Алексей Макеев - Очень большие деньги
Он ушел из подвала, запер его и выбросил ключи в сортир. Его никто не видел вплоть до того момента, как он вернулся в свой пристрой. Тогда он аккуратно развесил по всей комнате промокшую одежду и завалился спать беспробудным сном. Больше в этот день ничего не могло случиться.
Потом явилась милиция. Глумов спокойно воспринял ее появление. Беспокоился он только за погреб, но следователь не захотел взламывать замок. Это было на руку Глумову. Он получал еще какое-то время для маневра. Внутренний голос советовал ему бежать как можно скорее, но он не поддался ему. Он бегал уже давно, и это начинало входить в привычку. Глумов не хотел превратиться в трепещущего кролика. Он верил, что сумеет выкрутиться.
Единственным слабым местом опять был его паспорт. По сути дела, он выбросил деньги на ветер и приобрел особую примету, которую полагалось носить в кармане и предъявлять по первому требованию властей. С его паспортом это значило каждый раз класть голову в пасть льву. Но кто мог знать, что Кенарь окажется такой подлюгой? Сдал старого знакомого, не задумываясь, едва только его об этом попросили. Да еще пытался заманить Глумова в ловушку, предложив ему место курьера!
В общем-то, Глумову плохо верилось в светлые качества человеческой натуры. В определенном смысле он и сам был предателем и сильно Степанкова не осуждал. Он только твердо знал одну простую вещь. За все приходится платить. Заплатит и Степанков, когда придет время. Иначе просто нельзя.
А ему остается… Что ж, у него еще есть американский паспорт, кое-какие деньги, а если он сумеет избавиться от Бабалу, то и какое-то время. Можно будет попробовать начать все сначала. Он переберется в Европу, а оттуда куда-нибудь подальше. Например, в Австралию. Пусть Риберо его ищет. Он не молод, страдает гипертонией и ведет не самый здоровый образ жизни. Не исключено, что он сдохнет раньше, чем завершит свои поиски.
В следующие два дня Глумов мало выходил из дому. Хозяйке он сказал, что слегка простудился, гуляя у моря, и теперь хотел бы отлежаться. Кажется, она поверила. Впрочем, Глумова это не особенно волновало. Даже призвав на помощь всю свою фантазию, Лида вряд ли смогла бы догадаться, кого она приютила в своем доме. Глумов не выказывал внешне ни беспокойства, ни агрессии. Она ни в чем не могла его заподозрить.
Причина же, по которой Глумов не торопился появляться на людях, была абсолютно банальной. Его одежда, его новый плащ, брюки, изящные туфли – все пришло в негодность. Он с трудом все отчистил, но улучшить товарный вид уже не мог. Носить все это барахло было, конечно, можно, но при первой же возможности следовало переодеться. Так он выглядел чересчур непрезентабельно, а в его положении непрезентабельность чересчур опасна. В глухом поселке такой стиль мог пройти, но пускаться в дальние странствия в таком помятом виде не стоило.
Глумов решил, что как только разделается с делами, сразу же поедет в ближайший город и приведет себя в порядок. Пока же он валялся на койке, изучая записную книжку Терехина. Записи покойного мало что сказали ему. Терехин не был мыслителем и не обладал большими связями. В книжке значились одни телефонные номера – Глумову, конечно, неизвестные. Впрочем, нет, был один знакомый номер – он принадлежал Степанкову. Был телефон, помеченный краткой подписью «Шеф». Был телефон Живаева. В книжке он значился как Капуста. Это был один из тех редких номеров, который сопровождался адресом.
Глумов уже смутно помнил этого человека. Был когда-то наглый, нахрапистый парень с белесыми глазами, которого, кроме баб и бабок, ничего не интересовало. Постоянно лез в драку, рисовался и набивал себе цену. Друзьями они никогда не были, но, кажется, и серьезных конфликтов тоже не имели. В ту пору Безумный Макс и Чемодан декларировали дружбу и взаимопонимание, а Глумову с Капустой тем более делить было нечего. К тому же они обоюдно друг друга побаивались. У Глумова тоже была репутация отчаянного парня, его старались не задирать. Теперь Капуста стал одноруким и всерьез соперничать с Глумовым никак не может. Но за его спиной по-прежнему стоит Чемодан, за все эти годы набравший силу, но не потерявший интереса к деньгам и власти. Наверное, Риберо ему хорошо заплатил, если Чемодан решил на старости лет влезть в эту кашу. Впрочем, вряд ли Чемодану расправа с каким-то Глумовым могла показаться сложным делом. Все равно что муху прихлопнуть, тем более он не своими руками собирался это делать. А Риберо не станет жалеть денег. Ему если что-то втемяшится в его заплывшие жиром мозги, то уже ничем этого оттуда не выкорчевать. Теперь у него идея фикс, захватившая его без остатка, – уничтожить человека, который едва не уничтожил его. Без этого он и умереть спокойно не сможет.
Проклятые американцы! У них было все – информация, время подготовиться, оружие и специалисты. Риберо был у них уже в руках, и они умудрились упустить его. Он удрал к себе в горы, потеряв половину охраны и приличный груз кокаина. Зато он узнал, кто его предал, и с тех самых пор спокойная жизнь у Глумова кончилась.
Хотя сильно огорчаться не стоило. Не сдай он Риберо, американцы посадили бы его самого – так сказать, утешительный приз. Провел бы он ближайшие лет пятнадцать в железной клетке где-нибудь в жаркой невадской тюрьме, в самом пекле – вот тогда был бы повод для огорчений. А пока все идет почти нормально, и он хозяин своей судьбы. Остальное просто временные трудности.
По вечерам он выходил к морю, прохаживался по берегу и сумрачно смотрел на перекатывающиеся волны. Тело Панкрата пока нигде не всплывало, но это могло случиться в любую минуту, и тогда все могло пойти по-другому. Теперь Глумов повсюду таскал с собой пистолет, любовно вычищенный и смазанный. С оружием он чувствовал себя неуязвимым – и в далекой жаркой стране, и здесь, дома, где на оружие все еще было наложено табу. Однако стреляли здесь не менее охотно, чем в джунглях, и всегда оказывался в выигрыше тот, кто был вооружен.
На четвертый день вечером Глумов вышел из дома для своей обычной прогулки. Он был собран, бодр и готов к любым неожиданностям. В кармане плаща лежал пистолет. Глумов прошел через поселок и направился к морю.
Солнце уже садилось. В домах зажглись огни. Над побережьем веял свежий ветер. Кроме плеска волн, не было слышно ни одного звука.
Но вдруг в эту идиллическую мелодию вплелась зудящая механическая нота. За поселком, в той стороне, где проходила дорога, ехал автомобиль. Глумов остановился, прислушался и решительно повернул назад. Сюда не часто приезжали машины, особенно по вечерам. Сейчас следовало быть очень внимательным.
Глумов вернулся в поселок как раз вовремя – темный силуэт автомобиля с включенными фарами четко вырисовывался на повороте дороги, в двух шагах от мрачного обезлюдевшего дома Панкрата. Мотор работал. Видимо, человек, сидевший в машине, раздумывал, стоит ли тратить время на то, чтобы заглядывать в спящий дом. Раздумывал он недолго. Мотор снова заурчал, и машина поехала дальше. Примерно у пятого дома она остановилась, и из нее вышел человек. Он неторопливо осмотрелся и поднялся на крыльцо. Через некоторое время ему открыли дверь и впустили в дом. Стало тихо.
Глумов осторожно приблизился к автомобилю. Сгущались сумерки, и он не опасался, что его узнают, даже если в машине остались еще люди.
Однако машина оказалась пуста. Приезжий был один. У Глумова отлегло от сердца. Он посмотрел на номера. Номера были московские.
– Приехали? – задумчиво пробормотал Глумов. – Поздновато что-то спохватились, ребята! По идее, птичка давно уже улетела… Да и несерьезно как-то – в одиночку.
Он обошел машину, подергал ручку и вдруг, повинуясь неосознанному импульсу, открыл дверцу и сел на заднее сиденье. «Мягко и тепло, – мелькнуло у него в голове. – А что, если того… Хозяина тем же путем, а самому – на его же машине прямо до Москвы? Ничего хитрого. Если хорошо жать, за сутки обернешься. Там и спохватиться не успеют».
Он прервал свои мечтания, потому что со стороны дома послышался шум, открылись двери, и на порог упал яркий сноп электрического света. Приезжий вышел из дома и, попрощавшись с хозяевами, тяжелой походкой направился к машине. Глумов сжал в кармане рукоять пистолета. Что-то в фигуре этого человека показалось ему знакомым.
Он откинулся на спинку сиденья, чтобы казаться незаметнее, и уставился на приближающийся силуэт. Хозяин машины подошел, открыл дверцу и втиснулся на место водителя. Это был Степанков.
Он был, по своему обыкновению, мрачен и задумчив. Настолько задумчив, что даже не посмотрел назад и ничего не заметил. Сердито сопя, он постучал пальцами по рулевому колесу и пристально всмотрелся в перспективу кривой поселковой улицы, сумрачной и пустынной. На щеках его серебрилась начинающая отрастать щетина. Вероятно, Степанков очень спешил, если ему даже некогда было побриться.
