Николай Леонов - Кровь алая
Можно заложить взрывчатку в машину. Неплохо, только не в машину опытного сыщика. Существует масса меток, которые со стороны не обнаружишь, а хозяин только глянул – уже знает, что машину открывали.
Дорожная авария тоже требует подготовки. А Гуров не сомневался, что решение о его ликвидации, если он не дует на воду и само покушение не плод перенапряжения и припадка трусости, было принято спонтанно. Сегодня решили, нашли исполнителя, придумали, как именно убить, дали команду.
Способ должен быть простой, не требующий интеллекта и специальной выучки. Ударить ножом под ребро, в печень? Если в толпе, то никто не заметит, убийца отходит на два-три шага, пока жертва еще на ногах. А когда человек упадет, никто и понять ничего не может, а убийца уже далеко. Исполнитель должен хорошо владеть ножом, успех зависит от точности удара... Проще, еще проще... Нож, удар в печень – это удар из зоны, а постановщик дела там не бывал. Что-то более современное, с использованием науки, возможно, заимствованное у Запада.
Гуров искал способ, как именно его будут убивать, рассуждал вслух, поглядывая на сидевшего рядом Станислава Крячко, следил за реакцией оперативника.
– Ты не кроссворд разгадываешь. Лев Иванович, – не выдержал в конце концов Крячко. – Мне думается, стрелять не станут, при любом ином решении требуется личный контакт. Ты должен не дать к себе приблизиться, мы должны обнаружить человека, который пытается это незаметно и естественно сделать.
– Верно, – согласился Гуров, – простенько и со вкусом.
Местом охоты Гуров выбрал Тверскую. А то, что полковник милиции без дела расхаживает, объяснил просто. Полковник должен с кем-то встретиться у Центрального телеграфа. Встреча должна состояться не в определенный час, а каждые “ровно”, то есть в двенадцать, тринадцать и так далее. Без минуты “ровно” Гуров подходит к ступенькам телеграфа, две минуты ждет, уходит, через час возвращается.
У дверей телеграфа в форме постового милиционера прогуливался подполковник Светлов. Милиционер у телеграфа не обращал на себя внимания, как статуя вождя в центре площади, – стоит и стоит, дело естественное. Василий Иванович наблюдал людей, которые появлялись после прихода Гурова. А после второго визита полковника Светлов обращал внимание и на пришедших перед появлением сыщика. Хотя Гуров исключал возможность минирования своих “Жигулей”, Светлов приглядывал за машиной, припаркованной у телеграфа.
Станислав Крячко и Борис Вакуров водили своего шефа, на зоркость, памятливость оперативников и рассчитывал сыщик. Он гулял по стороне, на которой расположен телеграф и Моссовет, где меньше магазинов и ресторанов, соответственно меньше людей, разобраться с ними легче.
Тверская, хоть улицей Горького ее назови, днем всегда многолюдна. Не только оперативник, любой сообразительный человек при желании может приблизительно, грубо рассортировать людской поток улицы.
Провинциалы отличаются и одеждой, и тем, что постоянно попадают не в темп движения, внезапно останавливаются и оглядываются либо бегут и, естественно, перегружены различной поклажей.
Коренные москвичи, которые здесь работают, живут или оказались по делу, – известно, ни один москвич без крайней необходимости на Тверской никогда не появится, – москвичи передвигаются быстро, ловко, чувствуют ритм потока, головой не крутят, лица у них равнодушные и терпеливые.
Отдельная, наиболее узнаваемая категория на Тверской б дневное время – деловая, б основном молодые люди со своими и чужими девицами. Они, представители мелкого, частично криминального, бизнеса, редко бывают вдвоем-втроем, чаще держатся группой. Они либо жуют, либо курят, всех презирают, громко разговаривают, таскают с собой визжащую аппаратуру, одеты как им удобно, то есть не в цвет, не в масть, не в стиль, так же и прически. Среди этой категории много лиц кавказской национальности, которых отличить уж совсем просто.
На Тверской много иностранцев. Это другие люди, отличающиеся от нас одеждой, походкой, улыбкой, добро желательностью и здоровой, не прикрытой цинизмом любознательностью. Ну, естественно, они говорят на непонятном языке, постоянно фотографируют и, повторяю, часто улыбаются. Девяносто с лишним процентов людей, которые идут по Тверской и улыбаются, иностранцы.
В таком пестром двигающемся аритмично людском потоке оперативникам было необходимо обнаружить одного человека, которого послали убить. Вполне возможно, что полковник Гуров ошибся и никакого убийцы на Тверской нет и не будет. Любой оперативник, тем более такие вояки, как Гуров и давние приятели его, отлично знает: думать о том, что разыскиваемого нет, возможно, он и не существует, запрещено. Человек с такими мыслями – потенциальный покойник либо пособник готовящемуся убийству.
Полковник Гуров. Он давно не работал на улице и, как водитель, после длительного отпуска севший за руль, более часа восстанавливал частично утерянный автоматизм движений и остроту ощущений.
Припарковав машину, он двинулся в сторону Пушкинской площади, шел медленно, по краю тротуара. Он знал – убийце тоже необходимо время для акклиматизации и в ближайший час-два нападение маловероятно. Если, ведя розыск, разглядывать каждого встречного, очень быстро устанешь, главное – именно нужного человека и прозеваешь. Необходимо настроиться на определенный человеческий тип, как приемник настраивается на волну, диапазон которой, с одной стороны, достаточно широк, дабы не пропустить искомый сигнал, но и конкретно направлен, чтобы отсечь посторонние шумы, оберегать зрение, главное, нервы. У сыщика было достаточно времени, чтобы подготовиться, он включил защитные фильтры, отсекая лишнее, оставив широкий зазор, как бы смотровую щель.
Мужчина, от двадцати до шестидесяти. Можно свободно понизить планку до сорока, но, когда вопрос касается жизни, лучше не рисковать. Комплекция, окрас, социальная принадлежность – любые. Очень широко, зато известно, какими внешними признаками он не должен обладать. Ни бороды, ни усов, ничего яркого, броского в одежде. Что в руках? Скорее всего, руки у него свободны, но возможен пустой кейс, спортивная сумка блеклого цвета.
Сыщик вышел на Тверской бульвар, опустился на свободную скамейку, включил рацию, сказал:
– Перекур с дремотой. Как настроение?
– Нормально, – ответил Вакуров.
– Красиво гуляете, – проворчал Крячко. – У красного “вольвешника” ты лопухнулся. Чечмек в темных очках и замшевой коричневой куртке прошел в метре, ты больно храбр, Лев Иванович.
– Спасибо, Станислав, учту, – миролюбиво ответил Гуров, – такому умному и опытному нервничать не положено.
– Пацаны, – подключился Светлов, – день только начинается.
Если я прав и решили меня устранить, рассуждал Гуров, то умный человек сразу сообразит, что лучшей ситуации он не получит. А знает организатор, что я сегодня с фазенды выехал? Обязательно, иначе он не умный и не организатор. Меня взяли уже на трассе, либо приняли где-то от кольцевой и довели до дома. Оттуда передали непосредственно исполнителю. Он должен, должен быть где-то неподалеку.
– Отдыхаем? – На скамейку села девушка, открыла сумочку, достала пачку “Мальборо” и зажигалку. – Одному не скучно?
– Скучно. – Гуров отобрал у девицы зажигалку, осмотрел с любопытством, щелкнул, дал профессионалке прикурить, бросил зажигалку в сумочку.
Крячко, увидев, как Гуров отнял у проститутки зажигалку, улыбнулся. Да, на такой номер Леву не взять. Девица неопасна, но полковник перестраховался и правильно делает. В таком деле лучше сто раз перебдеть, чем раз недобдеть.
А что это за парень шмурыгает по аллее? Неуверенно шмурыгает, видно, со вчерашнего. А чего он тут делает, как сюда попал, куда направляется?
Крячко парня запомнил, проводил взглядом и пошел за Гуровым, который распрощался с дневной бабочкой и вернулся на Тверскую.
На углу группа молодежи... Обойди, Лева, выйди на проезжую часть... Убийца может присоединиться к людям незнакомым... Молодец, встал между машинами, достал сигареты... Кто рядом? Мужик... Потный. Чего вспотел, ведь не жарко? Чего стоит? Ага, узлы, чемоданы... Молодой, долговязый, с детской коляской. Коляски мы проходили. Зачем на Тверскую с ребенком? Здесь живет? Почему не в переулке? Крячко быстро преобразился. Так, Лева папашу видит и приотстал... Проехала... Мент, капитан... Возможно... Лева, ты куда смотришь? Раз милицейский, значит, родной? А мент-то пьяненький. Или играет?
Лева его видит, развернулся, смотрит в ноги, остановился, пропустил... Мимо. Кто следующий?
Вакуров. Если подполковник Крячко держался у Гурова в кильватере, то капитан Вакуров двигался почти параллельным курсом, прижимаясь к зданиям. Шел четвертый час операции, Вакуров подустал. Он в успех операции не верил, но свято верил Гурову, и, раз полковник сказал “надо”, Вакуров не рассуждал, работал внимательно, фиксируя каждого мужчину, оказавшегося неподалеку от любимого начальника.
