Андрей Константинов - Внедрение
Зоя Николаевна некоторое время молча рассматривала Якушева, а потом прервала щебет своей подруги резким вопросом:
– Я так понимаю, что большинство мелких краж в районе совершают ваши тайные агенты?
Некая агрессивность тона помощника прокурора как-то не очень сочеталась с выражением ее глаз. Вера изумленно посмотрела на подружку и всплеснула руками, Егор же лишь мотнул головой, продолжая жевать:
– Случайность…
– Что, просто взяли и подбросили эти щетки? – все не могла никак угомониться Николенко.
Якушев пожал плечами:
– Нет. Я домой шел, смотрю…
– …Мужик несет щетки, – подхватила Зоя Николаевна. – Ты постарался задержать, но он убежал, а «дворники» на ходу скинул?
– Именно так, – спокойно согласился с предложенной версией Егор.
Вера, как человек сугубо гражданский, ничего не поняла:
– Надо же…
Зоя Николаевна скривила лицо, будто досадуя на что-то:
– Я тебя умоляю! Эти басни… В уголовном розыске – прохиндей на прохиндее, и все каждый день думают, как слиповать материалы…
Вера замахала руками и сдвинула брови:
– Зоя! Человек старался! И слышать ничего не хочу!
Хозяйка квартиры повернулась к Егору, провела рукой по его волосам и, доверительно понизив голос, сказала:
– Если Зойка тебя обижать будет – немедленно звони мне! А ты виски пьешь?
Перед Егором был поставлен тяжелый модный стакан. Зойка косо, с каким-то странным выражением, глянула на подругу, но та твердо прихлопнула ладонью по столу:
– И слышать ничего не хочу! Человек старался! И он имеет право на магарыч!
Николенко усмехнулась:
– А может, он на другую оплату рассчитывает?
Вера игриво улыбнулась:
– А мы это можем обсудить… подружка. Но гостя для начала нужно накормить-напоить и только потом уже…
Они обе засмеялись в голос, а Якушев почувствовал, что краснеет. Он стеснялся и нервничал, поэтому ему трудно было заметить, что между двумя дамами началось что-то вроде соперничества, этакого женского поединка, невидимого мужскому глазу. И чем дальше шел разговор, обильно сдабриваемый виски, тем больше заводились обе женщины. А сам-то разговор – он вроде бы был ни о чем, дамы скакали с темы на тему, Егор больше молчал или поддакивал – то в лад, то невпопад. Оперу казалось, будто его несет по ухабам…
За час они добили бутылку виски, перешли на мартини, а потом открыли новую бутылку виски. Обе подружки были уже не просто «хороши», а, можно сказать, «на кочерге». Якушева они почти перестали стесняться – в их фразах замелькали матерные слова, вставляемые то к месту, то не совсем… Вера начала было сетовать на мужиков, но потом вдруг резко обрушилась на женщин. Зоя, естественно, не согласилась, заявив, что все мужики – козлы, что мужиков, считай, не осталось и, в подтверждении этого своего категорического высказывания, рассказала о недавнем большом слете-семинаре ответственных работников прокуратуры:
– Триста человек! Триста. Из них двести пятьдесят – мужиков. Ну, думаю, погляжу. Поглядела. Три-четыре, с которыми хоть кофе попить можно! А остальные – настолько ответственные, что в ресторане, где всю нашу ораву кормили – ели молча! И все время что-то записывают в ежедневники… А чего записывать-то? Говорильня одна пустая! «Хули – не улей, не улетит» – вот и весь смысл того, о чем два дня красивыми словами болтали с трибун…
В этом моменте Якушев не очень уловил смысл матерной присказки, но переспросить постеснялся, а Зоя Николаевна между тем продолжала:
– …Зато вечером выжрали водки и показали-таки умище! Ето было что-то… Как сексуально обиженные с детства…
– А я вот была на банкете по случаю открытия завода по производству алюминиевой тары – так там все бабы, которые заявились в бриллиантах и мехах, – ну, конченые бляди, если всмотреться, – перебила подружку Вера.
Николенко мотнула головой, колыхнула грудями и упрямо продолжала:
– …И у половины – укладка волос, как в застойные времена в парикмахерских за рубь шестьдесят – прическа «Вихрь»…
Все эти потрясающие откровения Егор слушал с большим интересом – с настолько большим, что даже не пьянел. Ему раньше никогда не доводилось общаться со взрослыми женщинами вот так: по-простому и вроде как на равных. Да еще с некой, смутно ощущаемой подтекстовой интригой. Якушев открывал для себя новый мир. Этот мир ему очень нравился, а в Зою Николаевну Егор откровенно влюбился. Впрочем, Вера была тоже очень даже симпатичной… У опера даже голова пошла кругом – настолько, что в ней мелькнула и вовсе уже шальная мысль: «А вдруг… а если с ними обеими… Как в кино…» Якушев испугался, что эту неприличную мысль дамы могут прочесть в его глазах, и от этого покраснел.
Вера внимательно на него посмотрела, с усилием фокусируя взгляд, и, стараясь произносить слова очень четко, сказала:
– Пойду принесу торт. Он – вкусный. Тебе его надо попробовать.
Она встала и, покачиваясь, направилась на кухню. Зоя Николаевна встала тоже:
– Обожди. Я тебе помогу.
Подружки скрылись на кухне и начали там греметь какой-то посудой и о чем-то оживленно шушукаться. Егору показалось, что они сначала пересмеивались, потом о чем-то заспорили, потом кто-то из них несколько раз прерывисто вздохнул, как вздыхают женщины перед тем, чтобы заплакать… Якушев не очень понимал, что, собственно, происходит, но чувствовал, что это как-то касается его.
Через несколько минут подруги появились в гостиной, вместе держа огромное блюдо, на котором лежал здоровенный кусок торта. Блюдо было торжественно водружено на стол перед Егором, который с нервяка немедленно начал жрать этот торт, будто только что с голодного острова приехал.
– Еще что-нибудь? – поинтересовалась Вера, умиленно глядя на парня.
Николенко фыркнула и ответила за опера:
– Сейчас он нам закажет… Чтоб мы ему танец живота исполнили…
Якушев поперхнулся тортом и закашлялся, а помощник прокурора, как ни в чем не бывало, продолжала:
– …Но на эти танцы мы уже не тянем. Годы не те.
– Почему не те?! – запротестовал было Егор, но тут же осекся, поняв, как это можно истолковать.
Вера засмеялась, потом вдруг дотронулась легко до губ опера и сняла с них волос. Посмотрев на него, она вздохнула и сказала Зое Николаевне:
– Твой.
Это было как сигнал. Николенко кивнула и через короткую паузу попросила Якушева:
– Егорушка… Проводил бы ты пьяную тетку домой, а?… Поздно уже…
Егор моментально вскочил, едва не опрокинув стол. Вера снова вздохнула:
– А то бы оставались… Мой сегодня уже не заявится… Места бы всем хватило…
– Нет-нет, Верунчик, – защебетала Зоя Николаевна. – Завтра на службу… Я же не могу в таком наряде в прокуратуру заявиться… там не поймут. Вернее – поймут, но неправильно.
– Наоборот – правильно поймут, – не удержалась Вера, а Николенко не стала отвечать колкостью на шпильку, согласившись на этот раз с подругой:
– Ну, тем более…
На прощание Вера Николаевна несколько раз чмокнула Егора в щеки, благодаря за «дворники». Может быть, она чмокнула бы и еще, но Николенко буквально выдернула опера из рук подружки и выволокла его на лестницу…
Помощник прокурора жила тоже на Васильевском острове – на Пятой линии, поэтому провожание ее до дому заняло всего лишь минут десять. По дороге Зоя и Егор молчали. Остановившись у своего дома, Николенко спросила Якушева:
– У тебя деньги на такси есть? Как до дому доберешься?
– Все в порядке! – затряс головой Егор, испугавшись, что она начнет сейчас ему, как маленькому, давать деньги на такси. Про себя он решил, что переночует в отделении. Зоя Николаевна вздохнула, потом подняла глаза, посмотрела, видимо, на свои окна и с очень странной интонацией сказала:
– Он дома.
Егор не успел понять – послышалось или нет ему сожаление в голосе Николенко. Потому что она вдруг взяла его голову обеими руками и жарко поцеловала в губы. Якушев обомлел и оттого не заметил даже, когда поцелуй закончился. Он вякнул что-то и протянул руку по направлению к Зое, которая уже вбегала в свой подъезд. Николенко улыбнулась и сказал ему, закрывая за собой дверь:
– Завтра – позвони!
Егору захотелось заорать во все горло от переполнивших его чувств, но он сдержался, вспомнив о том, что не должен компрометировать даму. «Она и так, наверное, рисковала многим, позволив проводить и поцеловав меня перед самой своей парадной», – подумал парень и стал еще счастливее от этой мысли. Ему было приятно считать, что Зоя Николаевна чем-то рисковала ради него (хорошо, что его мысли в этот момент не могли прочесть ни Юнгеров, ни Денис, ни Ермилов. Юнгеров и Денис вздохнули бы скорбно, как над постелью тяжелобольного, а Ермилов рассмеялся бы).
