Николаевич удивленно поднял бровь:
– Все просто невероятно удачно складывается.
Прикиньте возможность войти с ним в контакт или даже провести работу по вербовке. Пусть Александр Павлович понервничает. Но сделайте это мягко и ненавязчиво.
Михаил встал и, попрощавшись, направился к двери.
– Миша! – окликнул его Виктор Николаевич.
– Да?
– С вербовкой, пожалуй, не нужно. Просто поводите его. И ни во что не вмешивайтесь. Пусть все идет так, как должно идти.
Михаил кивнул и вышел из кабинета. Виктор Николаевич поднял телефонную трубку и набрал номер:
– Игорь, ты в курсе передвижений нашего подопечного? Отлично. О всех неожиданностях меня информируй, пожалуйста. И еще, за ним будут ходить мои люди – не столкнитесь. И, кстати, не они одни.
3 марта 1995 года, пятница, 15-00 по местному времени, Сараево.
Темно-синий «фиат» притормозил на углу улицы, метрах в пятидесяти от кафе. В «фиате» сидели четыре человека: двое спереди и двое сзади. Один из тех, что сидел сзади, казалось, дремал, сдвинув шляпу на глаза. Второй внимательно огляделся по сторонам и вышел из машины. Прошел несколько шагов в сторону кафе, посмотрел вниз по улице. Затем кивнул тому, что сидел возле водителя. Тот обернулся к сидящему сзади, снял с него шляпу. Глаза сидящего сзади были залеплены пластырем, руки спереди связаны шнурком.
– Ты меня слышишь, Здравко? – спросил обернувшийся.
Здравко кивнул.
– Сейчас я тебя освобожу и ты пойдешь на все четыре стороны, как мы и обещали. Но чтобы к утру тебя в Сараево не было. Увидим – умрешь.
Со Здравко сорвали пластырь, разрезали шнур. Тот, что осматривал улицу, вернулся и помог Здравко вылезти из машины, подтолкнул в спину: «Пошел!»
Мотор взревел, и «фиат» скрылся за поворотом. Освобожденный потер затекшие руки, одернул ярко-желтую куртку и неуверенно пошел в кафе. За столиками сидело человека три, они не заметили, как подошел новый посетитель, оглянулись только тогда, когда услышали характерный звук выстрела мощной винтовки. Парень в желтой куртке стремительно взмахнул руками и упал на мостовую лицом вниз. На помощь ему никто не бросился – снайпер мог подстрелить и других, к этому уже привыкли. Однако на этот раз снайпер повел себя странно – еще одна пуля ударила в спину лежащему, разрывая ткань куртки. Третья пуля выбила искру из камня, четвертая попала в голову.
Стоявший на перекрестке французский бронетранспортер отреагировал быстро. Вначале его стрелок, прицелившись, всадил разрывную пулю калибром 12,7 в окно на восьмом этаже, откуда стрелял снайпер. Дом был нежилой и поэтому антиснайперская команда не была связана в выборе средств. Двадцатимиллиметровая автоматическая пушка с бронетранспортера несколькими очередями обработала соседние окна. С десяток снарядов прошили комнату, из которой стрелял снайпер.
Стрелок заметил движение в другом оконном проеме и выстрелил туда из винтовки «макмиллан». Всякое движение в доме прекратилось.
Старший антиснайперской команды сделал заметку в журнале.
Из домов на улицу высыпали зеваки, однако быстро разошлись. Убит снайпером – этим в Сараево поразить трудно. Минут через тридцать подъехала «скорая помощь» и тело увезли. Хозяин кафе вышел на улицу с ведерком песка и аккуратно присыпал лужу крови, чтобы никто не испачкался.
Стрелок из бронетранспортера постучал костяшками пальцев по каске старшего: «Думаешь, попали?»
– Сходи посмотри, – ответил старший.
– Я думаю – попали, – сам себе ответил стрелок удовлетворенно и был прав. В двухстах метрах от них, на восьмом этаже дома лежал снайпер. Первая же пуля разнесла ему грудь, осколки снарядов и бетона рвали уже мертвое тело. Помощник снайпера был еще жив, когда в проеме двери появился силуэт. Помощник попытался позвать, он не заметил автомат. Вошедший и приставил автомат к груди, поэтому выстрел получился негромкий, снаружи его не услышали.
3 марта 1995 года, пятница.
3 марта 1995 года в 15-10 по местному времени в Сараево снайпером был убит человек, описание которого сходно с внешностью связного Доктора. Пуля попала в голову, поэтому точная идентификация возможна только после получения отпечатков пальцев. Местные источники сообщают, что при убитом не было обнаружено ни денег, ни документов, позволяющих установить его личность.
Предлагаю провести тщательный осмотр тела и вещей убитого в городском морге, одновременно получить отпечатки пальцев. Произвести осмотр места расположения снайперов.
О результатах немедленно доложить. О предполагаемой гибели Доктора сообщить Скату.
3 марта 1995 года, пятница, 14-25, Москва, Останкино.
Все складывалось относительно благополучно. Мы расстались на вокзале с попутчиками, встретились с Парамоновым и поселились в «Кузьминках». Все под общим лозунгом: «Бегом-бегом!». На ходу я успевал только рассматривать газеты на лотках и время от времени переругивался с Носалевичем. Все газеты вышли с фотографиями Листьева. Траурные рамки, некрологи. Поддавшись настроению, я высматривал вокруг признаки общенародного горя, но, как ни странно, их не находил.
Люди как люди, у всех свои проблемы, все куда-то, как обычно, торопятся. И плакаты через улицу – с пожеланиями счастливой масленицы. Мы вынырнули из метро, и на троллейбусной остановке я заметил первые признаки траура. Некоторые из старающихся влезть в троллейбус были с цветами. И у всех в букетах было четное количество цветков. Траур.
И серое мрачное небо. Носалевич расчехлил камеру в троллейбусе и, оказалось, был совершенно прав. Четыре остановки перед Останкино мы проехали не останавливаясь. От Останкино, вдоль пруда, на протяжении всех четырех остановок тянулась очередь. Я не особенно силен в подсчете голов, но несколько тысяч там было наверняка. Люди стояли в несколько рядов. Вся очередь была заботливо огорожена металлическими ограждениями, стояли милиционеры. Было похоже, что сюда пригнали всю милицию Москвы. Они стояли вдоль ограждения, редкой цепочкой разместились на противоположной стороне улицы и группами перекрывали оставленные в ограждении проходы.
– Украинское телевидение! – кричали мы, размахивая удостоверениями, и нас пропустили ко входу.
Собственно, входов в Останкино было несколько. Тот, через который шла основная масса людей, нам, естественно, не подходил. И ежу было понятно, что раньше, чем через несколько часов, к гробу нам не попасть. Был еще один вход – служебный. Вот туда-то мы и рванули. Оказалось, что не одни мы такие умные. Туда почти никого не пускали. Нас, например, не пустили. На Носалевича, который попытался поснимать в вестибюле возле бюро пропусков, кинулся милиционер в бронежилете и с автоматом: «Нельзя снимать, выйдите на улицу!»
Не помогли ни ссылки на свою принадлежность к украинскому телевидению, ни удостоверения прессы.
Здесь пропускали только работников студии, родственников и близких работников студии, близких родственников и родственников близких. У дверей, перед самым входом в вестибюль, стояла большая фотография Листьева, лежали цветы. Носалевич снимал входящих и выходящих. Мимо нас мелькнул Александр Буйнов, еще пара знакомых лиц. «Не попадем мы вовнутрь!» – пессимистически тянул Парамонов, но от нас не отходил. Кроме всего прочего, он пообещал отвести нас в Дом кино, на премьеру. Так что судьба у него была на этот вечер с нами общая.
