Елена Топильская - Белое, черное, алое…
— Вот как? — тут он в первый раз на меня посмотрел. — На сто процентов?
— На девяносто. Учтите, я могла бы сказать, что на все сто, чтобы втереться к вам в доверие. Но при этом думаю, что вы там все же были, только не один. А тот, кто был с вами, — тот и убил.
— А! — он махнул рукой. — Это бесполезно.
— Почему бесполезно?
— Вы все равно мне не поверите. И никто не поверит.
— Я постараюсь.
— Да? — Пруткин прищурился. — Хорошо: со мной был президент Ельцин.
Проверяйте.
— Хорошо, что не Клинтон, — я усмехнулась.
— Проверяйте!
— Владлен Ильич! Это несерьезно.
— Вот! Я же говорил, что вы мне не поверите, и никто не поверит. Вызывайте конвой, без адвоката разговаривать не буду. В камеру! А почему вы решили, что со мной был кто-то еще?
Теперь прищурилась я:
— Владлен Ильич, откровенность за откровенность. Вы мне говорите, с кем были, а я вам — почему догадалась.
— Я не говорил, что со мной там кто-то был. Я и сам там не был, и ничего не совершал.
— Владлен Ильич, а что вам мешает сказать мне правду? Я же протокола не пишу, при нашей беседе никто не присутствует, мы только вдвоем…
— А в кармане у вас диктофончик… — перебил меня Владлен Ильич.
— Да нету у меня диктофончика. Вот, посмотрите мою сумку: куда я могу его засунуть?
— А в карманах?
— Вы же видите, на мне узкая юбка без карманов и блузка, тоже без карманов. А в карманах куртки ничего нет, проверьте сами. Проверьте, проверьте, — я вывернула перед Пруткиным карманы куртки. — Владлен Ильич, я своих подследственных на пушку никогда не беру. Если говорю, что не записываю, значит, не записываю.
— Нет… Как вас… Мария Сергеевна… Не выйдет, — сказал Пруткин после долгих раздумий. — Отправьте меня назад, в камеру.
— Владлен Ильич!
— Я сказал — в камеру! Не буду я говорить.
— Ну почему, почему?! — : спросила я в отчаянии, не зная, как к нему достучаться.
Мне казалось — в середине нашего разговора он почти оттаял и почти готов был хотя бы намекнуть мне на правду.
— Да потому, что жить хочу еще.
— Ну кто вам угрожает? Сюда-то не каждый доберется.
— Вот он как раз сюда и доберется, кто другой не доберется, а он-то… Все равно мне никто не поверит. Ну, все! Чао, бамбино, сорри. Как вас? Мария Сергеевна…
— Хорошо, Владлен Ильич. Как хотите. Я вас сейчас отправлю назад. Только знаете, что? Поспрашивайте среди своих знакомых про меня, может, кто-то из них про меня слышал. Я допускаю, что кто-нибудь скажет, что я стерва, но думаю, что ни от кого вы не услышите, что я когда-то сыграла в нечестную игру или подставила своего подследственного. На пушку никого никогда не брала, повторяю.
Спросите?
Он без выражения посмотрел на меня.
— Ну что, приходить мне еще без адвоката?
Он продолжал смотреть на меня так же, без выражения. Ну, это уже победа, он ведь не кричит во все горло, что видеть меня не хочет. А гонор не дает согласиться. Или страх…
— Ждите меня в начале той недели, Владлен Ильич. Приду еще раз без адвоката, хотя, если вы пожалуетесь, мне влипнет за это.
— Вы там поспрашивайте у своих, Мария Сергеевна, — без улыбки проговорил он, — и вам скажут, что Пруткин своих следователей никогда не подставлял.
В прокуратуре я, не заходя в свой кабинет, завалилась к Лешке Горчакову.
Бухнувшись на стул и бросив рядом сумку, я вытянула ноги и заявила Лешке, что скоро раскрою дело Чванова.
— Ты понимаешь, он готов был мне сказать! Я не стала давить, приду к нему после выходных. Но он мне скажет, провалиться мне на этом месте!
— Ты, Машка, поосторожнее, — вяло отреагировал Горчаков. — Помнишь, ты уже дома провалилась!
— Правда ваша, Алексей Евгеньевич.
Я вздохнула. Действительно, в Новый год, выплясывая какой-то невообразимый краковяк вокруг елочки, я громко выкрикнула, что с первого января начну делать зарядку, провалиться мне на этом месте, и именно в этот момент подо мной проломился паркет, и я увязла в треснувших досках-сама судьба дискредитировала мой порыв.
— Лешка, точно говорю: он мне скажет. Я чувствую… Он мне скажет, кто с ним был.
— А почему ты решила-то, что с ним кто-то был?
— Ах да, ты же видеозапись не смотрел. Понимаешь, по всему получается, что, по крайней мере, до участка, где чвановский дом стоит, он тогда, в день убийства, дошел. А вот что с ним дальше было, вопрос. Когда выезд с ним делали, весь участок был под снегом. Он же сразу сказал, где там канава, где кусты, а их и не видно было из-за снега. И прошел правильно. А самое интересное — в одном-единственном месте он проговорился. Везде говорит — я шел здесь, я вошел туда. А в одном месте, когда показывал, с какой стороны дом огибали, он сказал:
«Мы шли вот здесь…» «Мы шли»! И плюс куртка и нож в его доме. С чего бы вдруг такое совпадение? С одной стороны, был он там, все указывает на то, что он там был. А с другой стороны, не убивал. У меня такое впечатление, что его специально взяли с собой, чтоб подставить… Да, Лешка, я тебе самого главного не сказала: Скородумов мне, перед тем как ему плохо стало, заявил, что Денщиков у него обыск учинил не только в связи с шантажом, он считает, что интерес к нему Денщикова связан с убийством Чванова. Надо срочно Денщиковым заниматься!..
— Машка, у тебя телефон надрывается, — прервал меня Горчаков. Я вскочила:
— Вдруг это мама мне звонит по поводу Хрюндика! Вбежав к себе и схватив трубку, я услышала радостный голос бывшего практиканта Игоря Денщикова:
— Машка, ну привет! Давненько мы не общались! Но я, конечно, по делу!
— Ну?! — сказала я, переводя дыхание и усаживаясь у стола с телефонной трубкой.
— Как дела-то вообще?
— Да ничего себе.
— Я слышал, ты на осмотре по депутату отличилась?
— Да ладно, чего там!
— А еще чего хорошего?
Ясно. Проверяет, нет ли на него какого-нибудь компромата. Похоже, он пока не знает про жалобу Скородумова. И слава Богу.
— Работаем.
— Маш, у меня дело на сто рублей. Ты знаешь, у меня семья есть знакомая — Скородумовых. Так вот, человечка, говорят, прямо из твоего кабинета на «скорой» увезли. Я, как услышал, сразу сказал: она может, у нее генералы плачут, как дети… — Денщиков хохотнул и замолчал, видимо, проверяя мою реакцию. — А чего он у тебя был-то?
— Да ты знаешь, нам же из пригородного района дел напихали, как и всем.
Мне досталось дело об убийстве бизнесмена, у которого твой знакомый охрану возглавлял. Я ему и «здрасьте» сказать не успела, как он чуть коньки не двинул.
— Это Чванова-то убийство? Слышал… Ну, а Олег тебе чего-нибудь сказал дельного? — осторожно гнул свое Денщиков.
— Да нет, к сожалению. Я ж тебе говорю — только вошел, сразу упал. Он же сердечник, у него уже инфаркт был. Мы и не поговорили.
— Маш, так я вот о чем, — продолжал Денщиков, по всей видимости, уже успокоившийся, раз я так безмятежно проглотила сообщение о дружбе семьями. — Семья хочет вещи его забрать. Ну, знаешь, люди далекие от юриспруденции, думают, что если шмотки будут дома, то спокойнее… В общем, они чокнулись на этом, плачут, говорят, как же это так — Олежка в больнице, а вещи где-то в прокуратуре. Я к чему: к тебе брат его приходил двоюродный, он слегка заторможенный, объяснить ничего не смог толком. Ты его погнала и правильно сделала, — Денщиков опять хохотнул. — А он, тютя, даже не сказал, что паспорт потерял. Ты уж. выдай ему шмотки, а?
— Да нет проблем, Гарри. Пусть с правами приедет.
— Ой, Машка! А у него и прав тоже нет.
— А на нет и сам знаешь, чего нет.
— Маш, ну, мне ты доверяещь? — Денщиков интимно понизил голос.
— А как же! Хочешь сам расписочку написать?
— Ха-ха! Ну так чего — он зайдет после обеда?
— С документами.
— Маш, ну не выпендривайся, мы свои люди.
— Гарри, ты в уме или нет? Куртка баксов пятьсот стоит, я что, потом из своей зарплаты буду ее оплачивать?
— Маша! Я тебе слово даю, что ты ничего оплачивать не будешь!
— Нет, Гарри, и не проси. И вообще я никому ничего не обязана отдавать.
Скородумов еще не труп.
— Да, еще не труп, — уныло согласился Денщиков, он не мог скрыть, как он сожалел об этом.
— Так что ничего с курткой не случится, если она побудет у меня.
— А кроме куртки, он ничего не оставлял? — небрежно поинтересовался Денщиков.
— А что он еще мог оставить? — очень натурально удивилась я.
— Ну ладно, Маш. Есть компромисс. Ты посмотри сама куртку как следует, может, там в карманах вещи ценные есть, так ты бы отдала хоть их от греха подальше, а?
— Например?
— Ну, может, бумажник, или часы, или карты кредитные…
— Ты что думаешь, я с его кредитной карты попрусь деньги снимать?
— Ну, чтоб спокойнее было…
— Кому? Я в себе уверена. Меня на чужие деньги не тянет. Ты по себе-то не суди.
— Ну ладно тебе, ладно. Так не отдашь?
— Не отдам.
