Александр Золотько - Игра втемную
Как обычно, Швец появился без предварительного звонка. Ровно в десять ноль-ноль он возник у меня на пороге и я сразу же повел его на кухню.
– Во первых словах своего выступления, – заявил с ходу Швец, – я хочу поздравить тебя с одиннадцатой годовщиной твоего брака.
– Мог бы прийти вчера, поздравить, заодно и повеселиться.
– Честно говоря, я был занят. Между прочим, стою на рынке время от времени. И воскресенье – совершенно необходимый для этого день.
– Во-вторых, – продолжил за него я, – вчера нужно было принести подарок, а это не есть жизненно необходимо.
– Не есть, ой, не есть! – согласился Швец, вытаскивая у меня из шкафа свежую заварку, чайник и сахарницу. Я организовал тем временем завтрак из остатков вчерашнего изобилия. Швец поставил на огонь чайник и уселся на мое место возле окна. – В-третьих, – продолжил он перечисление, – мое поздравление вчера затерялось бы в толпе других.
– А угощение?
– А что угощение? Вчера я был сыт. И почему ты полагаешь, что сегодня я съем меньше, чем съел бы вчера? И опять же, я не испортил праздник твоей жене. Это мой лучший подарок твоей супруге.
Тут он совершенно прав. Татьяна на дух его не переносит, хотя и старается не подавать виду. Она вообще старается демонстрировать свое хорошее отношение и радушие даже тем, кого не особенно любит. Но Юрка в таких вещах разбирается с первого взгляда.
– У тебя ко мне дело или ты просто так пришел?
– Я пришел к тебе с приветом…
– Можно подумать, что вообще живешь без привета, – съязвил я.
– С ним, родимым, а время сейчас какое? Без привета или без полной шизы сейчас можно запросто сойти с ума. Куда ни ткнись – полно нашего брата чокнутого. Да и ты сам не без легкой придури.
– Спасибо, родной. Это с чего же я придурок?
– Ты не придурок, слава Аллаху, ты с придурью. Могу доказать с ходу и совершенно однозначно.
– Давай, давай, только не забывай кушать, – подбодрил я философа. Как ни странно, но мне нравилось выслушивать от него нравоучения. Где-то с восьмого класса я повадился спрашивать у приятелей, как они ко мне относятся. Юрка излагает свое видение проблем совершенно откровенно. И процентов пятьдесят его суждений я принимаю сразу, а еще процентов двадцать после размышлений.
– Твоя основная проблема, Саша, что никак не можешь понять, чего же ты конкретно хочешь от жизни. Славы? Ты за нее не сражаешься. Денег? Так чего же ты до сих пор не заработал? Власти? Почему ты не выступаешь на митингах? Может, ты хочешь успеха у женщин?..
– Чайник закипел, заваривай, – буркнул я.
– И заварю. Слушай, ты всегда иронизировал над моим образом жизни – я-де ни к чему не стремлюсь. А сам? Только не надо мне рассказывать о семейных ценностях и служении обществу. Дети вырастут и уйдут. Обществу наплевать и на тебя, и на твое служение. Твои статьи через месяц никто не вспомнит, а сам ты превратишься в прах, не прожив и ста лет.
– Спасибо.
– Носи на здоровье. Господи, да ты, в принципе, можешь горы своротить, если захочешь. Но ты не хочешь. А вот чего ты хочешь – ты и сам не знаешь. Твое занятие прессой…
– Мое занятие прессой ничуть не хуже твоего занятия рынком в качестве способа заработать деньги.
– Не хуже, но и не лучше. Грабежом ты бы заработал гораздо больше. Более того, что-то я не слышал о писаках, которые получали бы большие деньги за написание криминальных очерков. Сам ведь говорил, что даже ваш молодняк на втором месяце работы понимает – заработать можно только на заказных материалах и на рекламе.
– Говорил. И сейчас скажу.
– А вы, подсудимый, помолчите. Вам слово еще никто не давал. Зная все это, ты продолжаешь методично ковыряться в криминально-преступном дерьме и пытаешься получить от этого удовольствие. Если ты хочешь вынести на общественное осуждение пороки, то почему ты их не выносишь? И, кстати, разрешит ли тебе это главный редактор и одобрит ли это решение спонсор? Я бы еще понял, если бы ты жаждал богемной жизни и тщательно посещал бы все тусовки. Но ты хочешь быть выше их. Ты хочешь сказать, что иначе ты заработать не сможешь? Чушь. Сможешь. Тебе нравится запах опасности? Стань рокером, лазь по скалам. О чем ты пишешь?
– О чем хочу – о том пишу, – Швец, наконец, начал меня доставать. Именно тем, что говорил правду.
– Врешь, ты пишешь, о чем можно. Иногда, только иногда, ты пишешь что-нибудь действительно важное. И снова возвращаешься на проторенную тропинку. Собрался бороться со злом – борись изо всех сил, не обращая внимания на потери и опасности. Собрался зарабатывать деньги – тоже нужно упереться. А ты хочешь все сразу и так, чтобы не менять своего образа жизни. Тебя всегда тянуло к военно-политической тематике, но ты даже не попытался попасть в Чечню. Ах, наш фотограф туда поехал.
– Его тормознули на контрольно-пропускном пункте.
– Но он попытался, а ты – нет. Я знаю, что ты писал о некоторых болезненных моментах. Но ты же их описывал не потому, что очень хотел их искоренить. Это был интересный материал – вот и все. Сколько раз ты мне рассказывал о разных аферах, как милицейских, так и уголовных. А сколько раз ты об этом написал?
– Что ты в меня вцепился? На себя посмотри! – не выдержал я.
Юрка помолчал немного, потом отодвинул тарелку и задумчиво посмотрел на меня.
– Я с тобой совершенно согласен. Я тоже не герой. Я – обыватель. Но я и не ношу почетного звания представителя четвертой власти.
– Знаешь, Юра, я, может быть, не очень подробно разъяснял тебе взаимоотношения между прессой и государством. Не знаю, как там в столицах и других странах, но у вас в городе самым мощным оружием против умников из прессы являются даже не репрессии, а полное безразличие. Ты можешь писать все, что угодно, на это просто не обратят внимания. И кроме всего прочего – наши газеты время от времени разоблачают аферы.
– С чем я вас и поздравляю. Вот именно из-за этого я и имел смелость заявить о том, что ты не без придури. Сам ведь все знаешь, сам устроил себе такой образ жизни, сам организовал себе милую семейную жизнь и теперь жалуешься. Вы кокетничаете, милостивый государь, кокетничаете.
– Да пошел ты…
– Сам дурак.
– Не дурак, а с придурью.
– Ладно, с придурью. Но согласитесь – я прав.
– Я тебе ничего не скажу. Я тебе просто покажу сейчас одну штуку, а ты мне подскажешь, что с ней делать. – И я сделал то, чего обещал себе не делать. Я вынул из стола желтый конверт. Потом подумал и добавил к нему брошюру о конце славянских народов. – Ты посмотри, а я пока помою посуду!
Швец вытащил бумаги, а я тер тарелки в умывальнике и злился на самого себя. Швец был, разумеется, прав, и мне не следовало так злиться, и уж тем более тянуть его в свои проблемы. Но очень уж точно в своих рассуждениях он уловил мои переживания.
27 февраля 1995 года, понедельник, 10-25 по Киеву, Город.
Старший сержант милиции Геннадий Сиднев оставил напарника возле входа в квартиру, а сам осторожно толкнул незапертую дверь. Никакого движения внутри, только слева, из комнаты, доносились неясные звуки. Сиднее, мельком заглянув в кухню, осторожно двинулся вдоль стены, держа палец на спусковом крючке автомата.
Звуки стали громче, кто-то пытался подать голос. Сиднее остановился на пороге, повел стволом автомата. В поле зрения попал лежащий на полу человек со связанными руками и кляпом во рту. Именно он и пытался кричать. Лицом к лицу с ним на полу лежал пожилой мужчина. В первую секунду Сидневу показалось, что он тоже связан, но потом в глаза бросилась кровь, подтекающая из-под головы.
Сиднев позвал младшего сержанта милиции Токарева, а сам вытащил кляп изо рта у парня, на вид лет восемнадцати.
– Кто? И куда пошли?
– Не знаю, я их не знаю, – парень не сводил взгляда с лужи крови.
– Сколько их, быстрее, – старший сержант встряхнул парня. Токарев по телефону связался с дежурным и «скорой помощью».
– Двое – лет сорока и мой ровесник, У них пистолет.
– Во что одеты, вспоминай живее.
Токарев наклонился над раненым. Потрогал шею, стал искать пульс на руке.
– Оставь ты его в покое, – сказал Сиднее. – Жив?
– Пульса нет.
– В чем они были?
– Куртка, на молодом была красная куртка.
– Останешься здесь – до приезда наших никого не пускать, развяжи ему руки, – сказал Сиднее Токареву и побежал по лестнице вниз к машине.
27 февраля 1995 года, понедельник, 11-00 по Киеву, Город.
Швец пролистал мои материалы довольно быстро, но, судя по тому, что раз или два возвращался к уже просмотренному, прочел он материалы внимательно. Так же внимательно он выслушал и мои рассуждения на тему: «Что-то прогнило в Датском королевстве» и не поморщился, когда я изложил свою безумную идею об одном и том же происхождении никак не связанных между собой происшествий.
Потом молча налил себе еще чашку чая и так же молча ее выпил. Потом с интересом посмотрел на меня.
