Андрей Константинов - Внедрение

Андрей Константинов, Евгений Вышенков

Внедрение

(Свой-чужой-2)

I. Штукин

(май 2000 года, Санкт-Петербург)

Как известно из фольклора, скоро только сказка сказывается. А дело делается, мягко говоря, не скоро, особенно в России, где, собственно, и родилась эта мудрая сентенция про дело и про сказку, мгновенно ставшая девизом чиновников и бюрократов во всех абсолютно государственных учреждениях, в том числе и в правоохранительной системе. Как говаривал один милицейский генерал: «…быстро только кошки родятся. Быстрота – она при поносе хороша, да при ловле блох. Опять же – триппер, вот его тоже можно быстро подхватить… А в нашем деле не быстрота нужна, а основательность!» Вот так. А посему, ежели кто-то полагает, что «оперативное внедрение» – мероприятие быстрое, то этот кто-то жестоко ошибается. Оговоримся еще раз – речь идет о России. (Впрочем, полицейские системы всего мира на самом-то деле ужасно похожи друг на друга своей косностью и медлительной неповоротливостью.)

Согласно нормативным документам, внедрение, наряду с «контрольной закупкой» и «оперативным экспериментом», относится к категории активных оперативных мероприятий. Однако не стоит ассоциировать прилагательное «активный» в данном контексте с фразой типа «активный образ жизни». В данном случае «активный» подразумевает скорее опасный, секретный и этически спорный метод розыскной деятельности. А регламентирует оперативное внедрение совершенно секретный приказ, который в условиях российской милицейской системы превращает официальное оформление предстоящего мероприятия в совершенный кошмар – жуткий, мутный и нескончаемый. Да-с, господа: оформить внедрение – это вам не фломастером показатели раскрываемости расцвечивать!

Для начала, чтобы кого-то куда-то внедрить, необходимо завести дело оперативного учета, чтобы иметь, так сказать, материальное обоснование необходимости избранного активного мероприятия. Скажем, возникла идея внедрить сотрудника… ну, например, в Большой театр – так машина завертится, только если возникнет дело оперативного учета, в материалах которого будет показано, что данное учреждение на самом-то деле притон и склад для хранения кокаина в особо крупных количествах… А иначе – никак. Иначе можно только по билетам на балеты с операми ходить.

С чисто иезуитским коварством Ильюхин поручил заведение дела оперативного учета по «империи» Юнгерова майору Филину, благо тот сам уже пытался поработать по этому фигуранту. Филин, которого сам же Виталий Петрович и дрючил за липовую разработку по Юнкерсу, ничего не понял, малость ошалел, однако за дело взялся рьяно – за пару недель напечатал массу каких-то диких, совершенно трудночитаемых бумаг, изобиловавших выражениями типа «…учитывая и руководствуясь агентурными сообщениями о постоянной противоправной деятельности в части, касающейся…» Майор порой и сам бы не смог нормальным языком «перевести» некоторые, особо удачные абзацы. Но рукой его двигало чутье, подсказывавшее, что все надо сводить к автомобилям, угоняемым в огромном количестве в Европе. Эта тема Филину была особенно близка, так как он и сам ездил на «Ниссане» с «трудной судьбой».

Упоминавшийся уже секретный приказ разрешает внедрение только тогда, когда иные «таблетки» уже не помогают, приравнивая данное оперативное мероприятие к вскрытию, которое покажет. В этом смысле тема с угонами и сбытом краденых машин была выбрана чрезвычайно удачно, потому что разработка с таким окрасом в отношении Юнгерова ничего не могла дать по определению. Однако, несмотря на всю бессмысленность, некие действия, больше похожие на пародию, чем на оперативно-розыскные мероприятия, следовало совершить. И эту хрень в данном случае никто бы не выполнил лучше Филина, который везде был «номером шестнадцатым», если дело не касалось покрышек для его автомобиля… Майор сдюжил. А потом сел писать результирующую справку, которую ваял пять дней. В конце этого потрясающего по своей драматургической силе документа Филин указал, что, поскольку все иные формы и виды ОРМ[1] исчерпаны, он, Филин, полагал бы необходимым внедрять.

На этом этапе все бумаги у майора забрали и его страдания закончились – далее уже совсем другие люди печатали все необходимые последующие документы, некоторые из которых венчала и липовая подпись все того же Филина. Конечно, печатать документы под чужой фамилией – это нарушение. Но, если следовать букве секретного приказа, порой именно секретность-то можно и не сохранить…

Потом долго и мучительно создавалась легенда. Точнее – две легенды: одна – для жизни, другая – для официальных бумаг. Потом расписывался план «подвода» внедряемого к фигуранту – разумеется, в нескольких вариантах. «…Путем знакомства фигуранта дела с оперработником через имеющиеся возможности агента "Странник"…» А на самом деле никакой Странник ни про какие знакомства и не помышлял, потому что и самого этого Странника не существовало в природе…

Думаете, это все? Ан нет, это еще даже и не полдороги. Потом готовилась справка оперативно-розыскного мероприятия «Оперативное Внедрение» – уже с фамилией, именем, отчеством и званием кандидата. В этой же справке отдельно излагалась легенда по «увольнению» Штукина из органов. Все это необходимо было согласовывать на разных уровнях. Потом в дело вступила финчасть, поскольку именно она должна была финансировать весь этот «банкет». А финансисты в погонах – это люди особенные, они вообще шутить не умеют. Кадровики по сравнению с ними – дети шаловливые. Финансисты проверяют и сверяют все, а потом составляют свои документы, которые тоже требуют согласования, подписей, а также расписок и подписок. Потом решается вопрос о документах прикрытия – с изменениями установочных данных или без таковых. Все эти бумаги ходят очень медленно, поскольку отягощены грифами «Только лично. Сов. Секретно. Экз. единственный». Наконец утверждается базовый план внедрения, в котором оговаривается все: НН, ПТП, страховочные мероприятия, связь, экстренная связь, модели поведения в случае задержания милицией, в случае возникновения иных нештатных ситуаций – и так далее, и тому подобное… А параллельно со всем этим кошмаром еще идут и мероприятия по проверке самого кандидата на внедрение – мероприятия, естественно, секретные, а потому требующие отдельного согласования… И только ближе к финалу этой бесконечной бюрократической эпопеи появляется собственноручная расписка кандидата на внедрение: «Я, такой-то, такой-то, добровольно согласен участвовать…»

Вот так-то…

Поэтому от момента, когда Штукин позвонил полковнику Ильюхину и согласился внедряться, прошло полгода, а он все еще тянул оперскую лямку в 16-м отделе. Что тут комментировать? Как сказал, по иному, правда, поводу, один крупный государственный деятель: «А по-другому этот «госзаяц» не прыгнет!»

Эти полгода дались Валерке нелегко – ему приходилось и своими непосредственными оперскими обязанностями заниматься, и готовиться к выполнению «особого задания». Он забыл не то что про выходные – про то, как спят хотя бы по семь часов зараз. Штукин порой жалел о том, что так быстро согласился, вспоминал, что и отказаться еще не поздно, но… Но не отказывался… У него появилась привычка постоянно прищуриваться – может быть, от того, что так свет меньше раздражал красные от постоянного недосыпа глаза. Прищур этот был не очень добрым и совсем не веселым. Валерка терпел, говорил самому себе, что недолго осталось – по легенде увольнять со скандалом его должны были в конце июля. (Тоже, кстати, не просто так срок определен был, а с учетом того, что очередные выпускники Академии МВД, уже получив погоны, сумеют заполнить прореху, образовавшуюся после увольнения. Серьезные государственные люди мозговали, все учитывали!)

Однако в согласованные и утвержденные планы вмешивалась Судьба. Ей плевать на планы и на народные мудрости. Ей не укажешь и не объявишь выговор. И поощрить ее тоже нельзя.

Судьба запустила свой сценарий 15 мая. В этот теплый солнечный денек Валерка пошел в гостиницу «Прибалтийская». Пошел по делу, а не «кофеи гонять». Ему надо было поговорить с переводчицами. Дело в том, что вокруг гостиниц и на Стрелке Васильевского острова резко участились случаи рывков сумок у иностранцев. Про карманные кражи никто уже даже и не говорил – не до того было. От переводчиц Штукин хотел немного: во-первых, попросить их, чтобы они убеждали интуристов не бегать из-за любого вырванного фотоаппарата в милицию, и, во-вторых, – сподвигнуть их к веерному способу собирания примет злодеев и их автомобилей. То есть – заметили кого-то, запомнили обрывок автомобильного номера – ну и позвонили ему, Штукину. Зачем же сразу с заявлением-то приходить? По мнению Валеры, его предложения были здравыми, и если им последовать, то всем бы было спокойнее и лучше. Потому что если все подряд регистрировать, то на верблюда можно стать похожим. Однако понят он не был. Может быть, потому что изначально выбрал неправильный, несколько игривый, тон разговора. Штукин-то настраивался на переводчиц в мини-юбках, а разговаривать ему пришлось с серьезными взрослыми женщинами, очень правильными и с гражданской позицией…