Александра Маринина - Закон трех отрицаний
Понятно, что заботами своими Любочка с матерью вряд ли поделится, а вот Аните расскажет наверняка. Анита у них у всех как палочка-выручалочка, не только Люба, но и Валерик, сын Станислава Оттовича от третьего брака, с ней советуется, с ее мнением считается. Оно и понятно, ведь Анита – старшая, значит, умнее, мудрее своих младших брата и сестры. И вообще, она необыкновенная, не такая, как все. Если уж Любочка со своей проблемой сама справиться не может, то с помощью Аниты обязательно сумеет это сделать.
Дождавшись вечера, когда дочь придет домой, Зоя Петровна позвонила ей. Вот ведь как гены дают о себе знать! Ни Анита, ни Валерик просто не выносят, когда их называют уменьшительными именами. Это у них от Станислава Оттовича, который не признавал никаких «Стасиков» и «Славиков», его можно было называть только Станиславом. И Анита, еще будучи совсем крохой, демонстративно не отзывалась, если кто-нибудь называл ее Анечкой, Нюрой или Нютой. Она хотела быть только Анитой, она гордилась своим нерусским именем, придуманным крестной-испанкой. И как поначалу она бесилась, когда бабушка, мать Зои Петровны, называла ее Нютой! Правда, очень скоро девочка поняла, что бороться с этим бесполезно, и покорилась. Но только в отношении бабушки. Больше никому такие вольности не дозволялись. Говорят, и Валерик точно такой же, сама Зоя Петровна его в детстве не видела, познакомилась с ним только на похоронах Станислава Оттовича, но Нина Максимовна, его мама, рассказывала о поведении маленького сына примерно то же, что Зоя Петровна могла бы рассказать о детстве Аниты. У обоих детей художника Риттера была способность фанатично увлекаться чем-то и заниматься предметом своего увлечения по-настоящему глубоко и всесторонне. При этом и мальчик, и девочка умели хорошо организовать свое время, и никакие хобби не ставили под угрозу приготовление уроков. Всему был свой час, и час этот использовался с полной нагрузкой. Ведь подумать страшно, сколько Анита училась! И танцы, и испанский язык, и музыкальная школа по двум специальностям, гитаре и саксофону, а все равно ведь закончила с золотой медалью.
А у Валерика, Нина Максимовна рассказывала, другая история была. Ему отец подарил игрушечную железную дорогу, огромную, во всю комнату. Из-за границы привез. Так мальчуган, ему тогда лет восемь было или девять, ровно полчаса с ней поигрался, а потом засел за бумажки и начал какие-то расчеты делать. Прямо тут же, на полу, рядом с рельсами и вагончиками. Оказалось, он подсчитывал, сколько нужно людей, чтобы обслуживать такую дорогу, если бы она была настоящая. Станислав Оттович тогда посмеялся над сыном, а потом заметил, что Валерик ко всему так относится, с чем бы ни столкнулся. Вот они в зоопарк сходили, а на другой день мальчик сидел и подсчитывал, сколько нужно людей и техники, чтобы регулярно вывозить навоз и пищевые отходы. Причем считал с вариациями, например, если бы в зоопарке было пять слонов, десять тигров и десять львов, или один слон, три тигра и два льва, или слонов вообще бы не было, а были бы только тигры, львы и обезьяны. Станислав Оттович хотел, чтобы сын стал художником, с детства учил его понимать живопись и держать карандаш и кисть, и такое увлечение Валерика вызвало в нем бурю гнева. А тому хоть бы что! Сходит в театр – и давай высчитывать, сколько должно быть персонала, помимо артистов, чтобы театр функционировал нормально. Сходит в планетарий – то же самое. На выставку с отцом, в магазин за тетрадями, в жэк за талонами на сахар – куда бы ни попадал Валерик, это давало ему пищу для очередных подсчетов. И неважно, правильными были его расчеты или нет, важно, что ему это было по-настоящему интересно, и именно этим он хотел заниматься, когда вырастет, а вовсе не живописью. Институт он выбрал по своему усмотрению, и Станислав Оттович с ним несколько месяцев не разговаривал. Отец-то, видно, рассчитывал, что сын станет если уж не художником (Валерик уже лет с десяти отказывался брать кисти в руки, как ни настаивал Риттер-старший), то хотя бы искусствоведом, специалистом по изобразительному искусству, ведь Станислав Оттович столько вложил в него, так много с ним занимался! Ан нет, Валерик сделал по-своему и на обиды отца внимания никакого не обращал. «Я, – говорил, – строю свою собственную жизнь, а не папину. Если папу что-то не устраивает в его жизни, то пусть он это поменяет. Но в его жизни, а не в моей. Каждый человек должен быть хозяином своей судьбы. А не чьей-то чужой». Вот какой характер!
И у Аниты такой же. Никому не позволяет на себя влиять и себе диктовать. Оба в отца пошли.
Анита обещала поговорить с сестрой и сообщить матери о результатах. Перезвонила она только на следующий день.
– Мамусик, я, наверное, ничем тебя утешить не смогу.
– Что такое? – перепугалась Зоя Петровна. – Что с Любочкой?
– Не могу сказать точно, она мне ничего не сказала. Ты же просила не ссылаться на тебя, поэтому я просто разговаривала с ней, как обычно, надеялась, что она сама захочет поделиться.
– Не захотела? – горестно вздохнула она.
– Нет. Но я с тобой согласна, с ней что-то происходит. Она взвинченная, вот-вот сорвется.
– Господи, да что ж такое-то! – запричитала Зоя Петровна. – Что могло случиться, как ты думаешь, Анита?
– Не знаю, мамуся, но мне кажется, что Любаша скрывает от нас что-то такое, в чем ей стыдно сознаться. Иначе она бы мне обязательно рассказала.
– Да, тебе она доверяет, – согласилась мать. – И к слову твоему прислушивается. И уважает тебя, поэтому и стыдится, не хочет в твоих глазах себя уронить. Ладно, что ж делать, не хочет говорить – ее право. А у тебя-то как дела?
– Все в порядке.
– Как твой прыгун-скакун?
– Мама, я же просила тебя… Он каскадер, это уважаемая и хорошо оплачиваемая профессия.
– Что ж ты его прячешь от нас, если он такой уважаемый? – поддела дочь Зоя Петровна, которую обижало, что за все годы она так и не познакомила родителей со своим сердечным другом.
– Я никого не прячу. Просто я не считаю нужным знакомить вас с ним. Вы – моя семья, он – моя личная жизнь, и одно к другому отношения не имеет, так что не нужно смешивать.
От голоса дочери повеяло таким холодом, что Зоя Петровна почла за благо сменить тему.
* * *Дождавшись, когда жена заснет, Владимир Харченко осторожно вылез из-под одеяла, прокрался на кухню, закрыл за собой дверь, закурил. Черт побери, что произошло? Схема всегда работала без сбоев, источник информации был супернадежным, и благодаря сведениям, черпаемым из этого источника, ему удалось несколько раз выступить на служебном поприще настолько удачно, что его карьеру можно было бы даже назвать головокружительной. А уж сколько денег он заработал, продавая информацию журналистам! Во всяком случае, его молодая жена не чувствует недостатка ни в тряпках, ни в цацках, и живут они не в конуре, и в свадебное путешествие ездили не куда-нибудь, а на Лазурный берег, во Францию.
Что же произошло? Ладно, как именно это все могло получиться, он разберется потом. А сейчас важно решить совсем другую проблему. Петька Маскаев, когда на него наехал главный редактор, указал на Харченко как на человека, продавшего информацию, оказавшуюся ложной. Главный, понятное дело, хочет пойти на мировую с Чуйковым, лучше отдать семьсот тысяч, чем три миллиона, а отдавать наверняка придется. Но из своего кармана он доставать эти деньги не собирается, это тоже понятно. Кто крайний в цепочке, тот и виноват, тот пусть и платит.
Сегодня утром, когда Харченко брал свою машину со стоянки, к нему подошли четверо мужиков, во всем облике которых прорисовывались намерения, не вызывающие сомнений. Мужики сообщили, не повышая голоса, что либо он, майор Харченко, принесет семьсот тысяч долларов, либо не принесет, но тогда уже принесут другие, и не деньги, а венки ему на могилку. И сроку ему на все про все – неделя. Через неделю будут либо деньги, либо цветы.
Понятно, что взять такие деньги ему негде. И надо придумать, как выкрутиться из этой ситуации. Может, перевести стрелки на источник, подсунувший ему липовую информацию? Тогда сам Владимир перестанет быть крайним в цепочке.
Нет, так не годится. Надо придумать что-то другое.
Что-то другое…
Но что?
Глава 7
Так часто бывает: среди множества фактов и обстоятельств, всплывающих в ходе раскрытия преступления, вдруг выползает маленькая деталька, крохотная, незаметная и никому не нужная, но сыщик или следователь упираются в нее, как в запертые ворота, и просто не могут двигаться дальше, пока про эту детальку все не выяснят. Она им снится, она вертится у них в голове круглые сутки, покоя не дает, и они отчего-то уверены, что как только разберутся с этой мелочью, так сразу все остальные детали встанут на свои места, и картина преступления сложится в единое целое, заиграет красками, засверкает. Задышит и оживет. Иногда именно так и получается. Но куда чаще выходит, что деталь эта никакого отношения к преступлению не имеет.
