Станислас-Андре Стееман - Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака
Арле вынул кольцо. Черный бриллиант, вставленный в ажурную платиновую оправу. Роберта сама нарисовала узор, а выполнил работу один мастер из Трешвиля.
— Ведь это кольцо Роберты?
Арле кивнул.
— Вот видишь, — сказал Эдуар.
Снова закурив, он приник лбом к оконному стеклу. Голос Арле сливался с надоедным гулом кондиционера:
— Вчера вечером, по пути с пляжа, я чуть не завернул в полицию, но в последнюю минуту струсил.
Помолчав, он тихо добавил:
— Может, ее убили, а тело выбросили в море. Тогда понятно, почему оно в таком состоянии.
Эдуар оторвался от стекла.
— Этого не может быть! Заключение эксперта не оставляет сомнений: она утонула вследствие переохлаждения.
Арле покачал головой. Все эти доводы он уже перебирал по возвращении из «Биде».
— Ты никак не можешь отделаться от того, что наговорил какой-то негр! — продолжал Эдуар. — Состояние тела, состояние тела! Представь себе, что она ударилась обо что-нибудь в воде — о бревно, например. Рыбам же и капли крови хватит — тут же учуют.
Арле вертел в руках кольцо. Бриллиант отбрасывал блики на его землистого цвета лицо.
— А если самоубийство? Об этом ты не думал?
Эдуар состроил неопределенную гримасу. Сигарета у него в зубах дрогнула.
— Чтобы убить себя, нужна смелость, — сказал Арле, — и… веская причина…
Эдуар взял бутылку «Клаба» и сел рядом с кроватью.
— Ты свихнешься, если не перестанешь изводить себя. И выдумывать невесть что. Встряхнись, Аль! Поверь, отчаяние до добра не доведет, да и горю не поможешь. Мне ведь тоже, знаешь ли, порой бывает несладко.
Он наклонился к брату. Искалеченная губа его вздрагивала.
— Как представлю себе всю прожитую жизнь и все, что предстоит! Впереди старость. Как подумаю, что так и сдохну бобылем… здесь или еще где-нибудь, но бобылем.
Арле поднял глаза.
— Почему бобылем?
— Видишь ли, мне случается разглядывать себя в зеркало. Хотя бы по утрам, когда бреюсь. Забавно! Все никак не привыкну к бесподобной роже, которой меня наградило небо. А женщинам каково! Даже за деньги… Кроме внешности, еще и мой проклятый характер. Кто же это вынесет! Да ты ведь меня знаешь!
Он на минуту задумался, потом продолжил:
— Откровенно говоря, я и сам, наверно, не смогу никого полюбить настолько, чтобы пожертвовать тем немногим, что у меня осталось. Моей свободой.
Арле слушал его с удивлением и сочувствием.
— Свобода… Я тоже, Эдуар, рассуждал как ты — до тех пор пока два года назад не встретил Роберту… — Его голос дрогнул. — И понял, что всю жизнь искал именно ее… ее одну. С каждым днем она занимала в моей жизни все больше места. Видимо, это и есть любовь, когда сливается даже дыхание. Ну с чего бы она стала кончать с собой? — порывисто добавил Арле.
Эдуар сидел, разглядывая свои толстые красные пальцы.
— Альбер, я еще раз сделаю тебе больно…
Несмотря на то, что в комнате было не жарко, Эдуар весь взмок: Арле чувствовал запах пота.
— Ты всегда вел себя образцово, соблюдал правила игры…
Эдуар встал и зашагал из угла в угол, не поднимая глаз. Арле вдруг увидел, как нелеп его брат в широченных шортах цвета хаки и в белых гольфах, натянутых на волосатые икры. В нем было что-то почти отталкивающее.
— Не понял, — холодно произнес Арле.
Эдуар остановился перед ним. Арле тоже встал. Пару секунд они стояли лицом к лицу. Потом Эдуар отвел взгляд.
— В воскресенье утром, после морга, я зашел сюда. Мне хотелось отыскать какой-нибудь след, знак, который позволил бы что-то выяснить: ты поступил бы так же…
Эдуар тяжело дышал. На висках его блестели капельки пота.
— Так вот, я нашел, Аль. В ящике туалетного столика. Ключ торчал в замке.
Наступила тишина. Наконец Аль спросил бесцветным голосом:
— И что это было?
Он подумал о письме.
Эдуара явно терзали сомнения, однако он все-таки вытащил из кармана шорт и положил на край кровати конверт с пятнами пота. Арле схватил его, вынул содержимое, и лицо его помрачнело. Это было не письмо, а фотография. Арле ее раньше не видел. Роберта, одна, в чем мать родила и в позе отнюдь не художественной, до отвращения непристойной. Эдуар, отвернувшись, нервно отбивал пальцем дробь на стенке кровати.
— Какого черта ты лезешь не в свое дело? — выкрикнул вдруг Арле.
— Но…
— Я имею право снимать жену как мне вздумается.
— Так это ты… — пролепетал Эдуар.
Его обезьяньи ручищи повисли вдоль тела.
— Прости, Аль. Я думал сделать как лучше. Не хотел, чтобы чужие…
Но Арле не мог больше притворяться. Рухнув на кровать, он с мукой на лице разглядывал снимок. Роберта… Вот все, что она мне оставила, ее последняя улыбка! Но улыбается она не мне! Другому! Другому выставляет напоказ бесстыдно обнаженное тело! И я навсегда запомню ее такой…
Он поднял глаза.
— Ты о чем-нибудь догадывался?
Вид у него был донельзя жалкий, растерянный. Эдуар отвернулся.
— Нет, я ничего не знал.
— Снимок, судя по всему, недавний, — сказал Арле. — Бумага даже не пожелтела.
Он говорил словно во сне.
— Может, ее заставили? Бывают такие садисты…
Но он и сам не верил в такую возможность.
Как в таком случае снимок попал в туалетный столик? И потом, лицо Роберты не выражало страха. Блестящие глаза, раздутые ноздри — женщина, охваченная возбуждением. Арле рассвирепел.
— Попадись мне этот мерзавец…
— Дай мне снимок, — тихо сказал Эдуар. — Ты будешь только мучиться. Если хочешь, я разорву его на твоих глазах.
Однако Арле не выпускал фотографию из рук.
— Нет, я его оставлю. Это ее последний снимок, понимаешь? Последний, который у меня есть…
— Зря, — сказал Эдуар и, взглянув на часы, присвистнул. — Уже половина двенадцатого! Я должен бежать, сегодня утром мне надо быть в порту, проследить за погрузкой аукумеи[12]. Когда я тебя увижу?
— Я постараюсь прийти в контору.
— Тогда до скорой встречи. Держись! Стисни зубы и держись! Пересиль себя, старина! Так надо!
«Бьюик» не успел исчезнуть в конце аллеи, как Арле пожалел, что отпустил брата. Он уже не сомневался, что тот сказал ему не все. Эдуар, как правило, был хорошо информирован. Он его пожалел, не захотел удручать еще больше.
Арле заходил кругами по комнате. Гордость не позволяла ему смириться с очевидным. Но одновременно он с холодной ясностью отдавал себе отчет, что такова обычная реакция обманутых мужей. Не хватает сил признать, что какая-то часть жизни жены была от тебя скрыта. Реакция ревнивого собственника. Да, но его ревность лишена смысла. Что возьмешь с мертвой?
Когда началась эта игра? С кем Роберта ему изменяла? Арле рылся в памяти, пытаясь припомнить хоть что-нибудь выдававшее правду: слово, жест… Ничего. Почти все вечера Роберта проводила с ним. Днем же он предоставлял ей полную свободу. Она часто ходила в бассейн, иногда посещала теннисный корт, но все это открыто, без всякой таинственности. Будь дело нечисто, он бы давным-давно все узнал.
Узнал бы? Арле по гостям не ходил. Был у него, правда, старый приятель, еще с детства — Макс Вотье, — но Роберта плохо ладила с его женой. Она так устроила, что они с Вотье почти поссорились. Страдал ли Арле от этого? Он и не помнил. У него было его дело и была Роберта. Он жил, замкнувшись в своем таком новом счастье. Как слепец.
Арле вошел в кабинет, разворошил груду открыток с соболезнованиями. Имена мужчин и женщин, многие из которых не вызывали никакого отклика в его памяти. Нет ничего более безличного, чем траурная открытка. Любовник, если он и фигурировал среди этих людей, таковым не подписался. Что же теперь делать? Начать охоту? Ходить из дома в дом подобно коммивояжеру, сбывающему туалетное мыло? Арле в сердцах швырнул открытки и возвратился в гостиную.
Оставалось только подойти к началу работы в контору к Эдуару и заставить его выложить все начистоту. А счеты сведет он сам.
Арле зашел в ванную.
3
Около половины третьего Арле остановил свою машину перед зданием фирмы. Жером, сторож, дремал, растянувшись в пыли. Он приоткрыл один глаз и тут же снова погрузился в дремоту.
Арле вошел в контору. Госпожа Лептикор, младший секретарь, вытирала пот под мышками.
— Мой брат здесь?
— Нет, господин Арле, он только что уехал в порт, но, думаю, скоро будет.
— Спасибо.
Он открыл дверь в приемную. Мадемуазель Губле размечала листы бумаги красным карандашом. Она тут же вскочила. Арле пожал ее длинную сухую руку. Не слушая ее сочувственную тираду, он обвел глазами светлое прохладное помещение. Он помнил, какой была эта приемная два года назад, когда он сюда приехал: скудная обстановка, духота — всё как в бараке, — и две женщины, бок о бок печатающие на машинке; мадемуазель Губле и Роберта. Арле взглянул на пустой стул перед вторым рабочим столом. После того как они поженились, Роберта являлась в контору лишь изредка: в конце месяца, получить жалованье.
