Фридрих Незнанский - Долг самурая
— Кто убил вашего друга Рю?
— Я… не знаю, — мучительно, чуть не плача, ответила Маша. — Они нашли меня. Потребовали скачать информацию…
— Из компьютера Рю? — быстро спросил Плетнев.
— Да.
— И вы скачали?
— Да.
— Кто просил вас это сделать?
— Шепот, — ответила девушка и закрыла глаза.
— Она не может говорить сильно, — взволнованно сказал Плетневу Такеши. — Она устала. Надо уходить коридор.
Маша открыла глаза.
— Нет, я могу, — с трудом проговорила она. — Но я… ничего больше не знаю. Они заплатили мне…
При этих словах Такеши хрипло вздохнул и слегка отшатнулся. Плетнев с тревогой на него посмотрел.
— Такеши, ты в порядке?
— Хорошо, — процедил тот сквозь яростно сцепленные зубы. — Я хорошо. Ты говори.
Плетнев пристально вгляделся в его посеревшее лицо, покачал головой и снова повернулся к девушке.
— Вам заплатили за то, чтобы вы скачали из компьютера Рю информацию, так?
— Так, — отозвалась Маша.
— Вы запомнили что-нибудь из того, что скачивали?
— Нет, — с болью в голосе ответила Маша. — Там были… только иероглифы.
Плетнев нахмурился.
— Так, — сказал он. — Ну, тогда вспомните: может, Рю говорил о чем-то таком в разговоре с вами?
— Нет, — сказала Маша. — Ничего… Почти ничего.
— Почти?
Она сглотнула слюну.
— Я только поняла, что он что-то подозревал… что-то, связанное с корпорацией, или с кем-то там… Что у него есть какой-то долг… Говорил что-то про доказательства. — Она мучительно поморщилась и выдохнула: — Нет, не помню.
Плетнев дал девушке передохнуть, затем спросил:
— А он вам случайно свой кинжал не отдавал?
— Кинжал?… Его что… кинжалом убили? Глаза девушки наполнились слезами.
— Маша, это очень важно, — с нажимом проговорил Плетнев. — Попытайтесь вспомнить, что он вам говорил? Даже если это кажется бессмыслицей. Ерундой какой-то.
— Пытался объяснить про что-то святое для них, но не мог объясниться по-русски… Потом сказал, что все мне расскажет… Скоро… Но не рассказал.
— Ясно. — Плетнев повернулся к японцу. — Ну что, Такеши, думаю, нам нужно дать Маше отдохнуть. Как ты считаешь?
Такеши повернулся и, не говоря ни слова, зашагал к двери. Когда дверь за его спиной закрылась, Плетнев сказал:
— Он сильно за вас волновался. Дежурил тут всю ночь.
— А теперь он презирает меня, — хрипло прошептала девушка и закрыла глаза. — Уходите. Прошу вас.
— Хорошо. Выздоровливайте. Я оставлю на тумбочке свою визитную карточку. Вдруг что-нибудь вспомните. Всего доброго!
Маша ничего не ответила, глаза ее по-прежнему были закрыты. Плетнев положил на тумбочку визитку, повернулся и вышел из палаты.
16
В кабинете Щеткина в МУРе витали клубы табачного дыма. Едва переступив порог, Антон Плетнев закашлялся.
— Ты бы хоть форточку открыл, что ли!
— Не открывается. Замазана на зиму, — ответствовал Щеткин. — У нас планерка была, а кабинет шефа красят, вот и переместились сюда. Ну и надымили. Да расслабься, через пять минут привыкнешь.
Плетнев уселся за стол, все еще морщась от спертого воздуха.
— Кондиционер тоже не работает? — мрачно спросил он.
— Работал. До планерки. А сегодня крякнулся. Починят только вечером.
Антон улыбнулся.
— Везет тебе.
— И не говори, — засмеялся Щеткин. — Ну что, будешь терзать меня вопросами?
— Да уж потерзаю, если не возражаешь. Щеткин кивнул.
— Хорошо. Тогда давай я тебе сам все расскажу. — Он устроился в кресле поудобнее и приступил к рассказу. — Хозяин жулебинской хатенки — некий Иван Старшилин, пенсионер. Сам живет у дочери, а дом сдает.
— Хорошо, когда есть что сдавать, — заметил Плетнев, вспоминая о тех кругах ада, через которые ему пришлось пройти, пока он не решил жилищную проблему.
— Полностью с тобой согласен, — кивнул Щеткин. — Идем дальше. В последний раз Старшилин сдал свою хатенку около месяца назад. Сдал рыжему мужику, который представился Василием Васильевичем Ивановым и в качестве доказательства предъявил военный билет. Паспорта у него при себе не было — сказал, что на регистрации.
— Военный билет, конечно, оказался липовым? — уточнил Плетнев.
— Да, но не опережай события. Итак, месяц назад Старшилин передал ключи от дома этому рыжему парню, и с тех пор в дом ни разу не наведывался. Я описал ему внешность Машиного «друга», включая шрам на губе. Старшилин подтвердил, что это и есть «Василий Иванов». Теперь об осмотре места происшествия. Никаких отпечатков пальцев мы в доме на нашли. Ударив Машу, этот рыжий мерзавец старательно прошелся по мебели и дверным ручкам тряпкой.
— Хреново, — выдохнул Плетнев.
— Да, хорошего мало, — согласился Петя. — Но один отпечаток мы все-таки нашли. В сарае. Какого черта он туда полез — не понятно. В сарае ничего нет, кроме старой рухляди. Скорей всего, полез из любопытства. Как бы то ни было, но отпечаток мы идентифицировали.
— Ага, — сказал Плетнев. — И как же зовут нашего «Василия Иванова» на самом деле?
Щеткин усмехнулся, достал из ящика стола фотографию и положил на стол.
— Вот, взгляни!
С фотографии на Плетнева смотрела угрюмая, исцарапанная и покрытая синяками физиономия. Плетнев взял снимок, посмотрел и сказал:
— Ну и морда. Он что, работал боксерской грушей?
— Да нет, просто ребята слегка перестарались при задержании. Ну, в жизни-то он выглядит поцивильней. И физиономия у него сейчас не такая растерзанная. Остался только шрам на губе, про который говорила ваша девушка.
Антон снова вгляделся в снимок. Всклокоченные волосы, одутловатое, конопатое лицо.
— Как, говоришь, его зовут?
— Дмитрий Алексеевич Шепотинник.
— Кличка Шепот? Щеткин покачал головой:
— Нет. Кличка у него была Рыжий. Думаю, этого «Шепота» он для Маши придумал. А что, кликуха забойная и звучит зловеще. Не то что просто Рыжий.
— А придумать что-нибудь, не похожее на фамилию, фантазии не хватило?
— Видимо, да. В любом случае это нам на руку. Будь у Шепотинника-Шепота побольше фантазии, мы бы не установили его личность с такой легкостью. — Петр вздохнул. — И сейчас-то непонятно, где его искать. Он вышел на свободу около года назад. Одно время жил у матери, но полгода назад съехал. Куда — не сказал. Ищи-свищи теперь ветра в поле.
— Он по мокрухе проходил?
Щеткин покачал головой:
— Нет. Мошенничество. Искатель приключений. Одно время промышлял, входя в соглашение с этническими бандами. Выполнял для них всякие поручения. В качестве «белого человека», которого можно отправить на переговоры, ну и все такое.
— Если он — мошенник, то как он решился на «мокрое» дело?
Щеткин вздохнул и пожал плечами:
— Поди знай. Скорей всего, все получилось случайно. Выпил, стал приставать. Девчонка сопротивлялась, ну, он и ударил ее заточкой. Как говорится, не рассчитал. Потом увидел, что натворил, и смылся, оставив девушку истекать кровью. Думаю, сейчас он заляжет на дно. Так что шансов найти его в ближайшее время у нас почти нет.
— Ты даже пытаться не будешь? — угрюмо спросил Плетнев.
— Ну, почему же? Я уже связался с агентами. Если он где-нибудь всплывет, мы, скорей всего, узнаем. Больше я ничего не могу сделать.
— Ясно. Что еще?
— Еще? — Щеткин откинулся на спинку кресла. — А еще мы опросили соседей. Один из них видел пару раз, как из дома выходил «узкоглазый». Так он выразился.
Плетнев подался вперед.
— Он описал его внешность? Щеткин махнул рукой:
— Какое там. Для него все «узкоглазые» — на одно лицо. Что казах, что узбек, что японец.
— Ну, а возраст? — не терял надежды Плетнев. Однако Щеткин и на этот раз отрицательно покачал головой:
— Не определил. Спрашиваю — молодой? Отвечает: да. А может, старый? Подумал и опять кивает: да, может быть.
— Н-да, — задумчиво пробормотал Плетнев. — Значит, Маша не ошиблась и действительно слышала японскую речь. Выходит, Рю убили свои?
— Может быть, — кивнул Петр. — А может быть, и нет.
— Ты прямо как тот мужик, — недовольно заметил Антон. — «Может, старый, а может, молодой». Это все, что удалось узнать?
— Пока да.
Плетнев поднялся со стула.
— Ладно, Петь, спасибо.
— Как там Александр Борисович?
— Держится.
— Скоро ты его вытащишь?
— Скоро, Петь. Наши опера уже пасут того мерзавца, который может предоставить Сане алиби.
— Бизнесмен Семенов?
— Угу. Он в Москве, и выехать беспрепятственно у него уже не получится. Костьми ляжем на пути. Хотя это, к счастью, уже не понадобится. Мы на него кое-что нарыли.
— Кое-что? — вскинул брови Щеткин. Плетнев лукаво прищурился.
— Кое-что, что поможет ему стать более сговорчивым и менее любвеобильным.
