Николай Леонов - Черные хирурги

Гуров отошел на шаг от окна и прислонился спиной к стене дома. Дурак ты, Крачковский, ой дурак! Пользовался бы тем, что тебе дано. Ведь не успеешь же пожить как нормальный человек. Хотя, как нормальный, он и не поживет, потому что уже ненормальный. Попрет из него затаенное взлелеянное барство. Будет вести себя как богатый хам и быдло, потому что ждал этого десятилетиями, жил с этим и свихнулся с этим. И будет наверстывать упущенное, беря от жизни все, что можно и чего нельзя. А может, и не успеет… Захочет ведь бросить свое грязное дело и наслаждаться жизнью; только вот кто его отпустит? Страшный человек этот Крачковский. Они всегда страшны – те, кто из-за денег способны на любую грязь, лишь бы свою слюнявую мечту воплотить. Противно, а нужно его использовать. Чтобы землю от этой грязи очистить.

Отвертеться, когда тебе фактически приказывают, было нельзя. Да и не стал бы Гуров пытаться. Любая пьянка – отличный источник информации. А тут еще и в загородном доме Эдуарда Аркадьевича.

– Чего ты, Андреич, хмуришься-то? – хлопнул Гурова по плечу Казанцев. – Выходные впереди! Гульнем на природе, оторвемся по полной программе. Тебя же никто нигде не ждет!

– Да-а… я и не против, – пожал плечами Гуров. – Только компашка не очень у вас веселая. Я же помню, как это все выглядело в последний раз в кабинете Кузнецова.

– Поехали, – подтолкнул сыщика к машине рыжий. – Увидишь, шеф умеет отдыхать.

Ехали долго. Гуров сидел рядом с Казанцевым на переднем сиденье и старательно крутил головой. Они выехали за Саратов, миновали Энгельс и оказались фактически в поле. Впереди замаячили крыши больших и вычурных строений. В народе этот старый коттеджный поселок, который стал расти еще в советские времена, называли «воруй-город». Значит, и у Кузнецова тут домишко…

Высокий глухой забор из облицовочного красного кирпича с коваными набалдашниками на опорных столбах наконец кончился. Ворота с электроприводом были открыты настежь, а с территории гремела музыка. Пахло дымком, мясом и фруктами.

Первое, что увидел Гуров внутри, – это три девицы в купальниках, которые с визгом прыгали в большой бассейн. Брызги отлетали на выложенную плиткой площадку – патио, где стояли столики, высились бутылки и кучно громоздились фрукты. Сам хозяин в шортах и расстегнутой рубашке изображал молодежный танец возле музыкального центра, а рядом с ним крутили задами еще две длинноногие девицы. Мрачный Матвеич сидел под зонтиком в своих неизменных очках. Саенко колдовал возле очага, раздувая огонь фанеркой и переворачивая барбекю.

Появление еще двоих мужчин вызвало бурю женского восторга.

– Я же говорил, что нам тут рады! – закричал Казанцев и растопырил руки, приглашая девушек в объятия. – Рыбки, бегите знакомиться!

Пьянка на лоне природы развивалась в соответствии с законами природы. Много пили, ели шашлыки, свиные ребрышки, куриные крылышки; много хохотали и постоянно бухались в бассейн. Музыка орала вовсю.

Эдуард Аркадьевич быстро опьянел, пытался петь и орать сальности. Девчонки, в соответствии с должностными обязанностями, лезли мужикам на колени в мокрых бикини. Их лапали, слюнявили. Гуров хохотал вместе со всеми, делал вид, что много пьет, и приглядывался к Матвеичу. Хирург пил угрюмо, иногда криво улыбался шуткам и ни разу не встал из своего кресла. Проститутки давно уже оставили морщинистого в покое.

Поддерживая компанию, Гуров стащил рубашку, джинсы и кинулся вниз головой в бассейн. Рыжая крупная девица, именовавшаяся Эльвирой, снова оказалась рядом. Закинув руки на плечи сыщику, она томно прижала к нему грудь третьего размера.

– Обожаю целоваться в воде, – промурлыкала она. – Ты умеешь в воде, котик?

– Ой, ногу судорогой свело, – сморщился Гуров, поняв, что прикосновение девичьих грудей через тонкую мокрую ткань купальника заводит его, как в юности.

Он старательно изображал беспомощность, а Эльвира со смехом пыталась выволочь его на берег. Не то чтобы невозможно было изменять жене, просто Гуров испытывал определенную брезгливость к девочкам этой профессии. Для него переспать с проституткой было равносильно тому, чтобы взять наполовину объеденную куриную ногу и доесть ее после пьяного слюнявого мужика.

Одна из девочек сильно выделялась. Она и выглядела моложе, и грудь у нее была поменьше. Она громче всех хохотала и без удержу хлестала шампанское. Но что-то в ее поведение было неестественным. Такое Гуров всегда привычно замечал в людях. Инородное тело.

Однако девочки его мало занимали. Больше всего Льву хотелось остаться наедине с Крачковским. Пока все пьют и распаляют свой сексуальный экстаз, можно и попробовать. Случай представился быстро. Матвеич поднялся и нетвердой походкой отправился к дому. Гуров попытался определить, вызвал уход хирурга чье-то внимание или нет. Кажется, всем не до него. Отвязавшись от настырной Эльвиры, Гуров встал и, чуть прихрамывая, тоже пошел в дом. Имел он право, скажем, сходить в туалет? Только бы эта рыжеволосая бестия не увязалась за ним.

Дважды уколов ступню обо что-то на газоне, Гуров стал прихрамывать уже натурально. В доме было тихо, или просто музыка с улицы все заглушала. Санузел первого этажа направо. Гуров прошлепал босыми ногами через каминный зал. Ага, вода в унитазе льется. Значит, Матвеич тут. Гуров открыл дверь в ванной, включил воду и подставил голову под кран. Старательно изображая опьяневшего человека, который как-то пытается протрезветь, он прислушивался к звукам в туалете. Наконец щелкнул запор.

Закрыв воду, Гуров сгреб первое попавшееся полотенце и шаткой походкой покинул санузел. Матвеич сидел на диване в нескольких шагах и с мученическим видом тер лицо ладонями.

– Вот люди живут, а? – расплылся в пьяной улыбке Гуров. – Хоромы, достаток! Хозяева жизни!

– Хозяева? – вдруг зло спросил Крачковский, пытаясь сфокусировать на собеседнике мутный взгляд. – Жизнь? А что ты о жизни знаешь?

– А чего о ней знать? – легкомысленно усмехнулся Гуров. – Живи, стремись к лучшему. Главное, цель! А она – вот! – Гуров размашисто обвел рукой интерьер и пошатнулся, теряя равновесие.

Сыщик старательно провоцировал хирурга и напролом лез в самое сокровенное его души.

– А средства? А душу дьяволу?

– С дьяволом можно договориться, – убежденно и весело ответил Гуров. – К взаимному удовольствию.

– Удовольствию… – повторил Крачковский, опуская голову. – А он будет тебя жрать изнутри. Каждый день… и ночь… – Хирург снова поднял голову и уставился на Гурова больными глазами. – Особенно ночь. Знаешь ты, что такое ночь наедине с дьяволом?

Изображая пошатывание, Гуров чуть сместился назад, чтобы держать в поле зрения проем входной двери и пространство за ней снаружи. Очень ему не хотелось, чтобы длинный Саенко застал их за душевным разговором.

– С дьяволом? – будто не понял хирурга Гуров. – Лучше ночь с дьяволицей. Вон они плещутся, искусительницы.

– И ты погружаешься в эту тьму, и ты падаешь в эту бездну… Беги отсюда сейчас, – неожиданно с горячностью заговорил Матвеич, – потому что потом будет поздно. Сейчас ты бежишь от дьявола, а потом придется бежать от себя. А от себя не убежишь! Кровь, она липкая. Не пускает.

Еще немного, и из пьяного хирурга удастся что-то выпытать. Алкоголь начисто вымыл из его головы здравый смысл, и на поверхность всплыло затаенное, наболевшее. Скорее всего, Крачковский даже не понимал уже, с кем он разговаривает. Боковым зрением Гуров уловил какое-то движение. Твою ж мать! Как не вовремя кого-то принесло. И скорее всего того, кто опасен.

Лев пьяно расхохотался, сорвал с плеча полотенце, и стал крутиться на месте, энергично размахивая им в воздухе.

– Кыш, кыш, зеленые ублюдки! Пошли отсюда!

Чья-то твердая рука схватила полотенце. Гуров обернулся и наткнулся блаженным взглядом на подозрительный прищур Саенко.

– О! Еще один, – пьяно веселился Гуров. – Чур меня, изыди!

– Ты чего разорался? – с трудом выговаривая слова, спросил длинный, глядя то на Гурова, то на Крачковского. – Шепчетесь?

– Ему дьяволы и черти мерещатся, – пояснил Гуров, обреченно махнув на хирурга рукой. – Все, «беляк» его посетил.

– Матвеич, – позвал Саенко, присаживаясь рядом с хирургом на корточки.

– Кыш, – слабым голосом отозвался засыпающий Крачковский, – ночь с дьяволицей…

– Капут, напоролся, – пробормотал Саенко.

Он повалил хирурга на диван, поднял с пола его ноги, под щеку подсунул маленькую подушечку и поднялся с колен. Похлопав покровительственно Гурова по плечу, удалился в туалет.

Уф, пронесло! Кажется, поверил. Но как все это не вовремя… Такое удачное состояние было у Матвеича. Он бы утром и не вспомнил о своих откровениях. Чуть бы его еще расшевелить, и мог проболтаться.

Закономерный финал пьянки выглядел, как всегда, непотребно. Поваленный столик, раздавленные фрукты на дорожке, опрокинутая бутылка, опорожнившая себя на газонную траву, и разбросанные повсюду объедки. Впрочем, на газон себя опорожнил кто-то еще.