Донна Леон - Счет по-венециански

Рондини молчал, и Гвидо решил его слегка поторопить:

— Может быть, вы мне расскажете, что произошло, и тогда я подумаю, чем смогу вам помочь?

Рондини сложил руки на коленях и стал легонько массировать правой пальцы на левой.

— Как я уже сказал, речь идет о судимости. — Он поднял глаза на Брунетти, и тот ободряюще улыбнулся. — За появление в общественном месте в непристойном виде.

Брунетти продолжал улыбаться, чем, кажется, слегка успокоил Рондини.

— Видите ли, комиссар, — продолжил он, — летом, года два тому назад, я оказался на пляже в Альберони.

Улыбка Брунетти ничуть не изменилась даже в этот момент, при упоминании этого пляжа на самой окраине острова Лидо, который был настолько популярен среди геев, что назывался в народе не иначе как «Пляж Греха». Улыбка-то не изменилась, но взгляд сделался более цепким и скользнул по фигуре и рукам Рондини.

— Нет, нет, комиссар, — затряс головой Джорджо — Это не я, это все мой брат.

Он замолчал, тряхнул головой, совсем смутившись, нервно улыбнулся и вздохнул:

— Нет, так еще хуже. Можно мне начать сначала?

Брунетти кивнул.

— Мой брат — журналист. В то лето он писал статью об этом пляже и попросил меня сходить туда вместе с ним. Он говорил, что тогда все решат, что мы пара, и не станут приставать. Приставать не будут, а разговаривать не побоятся.

Рондини вновь замолчал и опустил глаза, пальцы его рук нервно сплетались и расплетались.

Поскольку он продолжал молчать и даже не пытался снова заговорить, Брунетти задал вопрос:

— Там все и произошло?

Рондини ничего не ответил, даже не поднял головы. Брунетти сделал еще одну попытку:

— Этот инцидент, я имею в виду?

Джорджо набрал в грудь побольше воздуха и продолжил рассказ:

— Я искупался, но потом стало холодно, и я решил переодеться. Брат был далеко, беседовал с кем-то, и мне показалось, что вокруг меня никого нет. Нет, в радиусе метров двадцати от нашей подстилки действительно никого не было. Я сел, снял плавки и стал натягивать брюки, и как раз в этот момент ко мне подошли двое полицейских и велели встать. Я попытался натянуть брюки, но один из полицейских наступил на штанину, так что ничего не вышло. — Голос Рондини становился все более и более напряженным — то ли от смущения, то ли от злости.

Одной рукой он принялся нервно теребить бороду.

— Тогда я потянулся за плавками, но второй полицейский схватил их и мне не отдавал. — Он снова замолчал.

— Что было дальше, синьор Рондини?

— Я встал.

— И?..

— И они составили протокол о непристойном поведении.

— Вы пытались с ними объясниться?

— Да.

— А они?

— Не поверили.

— А что ваш брат? Он к тому времени вернулся?

— Нет. Все это произошло буквально за пять минут. Когда он пришел, они уже успели оформить бумаги и уйти.

— Что вы предприняли по этому поводу?

— Ничего, — сказал Рондини и посмотрел Брунетти в глаза. — Мой брат сказал, что беспокоиться нечего, что они обязаны будут поставить меня в известность, если решат дать делу ход.

— И что, вас поставили в известность?

— Нет. Я ничего об этом не слышал, пока два месяца спустя мне не позвонил приятель и не сказал, что видел мое имя в «Газеттино». Оказывается, по моему делу проходил судебный процесс, а я об этом понятия не имел. Мне ни извещения о штрафе не прислали, ничего. Я был в полном неведении, пока мне не прислали письмо, в котором сообщалось, что я осужден.

Для Брунетти в этой ситуации не было ровным счетом ничего необычного. Речь шла о таком мелком нарушении, которое действительно нередко проскакивало сквозь щели в системе правосудия, и человека могли осудить, не предъявив ему предварительно никакого официального обвинения. Он только никак не мог взять в толк, почему Рондини решил обратиться с этим вопросом к нему.

— Вы пытались оспорить решение суда?

— Да, но мне было заявлено, что уже слишком поздно, что надо было шевелиться до начала процесса. Хотя и слушания-то как такового не было.

Брунетти кивнул: он прекрасно представлял себе, как проходят процессы по таким делам.

— А в результате получилось, что меня осудили за преступление.

— За правонарушение, — поправил Брунетти.

— Но все равно же осудили, — настаивал Рондини.

Брунетти склонил голову набок и скептически поднял брови.

— Мне кажется, вам не о чем волноваться, синьор Рондики, — сказал он.

— Да, но ведь я собираюсь жениться.

Тут уж Брунетти совсем растерялся:

— Что-то я не пойму, а это тут при чем?

— Все дело в моей невесте. — Голос Рондини снова сделался напряженным. — Я не хочу, чтобы ее семья узнала, что я был осужден за появление в непристойном виде, да еще на пляже для гомосексуалистов.

— А сама невеста об этом знает?

Гвидо заметил, что Рондини открыл было рот, но остановился, видимо решив поменять формулировку.

— Нет, — сказал он, — все это случилось до того, как мы с ней познакомились. А потом я как-то все времени не находил ей рассказать. Да и как такое расскажешь? Для нас с братом и наших друзей этот эпизод давно стал просто смешной байкой, но ей, боюсь, это совсем не понравится. — Рондини передернул плечами, словно пытаясь стряхнуть смущение. — А ее семье не понравится и подавно.

— И вы решили обратиться ко мне за помощью?

— Да. Элеттра столько о вас рассказывала, сказала, что вы такой влиятельный человек, — произнес Рондини. Голос его был полон почтения и — что самое страшное — надежды.

Брунетти пожал плечами, он бы вполне обошелся без этого комплимента.

— Так чего конкретно вам бы хотелось?

— Двух вещей. Чтобы вы изменили информацию в моем досье, — начал Рондини и, не дав Брунетти возразить, добавил: — Вам ведь это не сложно, правда?

— Это значит, самовольно внести изменение в государственный документ, — проговорил комиссар, изо всех сил стараясь придать голосу суровость.

— Да, но Элеттра сказала… — начал Рондини и тут же осекся.

Брунетти ужаснулся при мысли о том, что последует дальше, и сказал:

— Такое проще пообещать, чем сделать.

Рондини поднял глаза и посмотрел на Брунетти с вызовом, но свои возражения оставил при себе.

— Могу я изложить вторую просьбу?

— Разумеется.

— Мне нужно письмо, в котором говорилось бы, что обвинения были ошибочны и что меня оправдали в судебном порядке. А еще лучше, чтобы в этом письме содержались извинения за причиненные мне неудобства.

Гвидо едва совладал с желанием сказать, что это нереально, и спросил:

— Зачем вам это нужно?

— Для невесты. И ее семьи. На случай, если они когда-нибудь об этом узнают.

— Но если внести изменение в досье, тогда зачем вам такое письмо? — спросил он и тут же поправился: — То есть если бы удалось внести изменения?

— Тут и удаваться нечему, — заявил Рондини таким уверенным тоном, что Брунетти сразу вспомнил и место работы молодого человека, и прямоугольный ящичек на столе у синьорины Элеттры.

— От чьего же имени должно быть написано письмо?

— Хотелось бы, чтоб от квесторе, — сказал Рондини и поспешно добавил: — Но я понимаю, это нереально.

Брунетти отметил, что лишь только у его собеседника появилось ощущение, что они в принципе договорились и осталось всего-навсего обсудить технические детали, как он перестал нервно перебирать руками, а спокойно сложил их на коленях.

— Скажите, а письма от комиссара полиции будет достаточно?

— Думаю, да.

— А как же быть с вашим досье?

Рондини махнул рукой:

— Сотрем. За день. Максимум за два.

Брунетти решил не уточнять, кто именно из них — Рондини или Элеттра — собирается заняться этим.

— В конце недели я загляну в нашу картотеку, проверю, будет ли там что-нибудь на вас.

— Не будет, — заверил его Рондини. В его тоне звучала убежденность, но никак не заносчивость.

— Как только я в этом удостоверюсь, напишу вам это письмо.

Рондини поднялся, протянул Брунетти руку и сказал на прощанье:

— Комиссар, если вам понадобится моя помощь, любая помощь, просто вспомните, где я работаю.

Брунетти проводил посетителя до дверей и, как только тот ушел, спустился к синьорине Элеттре.

— Ну что, побеседовали? — спросила она, увидев Брунетти.

Уверенность Элеттры в том, что он будет спокойно обсуждать возможность подлога в государственных документах и написание каких-то липовых писем, показалась ему обидной.

Тем не менее он решил обратить все в шутку:

— Меня удивило, что вы вообще соизволили направить его ко мне. Могли бы и без моего ведома все уладить.

Она ослепительно улыбнулась и проговорила:

— Я вообще-то так и хотела, но потом подумала, что разговор с вами будет полезен.

— В связи с изменением данных в картотеке?