Алексей Макеев - Одержимый
– Не надо документы, – сказал Гуров. – У нас есть сведения, что квартира принадлежала ранее Захарчуку.
– Ясно, принадлежала. Только это до Вардугина было. Вардугин у Захарчука покупал, это точно. А я уже у Вардугина. Вы же спрашивали насчет прежнего хозяина, а не вообще... Правильно я говорю?
– Значит, вы купили эту квартиру у гражданина Вардугина? – повторил Гуров с недовольным видом. – Значит, о Захарчуке вы сказать ничего не можете?
– Оба-на! Как это я не могу сказать? Про Володьку-то? Да сколько угодно! – он вдруг осекся и с подозрением уставился на гостей. – Так вы его повязать решили, что ли? Тогда я тут ни при чем! Тогда я пас! Мне Володька плохого ничего не сделал. Я про него слова плохого не скажу.
– А нам и не надо плохого, – возразил Гуров. – Захарчуку угрожает опасность. Его нужно предупредить. Сможете его найти?
– Опасность? – недоверчиво протянул Придонов и покрутил головой. – Эх, Володька-Володька, пропащая твоя душа! Вот поверите, я мужик, а гляжу на него, и сердце кровью обливается. Такой молодец был! Красавец, спортсмен, все при нем! Папаша у него в свое время уважаемый человек был. Сам образование два раза получал. Но сгубила его эта русская болезнь, – печально заключил он. – Наша болезнь. Исконная.
– Значит, болезнь, говоришь? – спросил Гуров. – Сердце, говоришь, кровью обливается? Интересно было бы взглянуть. Ты не забыл еще, что я только что сказал? Захарчуку грозит опасность! Мы должны вмешаться и помочь ему.
– Должны вмешаться? – Придонов тупо уставился на Гурова. – Куда вмешаться? Я ничего не знаю!
Видя, что разговор становится похожим на сказку про белого бычка, в дискуссию вмешался полковник Крячко. Он вдруг пришел в движение и, одной рукой распахнув дверь, другой в одно мгновение выкинул полуодетого хозяина на лестничную площадку, где гуляли ледяные сквозняки. Придонов даже пикнуть не успел. Гуров покачал головой, опасливо оглянулся, но поскольку в квартире никто ничего не заподозрил и не проявил любопытства, тоже вышел на лестницу.
– Ты чего нам зубы заговариваешь?! – сурово спросил Крячко у ошеломленного Придонова. – Знаешь, где найти Захарчука – говори! А то я тебя живо сейчас на улицу вынесу и головой в сугроб поставлю. Мигом протрезвеешь! И весь твой вечерний расслабон насмарку. Этого хочешь?
Придонов затравленно посмотрел на него, потом на Гурова, обхватил себя руками за плечи и скукожился.
– Да ладно вам! – простонал он. – Я откуда знаю, что вы не шутите? Сроду Володька Захарчук никому не был нужен, а тут один за другим пошли! И на что вам всем этот бомжара сдался? Опасность ему грозит! Одна у него опасность – водяры опороться! Надо же, десять лет никому не нужен был, а тут косяком повалили!..
Такой резкий переход от восхищения красавцем Володькой до его категорического осуждения не очень удивил Гурова. Прихотливый образ мышления пьющих людей был ему известен давно. Гораздо больше заинтересовало его упоминание о «косяках», интересующихся гражданином Захарчуком. Если хотя бы один человек одновременно с ними интересовался этим забулдыгой, это было равноценно сигналу тревоги.
– Кто повалил косяком? – спросил Гуров, сжимая плечо Придонова железной хваткой. – Про него еще кто-то спрашивал?
– Ну! Приходил тут один, сказал, что вместе служили они с Володькой. Тот и правда, служил. Хоть и интеллигент, а два года отпахал... Да может, в квартиру зайдем? А то холодно!.. Воспаление легких схватить, как два пальца... А мне спиногрызов кормить!
– Так! Сейчас мигом одеваешься и ведешь нас к Захарчуку! – грозно сказал Гуров, подталкивая Придонова к двери. – Хоть из-под земли нам его достань!
Тон его подействовал на Придонова. Он покорно ввалился в квартиру и, дрожа и приплясывая, принялся одеваться. На минуту в прихожую опять выглянула жена и многозначительно скривила губы.
– Ну, если тебя опять посадят, идол, можешь домой больше не возвращаться! – заявила она. – Мне надоело за тебя умолять ходить!
– Уйди! – махнул рукой Придонов. – Не позорь перед людьми! Язык как помело!
Вышли на улицу. Уже совсем стемнело. Погода была невеселая – мороз и чувствительный ветер. Придонов поднял воротник своего потрепанного полушубка и сразу зашагал куда-то, низко наклонив голову. Гуров забеспокоился. Такой тип, как Придонов, смог завести их куда угодно.
– Знаешь, где обитает Захарчук? – требовательно спросил он. – Отвечаешь за свои слова?
– А чего тут знать? Тут, короче, через пять... нет, шесть дворов Тамара живет. У нее можно водярой разжиться в любое время. Ну, типа подпольная квартира. Мужики разные туда ходят. Вот она и берет иногда проверенных людей – типа охраны. Володька последнее время у нее кантовался. То есть, может, он сейчас и не там, но по крайней мере, спросить у Тамары можно.
– Ага, подпольная торговля спиртным! – сказал Гуров. – А куда же смотрит милиция?
– Меня спрашиваете? – хмуро отозвался Придонов. – Меня спрашивать бесполезно.
Он замолчал и до самого дома не проронил больше ни слова. А возле него он обернулся к оперативникам и довольно решительно заявил:
– Один пойду! Вам тут никто ничего не скажет.
Гуров рассудил, что это разумно, но предупредил, чтобы Придонов не пытался скрыться.
– Мы за тобой все равно вернемся! – предостерег он. – Не делай глупостей.
Они прождали минут пять, а потом полковник Крячко начал проявлять нетерпение.
– Слишком мы понадеялись на сознательность этого маргинала! – с досадой сказал он. – Кажется, он нам дурит мозги, Лева! Давай-ка, проверь квартиру, которую он назвал, а я обойду дом – что-то не нравится мне эта тишина!
Он вприпрыжку побежал по белому двору и скрылся за углом. Гуров поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж к двери квартиры, про которую говорил Придонов. Ничего особенного в этой двери не было, разве что дверная ручка была будто отполирована – слишком много рук слишком часто ее касались. Кнопка звонка тоже выглядела так, будто ее долго и настойчиво шлифовали дождь и ветер.
Гуров прислушался. За дверью было тихо. Он прикинул, стоит ли звонить, или лучше дождаться возвращения Крячко, как вдруг в квартире послышался грохот, женский крик и звон стекла. Теперь Гуров, уже не раздумывая, нажал на кнопку звонка. Было слышно, как внутри кто-то мечется, словно ища пятый угол. Гуров навалился плечом на хлипкую дверь, и она вдруг, затрещав, распахнулась.
Он влетел в незнакомую, скудно освещенную квартиру. Навстречу ему бросилась простоволосая некрасивая женщина, от которой разило спиртом. Она замахнулась на Гурова пустой бутылкой, но он без труда перехватил ее руку, вырвал стеклянную посудину и отшвырнул в сторону на грязную постель.
– Где Придонов?! – рявкнул он.
Женщина, в глазах которой появилось осмысленное выражение, молча показала пальцем в сторону кухни. Гуров вбежал туда. На полу в луже крови лежал их недавний знакомый. Рядом валялся столовый нож. Окно было распахнуто настежь, и по кухне гулял ветер. Гуров выглянул наружу.
Сначала никого видно не было, но потом внизу из темноты, хромая, вышел полковник Крячко. Он задрал голову к освещенному окну, увидел Гурова и крикнул:
– Ушел, гад! Представляешь, он выпрыгнул и прямо на меня! Вот досада! Я ногу подвернул. А он деру! Я за ним, но куда там! Он через забор, через другой и утек! Что будем делать?
Гуров только махнул рукой и полез в карман за мобильником, чтобы вызвать «Скорую».
Глава 14
Захарчук перелез еще через один забор, упал в слежавшийся сугроб и некоторое время лежал, раскинув руки, не в силах подняться, дыша тяжело и надсадно, как издыхающее животное. В глазах у него плавали черные и красные, как кровь, пятна. Сердце стучало с перебоями, спотыкаясь на каждом ударе.
«Совсем износился Захарчук! – подумал он про себя с каким-то странным презрительным чувством, словно не о себе думал, а о совершенно постороннем человеке. – Как мочалка стал. Как кусок дерьма. А ведь кандидат в мастера был по боксу... Штангой баловался. Бухать бы бросить – да как бросишь? Жизнь собачья!»
Он открыл глаза, облизал обветренные губы. Вокруг него горбатились полуосвещенные переулки, сараи, гаражи, снег лежал на крышах, завывал холодный ветер.
«Ладно, Захарчука и сейчас голыми руками не возьмешь! – подумал он с удовлетворением. – Этот чертов стукач Придонов! Сдал меня, сволочь! Сдал, сволочь, безжалостному убийце! Хорошо, я только успел к Тамарке зайти, даже не раздевался... Лезвие под ребра – сам в окошко. А то бы лежал сейчас сам с перерезанным горлом!..»
Захарчук ни капли не сомневался, что его ожидала именно такая судьба. К тому все шло, а он здесь был, как муха на липкой бумаге. Хотя вокруг была зима, но Захарчуку назойливо приходила в голову именно эта мысль – как муха на липкой бумаге. Или в луже портвейна. Он, бывало, подрабатывал грузчиком, и бутылки у него иной раз бились. Тогда на асфальте образовывались липкие сладкие лужи, на которые слетались мухи и осы. Да и мужики взволнованно вертели носами. Они бы сами с удовольствием превратились сейчас в мух, чтобы по уши увязнуть в разлитом вине. Он-то увяз, но не в вине, а в неприятностях.
