Патриция Корнуэлл - Вскрытие показало…
Билл не закончил мысль, да этого от него и не требовалось. Никто не знал о наших отношениях. Обычно он приезжал ко мне домой или мы ехали куда-нибудь подальше от Ричмонда, в Уильямсберг или в округ Колумбия, где вероятность встретить знакомых приближалась к нулю. Я всегда больше Билла опасалась, что о нас кто-нибудь узнает. По крайней мере, Билл если и боялся, то виду не подавал.
А если сейчас он намекает совсем не на наши совместные вылазки, а на нечто, что может куда сильнее задеть мои чувства?
Мы с Биллом не были любовниками в том смысле, который обычно вкладывается в это слово, и данное обстоятельство создавало небольшое, но ощутимое напряжение в наших отношениях.
Думаю, мы действительно очень нравились друг другу и все же дали волю своим чувствам лишь несколько недель назад. Прежде Билл ограничивался тем, что после сложного и длинного процесса предлагал мне выпить. Мы шли в ближайший ресторан, а после пары скотчей Билл провожал меня домой. Все случилось внезапно. Мы завелись с полоборота, как подростки, между нами пробегали вполне реальные электрические разряды. Запретность этой близости сделала желание еще более неистовым, и, когда мы оказались на кушетке в моей темной гостиной, я запаниковала.
Билл набросился на меня так, словно несколько лет не видел женщин. Он довольно грубо повалил меня на кушетку, он не ласкал, а овладевал. Мне почему-то вспомнилась его покойная жена, как она лежала в кровати, осев на подушки из голубого атласа, точно прелестная кукла. Ее белая кружевная сорочка впереди была заляпана уже запекшейся кровью, а в нескольких дюймах от ее безвольно опущенной правой руки лежал девятимиллиметровый самозарядный пистолет.
Когда я прибыла на место самоубийства, то знала только, что погибшая — жена прокурора штата. Мы с Биллом еще не были знакомы. Я осмотрела миссис Болц. Я в прямом смысле держала в ладонях ее сердце. И вот эти-то видения, четкие, точно нарисованные тушью, замелькали у меня перед глазами много месяцев спустя, в темной гостиной моего дома.
Больше мы не были близки. Я никогда не объясняла Биллу причин отказа, хотя он домогался меня еще несколько недель после этого случая, причем гораздо более настойчиво. Нет, он по-прежнему мне нравился. Но между нами выросла стена. И я не могла ни разрушить эту стену, ни перелезть через нее. Да и не хотела.
Я пропустила мимо ушей тираду Болца, уловив только конец.
— …и я не понимаю, как ты могла подтасовать результаты теста на ДНК, если соблюдаешь тайну следствия, руководишь частной лабораторией, в которой тесты проводятся, и половиной бюро судебной экспертизы в придачу…
— Что? — опешила я. — Подтасовала результаты теста?
— Да ты меня не слушаешь! — нетерпеливо воскликнул Билл.
— Да, я действительно задумалась и не слышала.
— Я говорю, никто не может тебя обвинить в подтасовке результатов каких бы то ни было тестов. Поэтому наши с тобой отношения не касаются того, о чем я подумал…
— Пусть так.
— Просто… — Он запнулся.
— Просто что? — спросила я. Болц осушил свой бокал, и я добавила: — Билл, ты ведь за рулем…
Он отмахнулся.
— Так что ты хотел сказать? — не отставала я.
Билл сжал губы и отвернулся. Потом выдавил:
— Просто я не знаю, что к тому времени будут думать о тебе присяжные.
Если бы Билл дал мне пощечину, я и то не была бы так ошарашена.
— Господи… Билл, ты что-то знаешь. Что? Что?! Скажи мне, что замышляет этот сукин сын! Он решил извести меня из-за чертова вторжения в базу данных? Он это тебе сказал?
— Эмберги-то? Ничего он не замышляет, не бойся. Да ему это и не нужно. Если твоих подчиненных обвинят в распространении секретных сведений и если народ поверит в душераздирающие истории о том, почему преступнику требуется все меньше времени на поиски жертв, твоя голова полетит и без помощи Эмберги. Надо же найти козла отпущения. Я не могу допустить, чтобы у моего главного свидетеля были проблемы подобного рода.
— И вы с Таннером именно это с таким увлечением обсуждали после ланча? — Я чуть не плакала. — Я вас видела — вы выходили из «Пекина».
Последовало долгое молчание. Билл ведь тоже заметил меня тогда, но не подал виду. Почему? Да потому, что они с Таннером говорили как раз обо мне!
— Мы обсуждали последние убийства, — уклончиво отвечал Болц. — И еще много чего.
Мои нервы были на пределе. Я не решалась раскрыть рот, чтобы не сорваться на визг или не разрыдаться.
— Послушай, Кей, — устало произнес Билл, ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. — Так мы бог знает до чего можем договориться. Я совсем не хотел, чтобы наша беседа приняла такой оборот. Клянусь. Ты устала, расстроенна, и я тоже устал и расстроен. Извини.
Я мрачно молчала.
Билл перевел дух.
— Неужели нам не о чем больше поговорить? Есть совершенно конкретные проблемы, и мы вместе должны их решать. Я сейчас просто прикидывал, как все может обернуться в худшем случае, чтобы мы с тобой были готовы к трудностям.
— А я, по-твоему, что должна делать? — Мне удалось произнести эту фразу ровным голосом.
— Еще раз все обдумай. Это как в теннисе. Если проигрываешь или начинаешь психовать, соберись, успокойся. Концентрируйся на каждой подаче, ни на секунду не спускай глаз с мяча.
Аналогии Билла с игрой в теннис порой действовали мне на нервы. Сейчас как раз был такой случай.
— Я, Билл, всегда думаю о том, что делаю, — произнесла я с раздражением. — И не надо меня учить. Я, чтобы ты знал, подачи не пропускаю.
— Сейчас это особенно важно, и все из-за этой змеи Эбби. Она интригует против нас, голову даю на отсечение. Против нас обоих, заметь. Она пытается чужими руками жар загребать — использует тебя, точнее, твой компьютер, чтобы добраться до меня. А если в ходе процесса пострадает правосудие, так Эбби на это плевать. Дело замнут, а нас с тобой уволят, так и знай.
Может, он и был прав, но мне как-то не верилось, что Эбби Тернбулл оказалась такой сволочью. Да, если в ее жилах есть хоть капля человеческой крови, она должна желать для преступника самого сурового наказания. Эбби не стала бы использовать четырех замученных женщин в качестве орудий мести — если она вообще замышляла месть, в чем я сильно сомневалась.
Я уже собиралась сказать Биллу, что он преувеличивает, что это его скверные воспоминания об Эбби Тернбулл представляют все в мрачном свете, но что-то меня остановило.
Мне больше не хотелось обсуждать случай у дома Эбби.
Я боялась его обсуждать.
И вот что меня особенно тревожило: Билл ждал сегодняшнего дня, чтобы рассказать мне о домогательствах Эбби. Почему? Ведь с тех пор прошло уже несколько недель. Если Эбби под нас копает, если она была так опасна для нас обоих, почему Болц не предупредил меня раньше?
— Думаю, тебе надо выспаться, — мягко сказала я. — Нам лучше прекратить этот разговор и вести себя так, как будто его и не было.
Билл отодвинулся от стола.
— Ты права. Ты, как всегда, права. Боже, я не хотел, чтобы все так получилось, — снова воскликнул он. — Я ведь приехал, чтобы тебя подбодрить. Какой же я осел…
Он извинялся всю дорогу до входной двери. Не успела я щелкнуть замком, как Билл полез ко мне целоваться. Он был горячий, его дыхание отдавало винными парами. Мое тело отозвалось немедленно и независимо от меня: внизу позвоночника заворочался клубок, ужас пробежал по спине. Я против воли отстранилась и пробормотала:
— Спокойной ночи.
Билл, скрипнув зубами, направился к машине. Его темный силуэт мелькнул на дорожке, в кабине на мгновение высветился его профиль. Уже и красные огоньки фар скрылись из виду, а я все стояла на крыльце, не в силах стряхнуть оцепенение.
8
Внутри серебристого «плимута» — служебного автомобиля сержанта Марино — царил такой бардак, какого я себе и вообразить не могла.
Под задним сиденьем валялись коробка из «Ростикса», скомканные салфетки и пакеты из-под гамбургеров, а также одноразовые стаканчики со следами кофе. Пепельница была полнехонька, на зеркале заднего вида болталась картонная елочка — предполагалось, что она наполняет салон автомобиля хвойным запахом, на самом деле толку от нее было не больше, чем от освежителя воздуха в мусорном ящике. Все покрывал толстый слой пыли и крошек, а ветровое стекло из-за сигаретной копоти стало практически светонепроницаемым.
— А вы не пробовали мыть машину? — спросила я, пристегивая ремень безопасности.
— Да я только и делаю, что вылизываю эту колымагу. Она записана на меня, это верно, но мне не принадлежит. Мне не позволяют ездить на служебной машине домой или брать ее на выходные. Получается, я из кожи вон лезу, чтобы привести ее в божеский вид, средства для мытья литрами извожу, а мои сменщики являются на готовенькое и давай гадить. И когда приходит мой черед заступать на дежурство, возвращают мне тачку в таком вот виде. Ни разу не озаботились уборкой, халявщики. В конце концов мне это надоело, я решил облегчить им задачу и начал мусорить сам.
