Эд Макбейн - Отрава
Итак, после шести месяцев пребывания в Хьюстоне она поддалась на уговоры сладкоречивого пианиста.
Месяц спустя его зарезали во время драки в баре, и она стала работать на Джо Сиарта, державшего небольшую «конюшню» из трех девушек. Он был не таким уж плохим сутенером. Никогда не бил своих девушек, хотя многие подобные типы считают, что только битьем можно заставить девушек работать как следует и подчиняться хозяину, и лупят их, как лупил ее тот парень в Лос-Анджелесе.
Когда ее впервые задержали, она перепугалась до смерти. В Техасе проституция — если это первое задержание — считается мелким правонарушением и наказывается штрафом, не превышающим тысячи долларов, или же тюремным заключением на срок не больше 180 дней, или и тем и другим. Она больше всего боялась, что ей придется просидеть в тюрьме полгода. Однако судья попался весьма снисходительный и принял во внимание ее юный возраст — ей было только семнадцать; Сиарт, не говоря ни слова, заплатил штраф в пятьсот долларов, и она снова была свободна, как птичка, однако сильно напугана.
Сиарту она сказала, что ей нужен отдых.
Он посмотрел ей прямо в глаза — любой другой сутенер выбил бы из нее эту дурь моментально — но этот сказал: «Конечно, Мэри Энн, отдохни немного», однако, несомненно, отлично понимал, что она надумала удрать.
Она и сама не знала, куда поедет, когда уезжала из Хьюстона, не знала, где приткнется, поэтому обратилась с просьбой о паспорте, на случай, если окажется в таком месте, где понадобятся документы, и это была ее самая большая ошибка. Она получила свой паспорт, несмотря на единственное задержание по статье 43.02, — паспорт на имя Мэри Энн Холлис с черно-белой фотографией семнадцатилетней хорошенькой блондинки, улыбающейся в объектив. Там, где надо было указать род занятий, она написала «учительница».
Она пересекла границу на машине, взятой напрокат в Хьюстоне. У нее было отложено немного денег, что давало возможность пожить в Мексике, кое-что потратить, посмотреть страну, Мэри Энн, учительница, вполне может себе позволить немного отдохнуть. Она и представления не имела, куда поедет после Мексики и что будет делать, когда кончатся деньги. У нее было что-то около тысячи долларов, и она не знала, надолго ли их хватит. Ей казалось, что с проституцией покончено навсегда. У нее был паспорт, и она могла ехать, куда захочет. В августе ей исполнится восемнадцать, и вся жизнь впереди.
В горах Сьерра-Мадре, в штате Герреро, возле города Игуала, она встретилась с одним человеком, который был похож на фермера, однако на самом деле торговал очень хорошей марихуаной, которую там называли «золотой». Тогда она стоила двадцать два доллара килограмм — в то время как в Америке за фунт просили триста тридцать пять. Она купила у него целый килограмм — подумаешь, всего двадцать два доллара. Ехала себе и ехала, время от времени останавливаясь в мотелях, когда наступал вечер, пила текилу, курила в своей комнате косячок, загорала.
Жизнь была прекрасна.
Она чувствовала себя превосходно.
С собой у нее была только большая кожаная дорожная сумка, в которой лежали паспорт в обложке, деньги, пластиковый пакетик с ее противозачаточным колпачком и тюбик с мазью, трусики, джинсы, блузки и туалетные принадлежности, а на дне находился неуклонно уменьшающийся запас «золотой» травки.
В конце жаркого и солнечного августа, вскоре после своего восемнадцатилетия она решила, что Мексика ей надоела, и однажды снова направилась в сторону американской границы. На ней были босоножки, шорты и белая длинная блузка-размахайка, которую она купила в небольшом магазинчике в одном из городков. Так она проехала Салтильо, потом небольшую деревушку Рамос Ариспе, и только ее миновала, как увидела длинную очередь машин у шлагбаума, возле которого стояли мексиканцы в форме.
В то время она не говорила и не понимала по-испански, однако один парнишка из передней машины объяснил ей, что они ищут оружие, поскольку прошел слух о готовящемся мятеже, о какой-то революционной группе, она до конца так и не поняла, о чем идет речь, потому что снова перепугалась до смерти.
Не потому, что у нее было оружие — ничего такого.
Но из-за того, что в ее сумке лежали остатки того килограмма «золотой» травки, которую она здесь купила.
Они нашли наркотик за три минуты, а потом...
— Ты действительно хочешь услышать все? — спросила она Уиллиса.
— Да, — ответил он.
Глава 13
Они сказали ей, что сообщили о ее аресте в американское консульство в Монтеррее. Она им не поверила. Значит, придется вернуться в Мексику, а насколько она знала — за наркотики подозреваемый мог быть задержан не более чем на трое суток без присутствия адвоката. За три дня, если магистрат решал, что дело необходимо передать в суд и за преступление положено наказание более двух лет тюремного заключения (а в случае с Мэрилин было именно так), то арестованного могли держать в тюрьме до суда целый год. Мексиканские законы основаны на кодексе Наполеона. Короче говоря, человек считается виновным, пока не докажет обратного. Когда Мэрилин потребовала, чтобы ей разрешили позвонить по телефону, местный полицейский сказал, что вопрос необходимо обсудить с окружным прокурором, он может разрешить или не разрешить это.
Через восемь дней после ее ареста в комиссариат пришел один из консульских чиновников. Он сказал, что ее обвиняют в хранении марихуаны, и если ее признают виновной, то ее ожидает срок от пяти лет и трех месяцев до двенадцати лет. Он обещал позвонить и сообщить о ней тем, чье имя и телефон она напишет на фирменном бланке американского посольства: это были ее мать, Джозеф Сиарт и тот бродяга, с которым она жила в Лос-Анджелесе. Позже консул сказал ей, что не смог дозвониться ни до одного из них. Она не знала, кому еще он мог позвонить.
Двенадцатого сентября состоялся суд в Сальтильо, ее защищал мексиканский адвокат, нанятый американским консульством. Мэрилин приговорили к шести годам тюремного заключения за те восемь унций марихуаны, что остались у нее от килограмма, купленного в Игуале. Консул пообещал ей, что американское посольство даст подробный отчет об аресте, суде и приговоре в Государственный департамент, который, в свою очередь, сообщит об этом ее родственникам или друзьям в Штатах. Но она не знала, где ее мать, а большинство друзей были уличные проститутки.
Утром пятнадцатого сентября специальный фургон перевез Мэрилин в «Ла Форталеса» — старинную тюрьму в штате Тамаулипас, примерно в двухстах милях к югу от Браунсвилла в Техасе. Вместе с ней в фургоне ехала женщина, которая убила своего мужа мотыгой, и мужчина, укравший пишущую машинку в фирме по торговле кондиционерами в Монтеррее. На Мэрилин по-прежнему были босоножки и легкая размахайка, то есть то, в чем ее арестовали. Дорожную сумку конфисковали в Рамос Ариспе, поскольку в ней содержалось доказательство преступления. Косметика, колпачок, паспорт и белье остались в сумке, равно как и некоторые серебряные безделушки, которые она могла бы реализовать в «Ла Форталеса».
Вскоре после прибытия в тюрьму она поняла, что здесь за все надо платить. Она поняла это после того, как их обыскали и десяток женщин выстроился в очередь к длинному столу, на котором лежали сложенные стопками одеяла, одежда, циновки и матрацы в полосатых тиковых наматрасниках. Женщина, убившая мужа мотыгой, невысокая, коренастая, смуглая, с короткими вьющимися волосами, грустными карими глазами, отвислыми грудями и широкими бедрами, вытащила из черного кожаного кошелька, висящего на ее шее, несколько песо и протянула служительнице — женщине с суровым лицом и ярко-рыжими крашеными волосами. Та передала ей одеяло, две пары бумажных панталон и несколько выцветших серых, похожих на брезент халатов.
Когда заключенная довольно энергично выразила свой протест, служительница великодушно добавила еще пару панталон к той куче, которая уже лежала на ее протянутой руке. Та снова возразила. Служительница покачала головой и показала ей рукой, чтобы та не задерживалась и проходила дальше. Деньги Мэрилин исчезли где-то между постом у Рамос Ариспе и местной тюрьмой, ей нечего было предложить за тюремную одежду. У нее была только ее длинная белая размахайка, весьма потерявшая вид после трех недель в тюрьме без душа в Рамос Ариспе. Служительница что-то сказала ей по-испански. Мэрилин не поняла. Та повторила. Мэрилин покачала головой. Служительница, так ничего и не выдав, махнула ей.
«Ла Форталеса», выстроенная испанцами еще в шестнадцатом веке в качестве оборонительного сооружения второй линии, располагалась на высоте двух тысяч метров над уровнем моря и возвышалась над местностью; отсюда был виден даже Мексиканский залив, находящийся в двадцати пяти милях к востоку. Правда, заключенные могли разглядывать только стены. В конце двадцатых годов прошлого века, когда новое мексиканское правительство захватило крепость и превратило ее в тюрьму, здесь находилось всего сто десять заключенных. Сейчас здесь размещалось четыреста восемьдесят, из них шестьдесят семь в женском участке. Поскольку раньше это место использовалось для одиночного содержания мужчин — в те времена в Мексике еще не слыхивали о женщинах-убийцах, грабителях, похитителях и вымогателях — оно представляло собой как бы тюрьму в тюрьме, квадрат в квадрате, стены которого достигали шести с половиной метров; перед ее зарешеченными окнами вставали еще более высокие внешние стены. Толщина стен отсека диктовалась шириной камер, в которых женщин запирали каждый вечер в десять и откуда выпускали в тюремный двор в шесть утра, когда камеры мылись водой из шланга. Мэрилин все это казалось похожим на лабиринт, вроде тех, что помещаются в книжке головоломок, которые она так любила покупать в детстве.
