Александра Маринина - Черный список
– А милиция что же? Нашла этих хулиганов?
– Ну прямо-таки! – фыркнул охранник. – Сейчас они все бросили и кинулись искать.
– Понятно. Я примерю эти брюки?
– Пожалуйста, кабинка направо.
Подходя к кабинке, я увидел, что и Татьяна направляется в примерочную с каким-то костюмом в руках. Следом за ней понуро тащилась продавщица.
Мы зашли в соседние примерочные. Я слышал, как в метре от меня раздевается молодая женщина, и хотел ее с невероятной силой. Господи, да что за наваждение на меня нашло? Может, она колдунья?
Брюки сидели на мне так, словно я в них родился. Но я взглянул на этикетку и сразу все понял. Они были изготовлены известной фирмой и стоили триста условных единиц, читай – долларов. Конечно, за такую цену им бы еще плохо сидеть!
– Таня, – позвал я вполголоса. Перегородки между кабинками были чуть выше человеческого роста, и я не сомневался, что она меня услышит.
– Ау, – тут же откликнулась она.
– Как костюм?
– Обалдеть.
– А цена?
– Еще больше обалдеть.
– Сколько?
– Пятьсот восемьдесят.
Я присвистнул.
– И ты можешь такое носить?
– А у меня выхода нет. На мою фигуру дешевых платьев не бывает. То есть бывают, конечно, но их носить нельзя.
– Можно посмотреть?
– Заходи.
Я вышел из кабинки и протянул брюки стоявшему рядом охраннику, который тут же начал придирчиво их осматривать. Шторка, закрывающая вход в соседнюю кабинку, отдернулась, и я увидел Таню в костюме за пятьсот восемьдесят условных единиц. Ну что ж, как говорится, оно того стоило!
– Здорово! – искренне сказал я.
– Тебе нравится?
Еще бы мне не нравилось. В этом костюме Татьяна выглядела самое большее размер на пятидесятый. В эту минуту я подумал, что, если бы у меня были с собой такие деньги, я бы не задумываясь купил для нее этот костюм. Как странно все-таки! У меня никогда не возникало желания покупать Рите одежду. Может быть, потому, что больше всего она нравилась мне голой в постели…
– Будешь покупать? – спросил я Таню, когда мы снова оказались на улице.
– Не знаю еще, с Ирой посоветуюсь. А ты что скажешь?
– Покупай. Тебе правда очень идет.
– Ладно, – вздохнула она. – Подумаю. Нам долго еще гулять?
Я посмотрел на часы. С того момента, как я пообещал Мазаеву час вольной жизни, прошло пятьдесят минут.
– Можно возвращаться не спеша. Ты действительно устала?
– Действительно. Глаза закрываются.
С Мазаевым мы столкнулись у калитки. Он виновато посмотрел на нас, торопливо и смущенно буркнул что-то наподобие «спокойной ночи» и шмыгнул в свой двор.
* * *Проснулся я от голосов, раздававшихся со двора. Солнце палило вовсю, Лилина кровать была пуста, и я понял, что проспал допоздна. Быстренько одевшись, я вышел на галерею и посмотрел вниз. Лиля читала за столом под навесом, а рядом с ней о чем-то разговаривали Таня и Сергей Лисицын. Я позавидовал Татьяниному умению рано вставать даже тогда, когда ложишься в три часа ночи. У меня такой способности не было, я вообще люблю поспать, особенно в отпуске.
Рядом с Сережей на скамейке стояла большая черная сумка.
– Владислав Николаевич, вы были правы, в фиолетовом пакете Доренко действительно оказалась кассета под номером 9. Я вчера два раза ее просмотрел и ничего не понял. Может, вы попробуете? Я вам и видеоприставку принес.
– А что на кассете? – спросил я, наливая себе кофе и намазывая маслом хлеб, который мне принесла добрая Ирочка. Лилю, как выяснилось, она уже завтраком покормила. Пожалуй, без Ирочки пропала бы не только Таня, но и я.
– Все, как говорил ваш приятель Леня. Какие-то ветеранские дела. Я уж все глаза сломал, вглядываясь в изображение, но так и не въехал. Ничего там нет такого, из-за чего нужно было отдавать кассету Доренко. И тем более из-за чего нужно было потом эту кассету искать.
– Ладно, посмотрю, – кивнул я, откусывая огромный кусок мягкого теплого хлеба. – Кстати, отчего все-таки умер Вернигора? Вскрытие проводили?
– Обширный инфаркт.
– И ничего подозрительного? Ни вот столечко?
– Ничего. Все абсолютно чисто.
– Все равно мне не нравится, – упрямо сказал я.
– Да и мне не нравится, – вздохнул Сережа. – Но против медицины не попрешь.
– А для тебя что важнее – интуиция или наука? – поинтересовался я, запихивая в рот остатки бутерброда и запивая их горячим кофе.
– Наука, конечно, – улыбнулся он. – Я еще слишком мало работаю, чтобы ставить свою интуицию выше науки. Опыта не хватает.
– А у меня хватает. Поэтому, Сереженька, надо выяснить, при каких обстоятельствах у Николая Федоровича Вернигоры сделался обширный инфаркт. Только после этого моя жизнью битая интуиция умолкнет и отдаст пальму первенства медицинской науке. У Вернигоры соседка сердобольная была, из дома 16, судя по тому, что ключи от его дома оказались у нее, она после всего, что случилось, в доме прибрала и дверь заперла. Вот и надо у нее спросить, что именно она прибирала. Спросишь?
– Спрошу. Только…
– Что – только?
– Да меня к гостинице намертво привязали. Сауле Ибрайбекова на грани нервного срыва, каждую минуту ждет, что ее убивать придут. Начальство велело, чтобы кто-нибудь постоянно находился в гостинице. Ночью там Паша Яковчик дежурил, а сейчас мне надо идти его сменить.
Я бросил смущенный взгляд на Лилю, которая все это время сидела тихонько, углубившись в книгу. Сегодня это была снова Барбара Картленд, видимо, «Украденные сны» были благополучно завершены. Да что же это такое! Привез ребенка на море, называется. И Ритка меня убьет, если я сегодня опять не поведу Лилю на пляж.
– Я могу пойти поговорить с этой женщиной, – неожиданно вызвалась Татьяна. – Я же ваша должница, Сережа.
– Что вы, что вы, – возмущенно замахал он руками. – Даже слышать не хочу. О каком долге может идти речь, если мои домашние до сих пор в себя прийти не могут от изумления, что сама Татьяна Григорьевна Томилина у них в гостях была.
– Между прочим, если уж Татьяна Григорьевна, то никак не Томилина, – засмеялась Таня. – Следователь Татьяна Григорьевна носит фамилию Образцова, а Томилина – это псевдоним. У Татьяны Томилиной отчества нет.
Если бы я в это утро сохранял способность веселиться, то несомненно расхохотался бы, глядя на Сережино вытянутое лицо. Он, по-моему, даже дар речи потерял на какое-то время.
– То есть… Вы хотите сказать… – бормотал он. – Ваша фамилия Образцова? Татьяна Образцова?
– Ну да. А чего вы так переполошились? Тут я почувствовал некоторое неудобство. В памяти зашевелилось какое-то смутное воспоминание. Где-то я уже слышал это имя – Татьяна Образцова. Но где? Однако у Лисицына память оказалась более быстрой и услужливой.
– Так это вы добились осуждения самого Алояна? Я читал вашу статью в Бюллетене следственного комитета. И в Бюллетене Главного информационного центра тоже…
И тут я вспомнил. Черт побери, ну конечно, обвинительное заключение по Алояну. Об этого Алояна зубы пообломали многие сыщики и следователи, дважды его предавали суду, и дважды он выходил из зала судебного заседания с гордо поднятой головой и оправдательным приговором под мышкой. У него были самые лучшие адвокаты, из тех, что в свое время защищали несчастных гэкачепистов, а после октября 1993-го – защитников «Белого дома». Он давал миллионные долларовые взятки, он откупался от всех и вся. Сначала Алояна пытались прижать к стенке для порядка, потом – из сыщицко-следственного азарта, а потом махнули на него рукой, решив, что собственное здоровье дороже. Великий Ашот Мушегович успокоился и продолжал проворачивать свои махинации, но, оказывается, кому-то его деятельность еще была интересна. Этим «кто-то» была следователь Петербургского ГУВД Татьяна Образцова, которая, не испрашивая ничьих санкций и никого не ставя в известность, связалась с рядом зарубежных фирм и получила данные, позволившие доказать достаточно фактов, чтобы в третий раз отдать Алояна под суд. На этот раз – успешно.
– Я дружу со своими бывшими мужьями, – весело сказала Таня. – Иногда это бывает очень полезно.
Я понял, что она получила информацию по Алояну из рук своего первого мужа, который уехал за границу. И тут же в голове у меня прояснилось. Конечно же, она звонила ему из дома, тратила на международные переговоры кучу денег, которые ей никто не возместил, но зато вся ее деятельность прошла мимо глаз руководства, и утечка информации к Алояну была таким простеньким образом предотвращена.
– Ты не разорилась на этом деле? – спросил я, имея в виду безразмерные счета с телефонной станции.
– Разорилась, – призналась она. – Зато кайф поймала. Ведь в чем вся прелесть-то? Толстая, неуклюжая баба – и предъявляет обвинение самому Алояну. Надо было видеть его рожу у меня в кабинете!
