Юзеф Хен - Останови часы в одиннадцать
— Уже ничего не будет, — сказал поручник, остановившись. — Не подпустили бы нас так близко к деревне.
Они шли в сторону украинской деревни, уже два дня оккупированной бандеровской сотней. УПА сопротивлялась изо всех, довольно еще значительных, сил репатриации украинского населения за Буг. Согласно информации, которую получил поручник, сотня регулярно проводила в деревне мобилизацию молодежи, желая таким образом терроризировать семьи, чтобы те боялись навсегда разлучиться с сыновьями и не двигались бы с места.
— Подтяните людей, — окинул он взглядом колонну.
Плютоновый неохотно повернул назад.
— Быстро! Быстро! — подгонял он. — Остынете в деревне, на холодный пепел придем, — издевался он не то над ними, не то над офицером. И вдруг сам побежал бегом. Впереди послышались крики.
Командир плютона ВОП,[10] остановивший маленький отряд Колтубая, с утра проводил рекогносцировку.
— Они еще в деревне. Не пронюхали. Половина сотни одета в польские мундиры. Наш опознавательный знак, согласованный с компанией,[11] которая ударит по деревне со стороны оврага, — фуражки, надетые козырьком назад.
— Значит, палить в польского солдата, если у него на голове форменная рогатывка?[12] — с иронией в голосе уточнил Колтубай.
— А что? Приказать, как в апреле, делать нарукавные повязки из кальсон, и через месяц вся часть останется без подштанников, — ответил вопиет, отстегивая планшет. — Мы здесь только блокируем их отступление. Нас мало, но достаточно. За нами широкая быстрая речка. Я не очень верю в то, что у них будет желание пробиться в эту сторону. У них тачанки, табор. Какие назойливые эти комары, — и отмахнулся от них картой, прежде чем положил ее на колени. Одно колено, грязное и худое, торчало из безобразно разорванных бриджей.
Плютоновый Гронь стоял, выпрямившись, в нескольких шагах от офицеров, и слушал. Но, увидев такую нищету, отвел глаза.
«Тоже мне командир, — с неодобрением подумал он о командире компании ВОП. — Я содрал бы штаны с первого попавшегося, а не позволил бы в таком виде ходить начальнику. Хорошо, что гады так вырядились. Если приличные, пригодятся», — по-хозяйски подумал он о польских мундирах, в которых в километре отсюда расхаживали враги, словно мундиры уже лежали рассортированные по размерам на складе. Из этого садка пути к бегству не было.
— Плютоновый Гронь, собрать людей! Уходим!
Колтубай разместил отряд на склоне поросшего низкорослым соснячком холма. Но в глубине души плютоновый Гронь был недоволен расположением обоих пулеметов. Хорошо замаскированные, они не «перекрывали» всей полосы обороны.
Когда Гронь смотрел в сторону далеких отлогих холмов, он заметил у их основания большую рощу горных сосен. До начала атаки на окруженную деревню оставалось двадцать минут. Он снова посмотрел в ту сторону, откуда должны были появиться они… Солнце било в глаза.
«Тоже нехорошо», — подумал Гронь о наводчике и инстинктивно поднял руку, чтобы надвинуть на глаза фуражку. Но козырька не нашел — повернутая назад полювка напомнила ему, что противник будет в польских мундирах, и ему стало не по себе.
Впрочем, они все равно перемешаются при отступлении, успокоился он, вспомнив, что остальная часть банды наверняка одета в гражданское.
— Пан поручник, — обратился он к Колтубаю, — может быть, мне спуститься ниже. Если что, можно будет туда дать один пулемет.
Офицер вяло кивнул головой. Он сидел на камне и чертил палочкой на песке.
Стараясь не выходить за кусты, Гронь направился в сторону облюбованного им места. Со все большей благодарностью он смотрел на сгущающийся при приближении сумрак рощи. Перелез через какое-то лежавшее дерево и, когда поднял глаза, внезапно остановился. Некоторое время он стоял неподвижно. Потом пошел медленно, словно боясь наступить на мину. Он все уже понял. Роща стала гуще от трупов людей, висевших на соснах. Лицо плютонового Гроня исказило отвращение. И он мгновенно бросился на выручку. Самое маленькое деревце так согнулось под тяжестью, что два повешенных упирались ногами в землю. Гронь вблизи увидел то, что было лицами, и вдруг скорчился в приступе рвоты.
Возвращался он бегом, спотыкаясь о кротовины. Он видел, как люди бросились на свои места, видимо думая, что он заметил приближающегося противника. Но он помахал рукой, чтобы успокоить их, и направился к поручнику, неподвижно сидевшему на том же самом месте.
— Пан поручник… — пробормотал он, неловко поворачиваясь в сторону рощи.
Через час оттуда послышался сильный шум. Началось. Короткие серии автоматического оружия, одиночные выстрелы, и сразу же взрывы гранат.
— Подпустили близко, гады, — прорычал Гронь, ложась возле первого расчета.
— Пан поручник, — поторапливал он Колтубая, продолжавшего сидеть на своем камне, откуда был виден за километр. Гронь устыдился своего крика: он весь дрожал от бешеного, злобного нетерпения, в ревнивом ожидании движения руки, после которого взрыв смешает потроха бандитов с землей; в нетерпеливом желании, чтобы поскорее задрожало оружие, бьющее очередями.
Со стороны деревни стрельба становилась все более частой. Только бы не выстроились в треугольник и не пошли бы вперед, забеспокоился Гронь. Он уже не раз сталкивался с их тактикой выхода из окружения: чота[13] треугольником, автоматическое оружие впереди и на флангах.
Нет… он внимательно вслушивался в голос оружия, словно изучая ухом некую карту. Вдруг он почувствовал, как вздрогнул солдат, лежавший у пулемета, поднял глаза, и сердце его забилось сильнее.
По заросшему склону противоположного холма гуськом, один за Другим, спускались люди. Они шли не спеша, вытягиваясь в длинную цепочку, конца которой не было видно. Гронь заметил рядом с собой поручника. Колтубай, став на колено, смотрел в бинокль.
— Пан поручник… — Гронь попросил разрешения дать команду открыть огонь, но тот не понял его и молча протянул ему свой бинокль.
Теперь Гронь отчетливо видел: полонину спокойно пересекали люди в польских мундирах. Он задержал взгляд на шедшем впереди офицере. Полювка была козырьком вперед.
— Гады, — сказал он шепотом, как будто его могли услышать.
Колтубай опустился на оба колена, приставив к глазам бинокль. Он был бледен. Из-под фуражки, козырек которой теперь прикрывал ему шею, стекала тонкая струйка пота.
— Пан поручник… — заскулил вдруг Гронь.
— Это наши… — простонал поручник. — Это могут быть наши…
Плютоновый охнул.
— Длинными очередями огонь! — скомандовал он, меняя позицию.
Наводчик растерянно оглянулся на офицера.
Ведущий колонну находился в нескольких метрах от опушки рощи. В памяти Гроня мелькнули страшные лица, он навалился боком на наводчика, вцепился в пулемет. Вторая очередь разметала шедших по склону, подала сигнал второму пулемету отряда Колтубая, подавила неумолчный винтовочный огонь. Ошеломленные, они мчались вверх, часть из них залегла за горными соснами. Однако от пуль они не защищали. Кое-кто достиг рощи повешенных. Гронь словно сошел с ума: бил по роще непрекращающейся очередью. Дыхание его было прерывисто, глаза заливал пот. Из лесу пробовали отвечать одиночными выстрелами, но в каждое место, откуда били винтовки, бросалась свора пуль из пулеметов плютона Колтубая. Через минуту наступила тишина. Только со стороны деревни доносились одиночные выстрелы, похожие на потрескивание сосновых поленьев в печи. И тогда из рощи кто-то закричал по-польски:
— Не стреляйте! Не стреляйте!
Колтубай встал во весь рост. Гронь поднялся на колени. Он услышал, как стучат зубы у подносчика патронов; уничтожили польский отряд. Вдруг Гронь вскочил и как безумный побежал вперед. Он мчался в сторону рощи, откуда донесся этот крик. Захлебываясь воздухом, Гронь боролся с охватившим его ужасом. На бегу он зацепил за ветку шапкой, поймал ее на лету и насадил на голову козырьком вперед, нормально. Вдруг Гронь остановился. Прямо перед ним, скрытый в небольшой неровности, ползал, держась за живот, солдат в польском мундире. Он что-то бормотал. Гронь нагнулся и едва не упал от охватившего его ужаса.
— Боже ти мiй! — услышал он слова отчаяния, произнесенные шепотом по-украински, и быстро вскочил на ноги. Стал хлопать руками по коленям, прыгать, его безудержный громкий смех понесся в сторону взвода. Оттуда уже бежали люди.
— Стрильци! — пропел он высоко. Бегущие люди, как будто у них тяжесть с души свалилась, заорали радостным хором. Один из них вслед за Гронем от радости зарычал, другой на бегу торжествующе хохотал. Так, смеясь, они врассыпную добежали до того места, где скрюченные в странных позах лежали эти… Один из раненых, к которому приближались смеющиеся атакующие, неловко встал на колени, с трудом оторвал правую руку от распоротого живота, истово осенил себя широким православным крестом и рухнул навзничь. Со стороны рощи повешенных, держа руки высоко над головой, шел еще один. Это был, наверно, тот, чей крик «не стреляйте!» окончательно утвердил их в мысли, что они разбили своих. Плютоновый Гронь побледнел и трясущимися руками стал дергать застегнутую кобуру пистолета. В тот же момент он почувствовал, что кто-то крепко сжал его руку. За ним стоял поручник Колтубай. Плютоновый протер глаза тыльной стороной ладони, как человек, пробудившийся ото сна. Удивительно злым и чужим показалось ему лицо поручника. И вдруг он понял: на офицере шапка уже надета нормально, тень козырька падала ему на лицо… как у того, идущего к ним вероломно переодетого в их форму бандеровца.
