Фридрих Незнанский - Цена жизни – смерть
— О чем это ты? — Турецкий все еще надеялся, что это запоздалая реакция генерального на их с Денисом грандиозно-провальную попытку подсунуть вице-премьеру Промыслову лже-Жеку.
— Вчера из УНОНа телега на тебя пришла генеральному.
— А на Грязнова? — живо спросил Турецкий.
— А на Грязнова — его министру, и не только на Грязнова, но и на рубоповцев. Короче, Кривенков завалил жалобами все инстанции, про которые вспомнил, даже, говорят, лично премьеру собрался жаловаться.
— И все из-за какого-то одного арестованного уродца, который продался с потрохами наркоторговцам и от которого товарищу Кривенкову полагалось бы открещиваться как от чумного? — изумился Турецкий.
В том, что хода этому делу не дадут, он, собственно, и не сомневался. Однако в этой ситуации вполне можно было ожидать, что Болтунов вдруг окажется уволенным из рядов милиции, скажем, позавчерашним числом. Или что его объявят невменяемым, или добьются для него замены меры пресечения на подписку, а потом он вдруг попадет под асфальтовый каток, благо дороги сейчас в Москве строят активно, как никогда, но такой наглости «важняк» не ожидал. Надо же, они со Славкой еще и виноваты!
— Цитирую по памяти: «Некомпетентные, скоропалительные и неоправданные действия сотрудников МУРа, которые руководствовались непродуманными и противоречивыми приказами начальника МУРа генерал-майора Грязнова В. И. и старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ Турецкого А. Б., не просто поставили под угрозу проведение крупномасштабной операции по выявлению дилерской сети наркоторговли в Москве и прилегающих районах, они фактически привели к срыву операции, на подготовку которой потребовалось огромное количество времени и большие затраты людских ресурсов». Но больше всего, Александр Борисович, возмутил генерального даже не сам факт того, что операция у них не разложилась, а твое непосредственное участие в описанном безобразии. И я тоже не пойму: ты же вроде ищешь Промыслова, так при чем тут уноновцы?
— Ну, положим, я к этому имею весьма отдаленное отношение, — возразил Турецкий, — ни в каких задержаниях, допросах и прочем криминале лично не участвовал и идейным вдохновителем не был, обо всем вчера от Славки узнал, так что Кривенков нагло врет. Но это я тебе говорю, перед генеральным оправдываться не намерен, потому что Кривенков — просто вонючий козел, ему самому место на нарах, рядом с этим его Болтуновым и прочими уродами.
— Стоп! — прервал Меркулов. — Кончай демагогию разводить, доказательства его козлизма у тебя есть?
— Нет.
— Факты, по которым можно возбуждать против него уголовное дело, есть?
— Нет.
— Так какого черта ты тут Дон-Кихота разыгрываешь? Генеральный требует объяснений в письменном виде. Напишешь, отнесешь лично. Не участвовал, так и напиши.
— А может, я тебе отдам?
— Не может, — отрезал Костя и уже мягче добавил: — Он сегодня в десять отчаливает в Думу, попробуй успеть до этого времени.
— Разрешите исполнять? — поинтересовался Турецкий, по-своему истолковав последний Костин совет: если протянуть с рапортом, то вызова на ковер сегодня не будет, а возможно, не будет и вовсе.
— Исполняй, — позволил Меркулов. — И в следующий раз, я тебя умоляю, ставь меня в известность хотя бы о наиболее важных своих и грязновских начинаниях.
Турецкий сел писать рапорт и, памятуя, что лучшее средство защиты — нападение, начал с конкретных обвинений. В первую очередь написал про то, как уноновцы установили за ним (следователем Генпрокуратуры!), несанкционированное наружное наблюдение, что явно выходит за рамки их компетенции. Писал даже с удовольствием, к концу второй страницы (мелким почерком) добрался наконец до многих тысяч долларов, которые Кривенков вряд ли успел так быстро оприходовать, особенно если сам же половину и потратил. Потом перешел к героину.
«Даже в рамки самой крупномасштабной операции по выявлению дилерской сети наркоторговли с трудом вписывается регулярное снабжение героином наркоторговцев сотрудником УНОНа МВД…»
Эпистолярный пыл несколько угас. Турецкий перечитал написанное, подумал, что не совсем понятно, кто, кого и чем снабжал, но так даже лучше, генеральный сам додумает, как ему покажется более идеологически верным. Когда «важняк» уже окончательно застрял в канцелярских экзерсисах, появился мрачный Грязнов.
— Тебя тоже вздрючили? — поинтересовался Турецкий.
Грязнов молча выставил на стол бутылку коньяка, — значит, вздрючили. Турецкий посмотрел на часы и заторопился, было без двадцати десять. Генеральный, наверное, уже собирается. Хотелось бы столкнуться в дверях, когда ему некогда будет читать нотации и в то же время «важняк» как бы продемонстрирует подобающее рвение.
— Сейчас вернусь. — Турецкий дописал последнюю обличительную фразу и поскакал в приемную Генпрокурора, по дороге репетируя оскорбленную добродетель.
План почти удался: они действительно столкнулись в дверях, только отделаться от нравоучений «важняку» не удалось. Генеральный завел уже порядком заезженную пластинку о корректности, аккуратности и выдержанности как о необходимых качествах прокурорского работника, которые в Турецком, очевидно, атрофировались, о сущности межведомственной координации, о том, что все мы делаем общее дело и сила наша именно в коллективизме и сплоченности, а выскочки и авантюристы своим стремлением выбиться в герои, ценой попрания усилий других, будут безжалостно выдавливаться из сплоченных рядов мужественных борцов с преступностью.
Они уже дошли до машины, и генеральный даже уже влез внутрь, но все никак не мог остановить свою пламенную речь, которая в результате закончилась строжайшим распоряжением впредь все свои действия, могущие иметь хоть какие-то последствия, согласовывать лично с ним…
12
Грязнов успел нарезать лимон и сварить кофе. Турецкий закрыл кабинет на ключ изнутри, опустил жалюзи и достал из сейфа стаканы. Разлили граммов по пятьдесят.
— Чтоб они все сдохли! — предложил тост Грязнов.
— Жизнь — дерьмо, — поддержал Турецкий.
Выпили.
— Ты мне одно, Слава, скажи, как этот Кривенков успел так быстро сориентироваться?
— А у него, у мудака, все схвачено, за все заплачено. Они мне столько макулатуры прислали, если ее всю на туалетную бумагу переработать, лет пять можно пользовать. Пришлось эту сволочь, Болтунова то есть, выпустить.
— ?!
— Да-да. Потому как оказалось, что он прямо ум, честь и совесть нашей эпохи, и жизнью своей рисковал, и тысячи преступников готовился обезвредить, и миллионы долларов родине вернуть, и миллиарды жизней потенциальных и реальных наркоманов спасти. Ну а мы, понятно, козлы, все эти начинания на корню зарубили. — Грязнов налил еще по одной. — Управление собственной безопасности увяло сразу, а РУБОП — еще покочевряжился: оставьте нам, мол, этого героя хоть в свидетели. Не оставили. Преступники, говорят, теперь знают его истинное лицо и не остановятся в своей мести до момента его полного физического уничтожения. И потому наш мученик в экстренном порядке отправился в Таджикистан со спецзаданием. Маковые плантации охранять.
В дверь постучали: два громких удара, один тихий и снова два громких.
— Дениска, — определил Грязнов.
Турецкий нехотя пошел открывать.
— А чего это вы с утра пораньше? — удивился Денис, кивая на бутылку.
— Так надо, — отрезал Грязнов.
— Очередного кандидата в Промысловы нашел? — поинтересовался Турецкий.
— Не нашел, вот отчеты принес. — Денис выложил на стол толстую папку. — Тут расшифровки прослушивания телефонов клиники Сахнова, лаборатории Долговой, квартиры Вовика и прочая, прочая, прочая.
— Что-то стоящее?
— Нет, сплошная бытовуха.
— Тогда садись с нами, — предложил Грязнов.
Денис, вопреки обыкновению, легко согласился и даже не стал сетовать на жару и ее несовместимость с крепкими напитками, его, очевидно, тоже достало промысловское дело окончательно.
Выпили без тостов, каждый за свое.
В дверь снова постучали.
— Кого-то еще ждешь? — спросил Грязнов.
— У нас все дома, — ответил Турецкий, разливая. — Пусть катятся, у меня сегодня экстренный траурный выходной.
Но стук повторился.
— Сан Борисыч, — раздался из-за двери вкрадчивый тенорок Азарова, — откройте, это Азаров.
— Ну его на фиг, — посоветовал Грязнов, — поскребется, поскребется — и свалит.
— Да ладно, — Турецкий нехотя поднялся. — Решит еще, что у меня сердечный приступ, начнет дверь ломать. — Он приоткрыл дверь и, не впуская Азарова, предложил: — Давай, Алексей, в другой раз. Зайди попозже, а еще лучше завтра.
Но Азаров все-таки просочился.
