Николай Иванов - Наружка
Первое желание — выбежать и посмотреть, как станут развиваться события за оградой, — она тут же приглушила. Ей поручен объект, все остальное ее не касается. А вот видит ли слежку за семьей сам Байкалов?
Проклиная грудастую дежурную — уж не по этим ли параметрам оценивает женщин бизнесмен? — торопливо зашла в интересующую палату. Байкалов стоял, облокотившись, о подоконник.
— Извините, я при гостях не стала протирать пыль…
Больной, скользнув взглядом, разрешил заниматься в палате чем угодно: он был далеко и от больницы, и, может быть, даже от семьи. Его уже коснулась печать безнадежности и отчаяния, и если при родных он еще старался скрыть это, то теперь ему не перед кем было прятать истинное состояние души. И сгорбленные плечи, и выгнутая спина, и опущенные, словно бы удлиненные руки делали из крепкого еще мужчины Зольного старика. Да, такие уже не борются, потому что чувствуют приближение конца.
— Может, вам что-нибудь нужно? — попробовала отвлечь старателя от тягостных мыслей Катя. — Вы говорите, не стеснитесь. Мне ничего не стоит.
Байкалов опять не ответил, и Катя, вспомнив про оставленный пост, тихо вышла. Успела сесть на диван, как в коридоре нарисовалась дежурная.
— Угощайся, — на ходу раскрыв коробку конфет, отработанным жестом загнала подарок в привычное место между настольным календарем и лотком с записями процедур.
В другой раз Катя побрезговала бы таким угощением, но задание обязывало использовать все, что позволяло оставаться коридоре и держать под наблюдением палату.
— А чего нянечкой пошла? — полюбопытствовала медсестра, бросая, словно семечки, шоколадные кругляшки в рот.
— Зацепиться, а там видно будет.
— Меня Ларисой зовут.
— Катя.
— У нас один очень крутой лежит, Игорек. Трясу помаленьку, — она кивнула на конфеты. — Посиди еще, я сбегаю на кухню, чайку принесу, — решила использовать новенькую всю катушку.
Но, правда, принесла, обжигаясь, два стакана. Как и Катя, блаженно откинулась на диване, выдавая усталость предыдущей ночи.
— Ой ноженьки, — пожалела она себя. — Когда ж вы набегаетесь?
«Никогда», — отметила про себя Катя. Такие не набегаются. Они и на свет появились для того, чтобы бегать. Мама говорила про таких: «Полная пазуха барахла, а остановиться поздороваться разума нет. Вертихвостка». Но становиться медсестре судьей она не добирается. Как никому не позволит потрошить свое белье.
Только допила чай, пришлось снова браться за швабру: к Байкалову прошли двое мужчин в развевающихся, словно юлы шинелей у солдат в семнадцатом году, халатах.
— Да успокойся ты, зеркалом все равно не сделаешь, а зарплату не повысят, — попыталась остановить ее трудовой порыв Лариса.
— Я немного подотру, ходят ведь.
— За каждым не подотрешь.
Из-за двери палаты слышались голоса, но не настолько отчетливо, чтобы распознавать слова. Кате пришлось даже взяться за работу, до нее, наверное, лет сто не выполняемую — оттирать захватанные руками, затертые спинами коридорные стены. Темнее всего пятна оказались около палаты Байкалова, но, когда она лишь дотронулась до них, дверь резко распахнулась и прямо перед Катей оказался один из гостей.
Ох, учили наставники: не встречайся взглядом с объектом! Да только куда деться, если расстояния между ними практически не оказалось.
Вроде как надо повела себя Катя в этот провальный момент: не стала растерянно говорить «здравствуйте», не отошла, не извинилась, а продолжала тереть и тереть пятно на стене. Но уже одно то, что она оказалась рядом с палатой старателя, должно было насторожить охранника.
— Наводим чистоту? — полюбопытствовал он.
И здесь, наверное, Катя допустила промах. Вместо обыденного ответа, мол, работа такая, она начала как бы оправдываться:
— Мне за это деньги платят.
Кто думает, что в охране «новых русских» только тупоголовые кретины с оловянными глазами, тот застрял в своем восприятии действительности где-то на уровне начала девяностых годов. Тогда деньги рвали в полном смысле из горла друг у друга, и требовался только кулак и тупое выполнение команд.
Сейчас по взгляду незнакомца Катя почувствовала, как у того в голове заработал компьютер. И если и был принят ответ уборщицы, то все равно замигала тревожная лампочка. И еще новое подметила девушка — охранник не вернулся в палату, где находился хозяин, не стал спрашивать совета и команд. Прошел мимо Кати к дежурной, навис над ней. Голову на отсечение: интересуется, что за чистюля такая и как давно работает в больнице.
Единственное, что предприняла в ответ, — расстегнула нижние пуговицы халата: если придется обороняться, то чтобы не мешали ногам. Вот для чего «наружнице» ножки нужны, дорогая Лариса. Хотя вряд ли дело до них дойдет: все-таки больница, а не ночной городской сквер.
Охранник вернулся обратно, остановился у нее за спиной. Катя обернулась. Он молча взял ее за подбородок, попытался приподнять голову. Вот тут уж Катя подняла тряпку: еще движение — и хлестану.
Скорее всего, именно такая чисто бабская защита посеяла в парне сомнения: может, в самом деле обыкновенная нянечка?
— Сейчас закричу, — подыграла под деревенскую тюхтю Катя.
— Иди отдохни, — отпуская подбородок, порекомендовал ей охранник.
— А кто зарплату мне будет платить? Вы?
— Заплатят, — успокоил парень и теперь уже откровенно отогнал от двери: — Иди погуляй, тебе сказали.
— Чего он к тебе привязался? — шепотом спросила Ларина, когда Катя вернулась на диван. — У меня спросил, когда ты здесь появилась.
— Наверное, тоже хочет чем-нибудь угостить, — беззаботно пожала та плечами. — У богатых свои причуды.
Тревога у дежурной сменилась откровенным любопытством: как, молодой и богатый прошел мимо нее и затронул другую?
— Так что ж ты себя ведешь, как девственница на съезде евнухов? — удивилась медсестра, ничуть не стыдясь своего пристрастия к мужскому полу. — Крутани на вечерок.
— Не в моем вкусе.
— Господи, о каком вкусе сейчас можно говорить! Пока тот, вкусный, отыщется, мы в доме престарелых окажемся. Хватай, иначе я закадрю.
— Отдаю.
— Ох, беда моя, что я честная до смерти и всех выручаю, — И не спуская глаз с богатенького приятного Буратино, Лариса встала.
Чуть потянулась, чтобы выставилось на обозрение в профиль главное достоинство. Затем заглянула в зеркальце, приставленное к ножке настольной лампы. Не удовлетворилась, раскрыла косметичку. Покопалась в глазах, как в карманах, удлиняя ресницы опущенной в тушь спичкой. Заодно поучила жизни и Катю:
— Любовь, любовь… Ее, к сожалению, на счет в швейцарский банк не положишь. — И уже как с давней, столетней подругой поделилась: — А я люблю мужиков. Целоваться люблю. Правда, без нижних операций. Черт, крем кончился. Придется идти на штурм полуфабрикатом.
Взяв первый попавшийся листок с анализами, сменив под столом тапочки на туфли, направилась по коридору в сторону охранника. Что-то спросила у него раз, второй, но объект ее вожделения столь откровенно смотрел на Катю, что даже она поняла: здесь ей не обломится.
Для проформы зашла в какую-то палату, а когда и на обратном пути осталась невостребованной, вернулась на пост. Вновь облачилась в тапки и, оправдывая откровенно неудачную попытку, сказала:
— Одному глазки построишь, второму — глядь, и смена прошла. Классно. Но все равно поднимем тост за мужчин, готовых постоять за себя и полежать за других, — она выпила остатки чая.
Катю же мучили иные мысли. Что станет делать охранник, когда беседа в палате закончится? Останется сторожить ее здесь? Перекроет выходы на улице? Через несколько минут за ней подъедет Лагута, вот его, кровь из носа, нужно предупредить о возможной слежке. Не дать расшифроваться еще и ему — это главнее. И не привести контрнаблюдение до гостиницы. Как же она дешево прокололась! Заманчиво, конечно, было услышать, о чем и как беседуют в палате, наверняка для Соломатина важно знать: друзья или враги собрались у Байкалова. Но бдительные оказались.
— Собирайся, рабочему дню каюк, — неожиданно подсказала выход медсестра.
Может, она надеялась еще раз привлечь внимание гостя уже без посторонних, но Катя ухватилась за возможность уйти раньше, чем закончится беседа. Охранник не оставит хозяина без присмотра, а она тем временем улизнет.
Каморка, где инструмент и ее куртка, рядом, и парень мог видеть ее сборы. Катя, поддерживая Ларисину любовную тему, погоревала:
— Осень. Ножки в сапожки — и показать нечего. Когда после ее ухода охранник вновь начнет расспрашивать дежурную, та сможет вспомнить только эти слова.
— До встречи. Приятно было познакомиться. Держи хвост пистолетом, — теперь уже на правах старшей по возрасту пожелала новой подруге бурной ночи.
