Фридрих Незнанский - Долг самурая

7

На встречу с Турецким Петр Щеткин шел хмурый и расстроенный. Пока ничего утешительного он Александру Борисовичу сказать не мог. Клиент, который мог бы подтвердить алиби Турецкого, до сих пор не объявился, хотя Щеткин, что называется, поднял на уши весь отдел. Да и Ирину «выцарапать» из следственного изолятора тоже никак не получалось. Уцепились за нее крепко. Дело-то нешуточное. Посольство Японии через МИД давит на эфэсбешное начальство — на подчиненных, а у тех уже есть готовая и вполне правдоподобная (на их взгляд, конечно) версия.

Они записали Ирину в любовницы Икэды. А что, она женщина привлекательная, он — мужчина импозантный и небедный. Мужа вечно не бывает дома, а тут — такой великолепный кавалер. Какое женское сердце не дрогнет под натиском обаятельной и могущественной силы?

Мотив для убийства? Ревность! Ирина была для Икэды простым увлечением. Какой японец, живущий в Москве, не мечтает о русской любовнице? А о такой шикарной женщине, как Ирина, не то что мечтать, говорить нужно с придыханием. Красива, умна, интеллигентна.

Щеткин поморщился. Вот идиоты! Интересно, озвучили они эту «версию» Турецкому? Нужно быть самоубийцей, чтобы заговорить об этом с Александром Борисовичем.

Ладно. Будем работать, копать, а там видно будет.

Александр Борисович Турецкий сидел на стуле с хмурым видом. Он был небрит, всклокочен, в несвежей футболке. Напротив него, по другую сторону стола, сидел Петр Щеткин. У дверей комнаты для свидания в небрежной позе застыл конвоир.

— Значит, книги, — сказал Турецкий, глядя на Щеткина.

Тот кивнул:

— Да. Все, что смогли найти. Все эти книги тебе с посылкой передадут.

— Будем надеяться, — отозвался Александр Борисович. — Как там наши?

Щеткин улыбнулся.

— Нормально. Эти книги тебе Плетнев и Лимонник собрали. Все, что нашли в библиотеке про японцев. Ну, и еще купили кое-что. Даже самоучитель по кен-до.

Александр Борисович насмешливо прищурился.

— Вот тут угадали, — сказал он. — Я кен-до два года занимался с настоящим сэнсеем.

— Когда ж это? — удивился Щеткин.

— Сразу после университета. Только давно это было. Но книжка будет как раз кстати. Почитаю — вспомню. Мне бы еще меч для тренировок…

Конвоир покосился на Турецкого и тихо проговорил:

— Н-да.

— Не бойся, — с усмешкой сказал ему Александр Борисович. — Побег с применением холодного оружия организовывать не буду.

Конвоир только хмыкнул и отвернулся. Турецкий тотчас потерял к нему интерес.

— Как Ирина?

— По-прежнему где-то здесь же. Только, как говорят уголовники, «на больничке».

— Диагноз?

Щеткин на секунду задумался, потом пожал плечами:

— Пока неясно. Вроде как приступ панкреатита. В любом случае в больнице лучше, чем в камере.

Турецкий вздохнул:

— Это точно. Ты ее видел?

— Нет. К ней Катя пойдет, постарается выяснить, что с ней, как помочь.

Мужчины помолчали. Щеткин видел, что ситуация с Ириной приносит Турецкому большие страдания, но утешить было пока нечем.

— Меркулов, Плетнев узнали что-нибудь? — спросил Александр Борисович.

Лицо Щеткина стало еще мрачнее.

— Саш, мы делаем все, что можем.

— Алиби подтвердили?

Щеткин покачал головой:

— Пока нет. Клиент, с которым ты был в тот вечер, по-прежнему прячется от нас. Есть информация, что он смылся из Москвы.

— Черт…

— Но мы его достанем. И алиби твое подтвердим, будь уверен.

Тем временем в том же здании, но в другой комнате для свиданий, сидели две женщины (не считая конвоирши — дамы мощной комплекции и гренадерского роста). Эта комната была еще теснее и обшарпаннее, чем предыдущая. Простой стол, два стула — вот и вся мебель.

Первую женщину, усталую и бледную, звали Ирина Турецкая, вторую, румяную и жизнерадостную, Катей. Катя говорила, а Ирина устало слушала, сохраняя на осунувшемся лице выражение приветливости.

— Ох, Ирка, — говорила Катя радостно, — у меня ни разу такого не было, как сейчас. Как будто в сказку попала. Хотя сама знаешь — всякое было… и такое, и сякое, и разэтакое…

Ирина кивнула:

— Да, бывало! — Она через силу улыбнулась подруге.

— А тут… — продолжила жизнерадостный лепет Катя, не обращая внимания на болезненное выражение, то и дело мелькавшее на лице подруги. — В общем, рассказываю. Осталась я вчера у него ночевать. Впервые. Утром — он на работу, я на работу. Из дома вышли, он вдруг говорит: постой тут, подожди меня.

Ирина сделала удивленное лицо.

— Ничего себе!

— Ну вот, — продолжила Катя, — а я стою и думаю: куда это он? К ларькам пошел. А сигарет у него — полная пачка. И вот он возвращается… — Катя сделала паузу и восторженно закончила: — С такущим букетом роз! Таких роз-роз-роз!

Катя развела руки, показывая размер букета.

— Представляешь?!

— Здорово! — выдохнула Ирина. Катя кивнула и повысила голос:

— Представляешь мое изумление! И говорит: прости, вчера к тебе опаздывал, цветов не успел купить. А я говорю: ничего, Петь, утром даже приятнее… А они с Плетневым все этого Сашкиного клиента хотят поскорее достать. Алиби-то у него есть, но пока подтвердить некому…

— Осторожнее, девушка, — угрюмо проговорила монументальная женщина-конвоир.

Катя обернулась, и их взгляды встретились. Некоторое время женщины смотрели друг другу в глаза, потом конвоирша пожала плечами и отвела взгляд.

— Ну и вот, — продолжила тараторить Катя, — я и говорю: подтвердить алиби Саши…

Женщина-конвоир угрюмо кашлянула в кулак и сказала:

— Заканчиваем общение, полторы минуты осталось.

Ирина усмехнулась.

— Видишь, Кать, как про алиби заговорили, так сразу общение закончилось. Прямо концлагерь.

— Осторожнее, девушка! — снова сказала конвоирша, на этот раз гораздо суровее, чем в первый.

Катя небрежно скользнула по ней взглядом, фыркнула и вернулась взглядом к Ирине.

— Ты главное-то скажи: диагноз уже есть? Ирина печально качнула головой:

— Нет. Диагноза пока нет.

— Заканчиваем общение! — рявкнула женщина-конвоир. — Прощаемся, девушки, прощаемся!

— Ну, ладно, подруга, не скучай! — Катя поднялась со стула, перегнулась и чмокнула Ирину в щеку. — Прорвемся! С нашими мужчинами не пропадешь, ты ведь знаешь!

— Знаю, — кивнула Ирина. — Потому и держусь.

8

В баре, куда все трое зашли, чтобы пропустить по рюмке граппы и чашке крепкого кофе и прийти в себя, Дрюля неожиданно воскликнул:

— Чел, я что вспомнил! У Рю ведь был кинжал!

— Какой кинжал? — насторожился Плетнев.

— Да такой, старинный. Рю говорил, что он ему по наследству достался — от отца, а тому — от деда. В общем, семейная реликвия, или как там это у них, японцев, называется?

— Почему ты вспомнил про этот кинжал? — спросила Мила.

— Потому что я видел его за день до смерти Рю, — ответил ей Дрюля.

Плетнев и Мила переглянулись.

— Как видел? — спросила Мила. — Где?

— Да в офисе. Рю его зачем-то притащил. Ну, то есть, он его и раньше притаскивал, но лишь затем, чтобы мне показать. У нас тогда с ним спор вышел по поводу старинного оружия. Ну, он ведь парень был суровый и честный. И, чтобы не быть голословным, притащил эту железяку.

— Рассказывай дальше! — потребовал Плетнев.

— А чего рассказывать? — Дрюля пожал плечами. — Больше, пожалуй, нечего. Просто сегодня утром я видел этот кинжал у Рю в руках. Он его достал из портфеля, развернул тряпочку — он в тряпочку был завернут, — повертел в руках и снова в портфель запихал.

— А ты откуда знаешь? — поинтересовалась Мила.

Дрюля слегка покраснел.

— Да уж знаю, — сказал он смущенно. — Видел. Подошел к его столу, хотел окликнуть, но не успел. Вижу, он штуковину эту разглядывает. Ну, а потом… не хотелось его смущать. Да и нарываться на неприятности не хотелось. Слишком уж он был суров в последние дни, после смерти Икэды.

— Вот, значит, как, — задумчиво проговорил Плетнев. — Мне нужно кое-кому позвонить.

Он достал из кармана мобильник и быстро набрал нужный номер.

— Алло, Петь… Да, я. Слушай, у меня к тебе просьба. Недавно на рельсах нашли мертвого японца — некоего Рю Такахаси из компании «Ти Джей Элекроникс»… Подожди, не перебивай. Узнай, пожалуйста, если это возможно, не было ли у него в портфеле кинжала… Нет, ты не ослышался, именно кинжал… Да, конечно, буду на связи… Жду!

Плетнев отключил связь и убрал телефон в карман.

— Ну вот, — сказал он. — Теперь остается только ждать.

Дрюля отпил граппы, поморщился и сказал:

— Жалко парня. Он мне больше всех нравился. Честный был.

Плетнев и Мила ничего на это не сказали.

— Нет, правда, — снова заговорил Дрюля. — Будь он русским, мы бы подружились. Ну, то есть, мы и так были друзья… почти.